– Да, я буду там в четверг. До свидания, лейтенант.
– Может быть, скажете мне на прощание свое имя?
Немного помедлив, она сказала:
– Меня зовут Хетта Майбург.
– Спасибо, – улыбнулся Алекс, разворачивая лошадь. – Я буду счастлив быть полезным вам в четверг, если позволите, мисс Майбург.
Фургон медленно покатился на запад, туда, где садилось солнце, ослепляя глядящего вслед Алекса… Он казался затерявшимся в огромных просторах вельда. Куда она ехала? В этот вечерний час под лучами заходящего солнца южноафриканская степь казалась чем-то сказочным, нереальным. Эти бесконечные, манящие просторы, поросшие травой, рождали в его душе чувство небывалой свободы… Свежий воздух был напоен ароматами росы и вскормленных солнцем трав… Когда ветер мягко обдувал лицо, в нем чувствовалась принесенная издалека водяная пыль и аромат мимозы, смешанной с запахами каких-то зверей. У Алекса замирало сердце. Прищурясь, он смотрел на затухающий закат, на золотисто-алый горизонт. Казалось, чтобы доехать до этого горизонта, нужно было всего несколько часов, но на самом-то деле сколько ни скачи, не доскачешь… Совсем неподалеку от этого места, всего в нескольких часах езды на коне, располагались довольно большие по местным масштабам селения чернокожих жителей юга Африки. В этот вечерний час, когда воздух был особенно чист, Алекс мог даже почувствовать запах очагов…
Алекс повернулся в седле и посмотрел на гряду холмов, уже охваченных ночной тьмой. Как непохожи они были на мягкие, пологие холмы родной Англии. Холмы Южной Африки не просто тянули к себе – нет, они бросали вызов человеку, особенно пришельцу, и молодой английский лейтенант почувствовал в этот миг, что он готов принять этот вызов.
Да, он был должен покорить эти гордые холмы, хранившие тайны Африки. Но Алекс не испытывал в этот момент никакой гордости – напротив, единение с природой, приближавшее его к Творцу, порождало в его душе чувство смирения.
Солнце спряталось за горизонтом, и фургон, запряженный парой волов, скрылся во тьме. Алекс пустил лошадь мелкой рысцой по узкому неку. Он чувствовал, что сердце его бьется намного быстрее. Он даже не вспомнил, что именно в этот день должна была состояться его свадьба с Джудит Берли…
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Вся жизнь Хетты прошла в поездках по вельду. Степь стала частью ее наследства; дикость южноафриканской природы, казалось, вошла в самую плоть девушки; свободный дух степи горел подобно пламени в ее душе… но почему-то в этот вечерний час, направляя запряженный волами фургон к родному дому, Хетта почувствовала, что сердце ее сжимается от неведомого прежде одиночества. Какое-то время она пыталась сопротивляться этому чувству, но наконец не выдержала и обернулась назад: молодой английский офицер уже скрылся из виду в узком горном проходе.
В отличие от Алекса, успевшего испытать в своей жизни не один роман, Хетта не смогла осознать природу охватившего ее чувства: она понимала только, что этот молодой человек почему-то никак не уходит из ее памяти… Но девушка не видела в этом ничего дурного и не пыталась отгонять прочь мысли о своем новом знакомом… В конце концов, что дурного в разговоре с англичанином? Лично он вряд ли имел какое-либо отношение к злодеяниям своих соотечественников, и она не могла презирать его после того, как он был так… был так… Она никак не могла подобрать подходящее слово.
Да, тот, первый англичанин – Хетта помнила, как неистово горели его глаза, устремленные на нее, – действительно, испугал ее; сейчас, когда все было позади, девушка понимала, что едва ли он осмелился бы по-настоящему обидеть ее, но в тот момент, когда незнакомец пытался залезть на козлы фургона, ей стало не по себе… И именно тогда словно из-под земли возник этот офицер верхом на коне… Немудрено, что Хетта приняла его за коменданта Ландердорпа: столько силы и власти было в его интонациях…
Легкая улыбка скользнула по губам девушки. Она вспомнила, как красив был голос молодого офицера. Впервые в жизни она подумала о красоте английского языка. Ей было приятно слушать этого человека.
