– Я не ожидал тогда встретить тебя. Когда я уезжал, ты заказала билет до Англии. Я не знал, что ты осталась.
– Почему тебя это так удивляет? Я поняла, где ты, потому что остаток твоего полка был здесь.
Она слышала холодок в своем голосе, но была бессильна что-либо сделать.
– Я и представить себе не мог, что человек может измениться до неузнаваемости за такое короткое время. Я испытал потрясение, когда понял, кто ты.
– Прости. С моей стороны было глупо падать в обморок тебе на руки. Ты мог подумать, что я слаба духом.
Он быстро поднял голову.
– Нет… вовсе нет. Я просто разозлился. Осада – это не прогулка. Женщины не должны воевать.
Преодолевая горечь, она постаралась улыбнуться:
– Ты говоришь как Нейл.
Он улыбнулся ей странной печальной улыбкой.
– Боже сохрани! – Выпрямившись, он снял ногу с сиденья и надел каску. – Он оказал тебе огромную поддержку в самое тяжелое время. Если ты помнишь, я всегда говорил о нем как об исключительно надежном человеке.
– Да, говорил, – слабо отозвалась она.
Он протянул руку, и ей ничего не оставалось, как взяться за нее. Они находились все еще в полумиле от школы, и она пожалела, что не выбрала место поближе. Теперь каждая минута, проведенная с ним, казалась насмешкой над ее надеждами и мечтами. Он только что с беспощадной ясностью дал понять, что ей нет места в его жизни… и ни малейшей надежды. Ей остается лишь сохранить достоинство и не показать, какой удар он нанес ей. После всего, что он перенес, цепляющаяся за него женщина–последнее, чего он заслуживает.
– Наверное, я скоро закажу билет, – сказала она насколько могла спокойно. – Поскольку война, очевидно, закончилась, скоро на пароходах не будет свободного места – войска начнут возвращаться домой. Ты сможешь вернуться в Англию через несколько месяцев после меня.
– Я не собираюсь возвращаться, – сказал он. – После подписания мирного соглашения я собираюсь уволиться из полка и обосноваться в Южной Африке.
– Обосноваться? – как громом пораженная повторила она.
– Мы с Хеттой поженимся, и я найду работу на железной дороге. Эта профессия всегда привлекала меня… да и здесь мне нравится. А в Англии меня ничего не ждет.
Джудит продолжала идти только потому, что ее ноги двигались в заданном ритме и он поддерживал ее за локоть. Нет, он не разрушил ее надежды, он просто втоптал ее в землю, откуда ей никогда не подняться.
Тем не менее, когда они подошли к школе, она высоко держала голову, попрощалась с ним и произнесла приличествующую случаю фразу, пригласив навестить ее, когда ему будет угодно.
– Спасибо, – сказал он, – но это может быть не скоро. Завтра мы ведем в Гленко состав с оружием. Буры нападают на поезда со снаряжением и боеприпасами. Мы должны выяснить, можно ли положить этому конец.
Он откланялся и пошел прочь, слегка прихрамывая. Она отвернулась, глядя на горы и чувствуя, что никакое, даже самое далекое путешествие не поможет ей забыть эту минуту.
Состав с оружием готовился к отправке, и на железнодорожной станции царила суета. К прибывшим из Дурбана вагонам цепляли дополнительные, и мужчины, срывая голоса, кричали, стараясь перекрыть шипение пара и лязг металла. Рядом с поездом солдаты из роты легкой пехоты и «Даунширских стрелков» получали последние приказы, прежде чем забраться в бронированные вагоны. Это были два обычных вагона, обшитые котельным железом, с прорезями для винтовок.
Алекс посмотрел на своих людей. На их лицах не было видно радости, и он посочувствовал им. Платформы были далеко не идеальны. Возможности для стрельбы из узких прорезей были ограничены, особенно против всадников, перемещающихся быстро и свободно, а отсутствие крыши отдавало их во власть солнца и дождей… и стрелков-буров, которые могли затаиться на склонах гор.
Когда поезд двинулся, все они чуть не попадали с ног.
Алекс удержался и, прислонясь к стенке в углу вагона, глядел сквозь небольшую щель, а мысли его были далеко. Близость потных мужчин в военной форме, скученных на маленьком пространстве, пробудила образы и звуки, которые всегда будут с ним. Ему не нужно было закрывать глаза, чтобы оказаться в их власти. Они без предупреждения охватывали его и отказывались покинуть, пока что-либо не нарушало поток воспоминаний. Поначалу он боролся с ними, но по мере выздоровления увидел всю бесчеловечность Спайонкопа другими глазами. Воспоминания о пережитых страданиях сделали его более терпимым, легкость, с которой прерывалась жизнь, научила его ценить ее и не тратить бездумно.
В тот день он увидел человеческую жизнь во всех ее проявлениях–героизм и трусость, порыв и страх, инстинкт самосохранения и самопожертвование. Там, на плато, он узнал, что он, Алекс Рассел, за человек. Он беспокойно поежился от поднявшейся изнутри злости–злости на впустую прожитые годы: отец подверг его наказанию, которого он не заслуживал. Дни, когда старик лишил его всех прав, заставили его испытать жесточайшую нужду. Он знал, что никогда не сможет ни простить, ни забыть.
Все права вернулись к нему, а Спайонкоп дал больше, чем иные получают за всю жизнь. Отчаянная необходимость начать все заново поддержала его в тот страшный час, когда он почувствовал на себе дыхание вечности, лежа под звездами в окружении мертвецов. Та ночь настолько укрепила его дух, что он смог бороться за свою жизнь. Когда наутро пришли санитары с носилками, их встретил заново рожденный Алекс Рассел, нашедший в себе силы двинуть рукой, чтобы привлечь их внимание. И они поняли, что он остался жив под грудой тел.
Когда он оказался на носилках и мрак небытия остался позади, напряжение немного спало, но даже сквозь лихорадку и боль бессознательная воля к жизни помогла ему выкарабкаться. Крепкий организм победил лихорадку, чистый воздух вельда и искусство врачей исцелили раны. Но потребовалось время и вся сила духа, чтобы поправиться окончательно. Ему советовали вернуться в Англию, но он умолял оставить его в Африке, да и нехватка бойцов говорила в его пользу.
Покачиваясь в такт движениям бронированного вагона, он вспомнил о встрече с Джудит накануне и о ее вопросах насчет его желания остаться. Он не мог признаться ей, что удерживает его не только Хетта, но и удивительное чувство родства с его товарищами, не позволявшее ему уехать до окончания войны.
В аду Спайонкопа он успел разглядеть и оценить то, что раньше презирал: силу традиций, корпоративный дух и товарищество. Люди вручили ему свои жизни, они доверяли ему. Это наполнило его гордостью, о которой он раньше не подозревал, и смутило, не давая облечь чувства в слова. И если кого-то Спайонкоп и сломил, то его силы он укрепил.
Наконец, он ощутил себя мужчиной, а не тенью Майлза. Он был сильным в пекле битвы. Люди слышали его голос и следовали за ним. Он был таким же славным сыном полка, как и все остальные. Оглядев находившихся рядом с ним в вагоне мужчин, Алекс почувствовал острую сладкую боль ответственности, снова поднявшуюся в нем, и понял, что не предаст их.
Призраки Спайонкопа улетучились, едва он глянул в узкую щель. Поезд приближался к Ландердорпу, и его охватил трепет. Сладкое воспоминание о Хетте все плотнее обволакивало его по мере приближения к этому месту. Вот уже линия пурпурных холмов перегородила небо. Но он знал, что за этими горами с плоскими вершинами откроется новая плоская равнина, покрытая желто-коричневой травой.
Война окончится через несколько недель, и тогда он пересечет эту равнину, как обещал. С того самого момента, как Хетта стояла у коровника, он всем сердцем желал изгнать эту картину из ее памяти, он собирался сделать это, заявив свои права на ее тело, подтвердив этим чувство собственного достоинства и мужскую силу и подарив ей чувства, не сравнимые ни с чем. Тем не менее на ее ферме он был узником, загнанным в ее коровник из-за своей военной формы, но скоро он придет за ней как свободный человек.
Они проехали Ландердорп и направлялись в сторону гор. Алекс вздрогнул, поняв, что в этот момент усадьба Майбургов находится совсем недалеко от него. Что-то сейчас делает Хетта? Чувствует ли она его близость, – внезапное ощущение, от которого захватывает дух, непонятное и потому удивительное? Он сосредоточился, наивно надеясь, что она получит его своеобразное послание, и тут земля начала подниматься, закрывая ему обзор. Он выпрямился, когда раздался оглушительный скрежет металла, вагоны начали сталкиваться со звуком, напоминающим разрывы снарядов, трещало дерево, и высвобождающийся пар свистел с такой силой, что ранил слух.
Мужчины в бронированном вагоне все были отброшены к одной стене. Алекс ударился о металлическую обшивку. Он почувствовал жалящую боль в скуле, соскользнув между двумя рядовыми, и на секунду потерял сознание. Но прорвался новый звук – он сразу узнал его, – объяснивший ему все происходящее. Они попали в засаду, и впереди буры завязали перестрелку с солдатами, находящимися на первой платформе.
Перекрывая шум, он крикнул своим людям, чтобы они заняли свои места, и с трудом поднялся на ноги. Щель была загорожена, и ему ничего не удалось увидеть. Уперевшись в металлические заклепки, он подтянулся и выглянул поверх края платформы в сторону головы состава.
Это не помогло. Их платформа накренилась, а паровоз и головной вагон скрывались за вздымающимся поворотом насыпи. Приказав своему сержанту принять на время командование, Алекс перелез через край платформы и спрыгнул на землю. Позади него по бесконечному мирному вельду убегала вдаль нитка железной дороги, а впереди, за изгибом дороги, ведшей через горы, шел бой.
Перебегая от вагона к вагону, он достиг поворота. Паровоз сошел с рельсов и перевернулся, тендер проехал вперед и тоже опрокинулся, кругом был рассыпан уголь. Бронированный вагон и два следующих тоже сошли с рельсов и представляли собой ужасающее нагромождение искореженного металла, легких полевых орудий и исковерканных ящиков. Люди из роты легкой пехоты оказались в ловушке и пытались сдержать большую группу буров, которые не подошли бы так близко, если бы знали, что с составом едут люди.
Было совершенно ясно, что они намеревались захватить поезд, чтобы получить винтовки и боеприпасы. Также было ясно, что в первом вагоне должны быть убитые и раненые и что находящиеся там не в состоянии будут долго отражать атаки диверсантов. Вагон перевернулся, и люди были слишком слабо защищены от нападавших с насыпи.
Вооруженное сопровождение явилось для буров полной неожиданностью. Алекс предположил, что им не придет в голову, что и в последних вагонах, не видных им, есть вооруженные люди. Он вернулся к подчиненным, разъяснил необходимость неожиданного нападения и повел их вдоль состава, держась к нему вплотную и указывая на все места, годные для прикрытия.
Медленно и осторожно он расположил своих людей так, чтобы они не выказали своего присутствия. Приказ открыть огонь застал буров врасплох. Двое или трое упали сразу же – одного из них убрал Алекс, – а несколько других были, очевидно, ранены, потому что отступили к деревьям. В течение получаса или более того стороны обменивались яростным ружейным огнем, пока часть бородатых всадников не ускакала галопом прочь.
Поблизости были горы – их буры любили больше всего и, без сомнения, ретировались именно туда. Алекс использовал передышку, чтобы выяснить потери, понесенные ротой легкой пехоты. Они оказались серьезными. Семеро погибли во время крушения, а двоих насмерть задавило грудой винтовок, вывалившейся из следующего вагона. Несколько человек были при смерти от огнестрельных ран, а четырнадцать получили ранения более легкие, но тоже нуждались в помощи.
Одним из них был офицер, на которого было возложено все командование, – капитан, раненный в левую руку. Он сообщил Алексу, что одному из солдат упавшими винтовками придавило ноги и он не в состоянии выбраться сам. Сообща его вызволили, но обе ноги были сломаны, он погибал на глазах. Два офицера посовещались и пришли к одному и тому же выводу.
До тех пор пока они будут находиться под прикрытием состава, они будут в безопасности, но стоит им сдвинуться оттуда, как они станут мишенью для бьющих без промаха буров. У них не было лошадей, так что отправить донесение с просьбой о подкреплении было невозможно, даже если бы гонец и пробрался незамеченным. Два человека попытались взобраться на телеграфный столб, но поспешили вниз под градом пуль. Один из них погиб в десяти футах от укрытия. Алекс заметил, что буры почти наверняка перерезали провода.
Они оценили свое положение. У них есть почти неисчерпаемый запас оружия, а вагоны служат надежным прикрытием. Из своего опыта они знали, что буры не станут торопить события. Они будут вести свою игру, оставаясь в горах. Но у английских солдат был лишь однодневный запас пищи и но одной бутылке воды.
– Нам остается только сидеть здесь, как курам в курятнике, – мрачно заключил капитан. – Когда поезд не придет, они пошлют другой паровоз, поняв, что случилось… но для многих из этих парней будет уже слишком поздно. Если они срочно не получат помощи, некоторые из них умрут.
– А как вы? – спросил Алекс, кивая на пропитавшийся кровью рукав. – Повязки, которую я наложил, надолго не хватит.
– Не о чем беспокоиться. Рад заметить, что пуля прошла навылет, – он указал на лежавших в тени платформы тяжелораненых: – Вот их мне жаль. Бедняги настрадаются перед смертью.
– Да. – Алекс снова ощутил пытку болью и жаждой и тяжесть придавивших его мертвых тел. – Мы должны постараться не допустить новых жертв. Я уверен, что им нужен только груз. Для такого отряда пленники будут лишь обузой, лишними ртами. Им нужны боеприпасы, винтовки, провиант – все, на что они могут наложить лапу. Их цель–поубивать или ранить нас. Если мы будем осторожны, они не смогут этого сделать и до снаряжения им не добраться. Думаю, что они оставят нас.
Капитан был настроен скептически:
– Им и не нужно будет тратить на нас пули. Им стоит только чуть подождать, и мы все умрем от жажды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66