Она так и не могла понять, что заставило его вступиться за нее, незнакомую бурскую девушку. Никто из ее единоплеменников не стал бы вести себя подобным образом: буры защищали только своих…
Этот английский офицер был удивительно непохож на всех тех мужчин, которых ей доводилось видеть раньше. Какие удивительные у него были черты лица – тонкие, но вместе с тем достаточно резко очерченные. Больше всего запомнился Хетте рот молодого человека, его неотразимая улыбка.
Отгоняя прочь мысли о Пите Стеенкампе, Хетта снова и снова вспоминала о человеке из Ландердорпа. Что же заставило его без какой бы то ни было очевидной нужды сопровождать ее до самого конца ущелья? Как удавалось ему сохранить невозмутимость и даже обаяние, отдавая приказ младшему по званию? Ведь он не только не ударил первого англичанина, но даже и не повысил на него голос: несколько спокойных, но твердых слов, да еще этот пристальный взгляд… У него были зеленые глаза – Хетта хорошо запомнила их. У Пита тоже были зеленые глаза, но в них горел какой-то недобрый огонь – огонь фанатика, идущего в крестовый поход. В темно-зеленых глазах незнакомца была какая-то едва уловимая печаль…
Что-то говорило ей, что он был одинок. Одинок по своей природе. Конечно, у него было много приятелей среди солдат и офицеров ландердорпского гарнизона, но даже в их кругу он наверняка оставался одиноким…
Такой же взгляд был у многих бурских женщин – жен фермеров. Они безвылазно находились на своих фермах и делали все, что требовали от них мужья: трудились в поте лица днем, выполняли супружеский долг ночью… Ни единым словом, ни единым жестом не выражали они своей усталости, своего протеста, но эти глаза – глаза, полные какой-то вселенской печали, говорили обо всем… Увы, слишком мало находилось людей, имевших время и желание заглянуть в эти глаза.
Несмотря на свое хрупкое телосложение, Хетта, как почти все бурские женщины, отличалась крепким здоровьем. Она вообще не могла вспомнить, чтобы хоть раз заболела. Она знала, что с годами фигура ее утратит нынешнюю стройность, огрубятся руки и она превратится в одну из типичных бурок – «крепкую», «работящую» женщину. Ей предстоит выйти замуж за Пита Стеенкампа, трудиться от зари до зари на его ферме и воспитывать его сыновей. Она нисколько не сомневалась, что Бог пошлет им именно сыновей: у таких решительных, грубоватых мужчин, как Пит, всегда рождались мальчики.
Она снова подумала об английском офицере. Была ли у него семья – жена и сыновья? А может, он был отцом дочерей с такими же зелеными глазами, как у него, и с грустной улыбкой? Интересно, какая у него жена? Уж конечно ее кожа не была загрубевшей и обветренной, она не пасла коров и не ходила за плугом. При этой мысли ей стало немного не по себе.
Волы, прекрасно знавшие дорогу домой, медленно плелись вперед… Хетта сидела на козлах, предаваясь своим думам и мечтам… Над широкой степью сгустилась ночная тьма, и со всех сторон послышались крики диких зверей. Девушка не боялась темноты – в ее фургоне всегда лежала винтовка, а как с ней обращаться, Хетта знала не понаслышке.
Англичанки были красивые и высокие – так говорила ей одна английская приятельница из Ледисмита. Они носили прекрасные белые платья, а в жару никогда не расставались с маленькими муслиновыми или шелковыми зонтиками, предохранявшими их нежную кожу от палящих лучей солнца. Чем белее оставалась их кожа, тем больше нравилось это джентльменам… Хетта впервые услышала об этом еще в ранней юности и с тех пор стала следить за своей внешностью. Она сознавала, что это нечто иное, как суета и тщеславие.
А суета и тщеславие – греховны. Но не могла забыть английских леди, прогуливающихся под руку с высокими, стройными джентльменами, за которыми она наблюдала, часами просиживая у окна в доме своей тетушки в Ледисмите. Тогда ей показалось, что английские мужчины очень чтят своих женщин.
Маленькая Хетта долго пребывала в этом заблуждении, пока однажды из открытого окна до ее ушей не донеслись звуки самой обычной семейной склоки, и иллюзии рассеялись. Девочка поняла, что внешность может быть обманчивой. Но все равно ей хотелось стать одной из этих стройных красавиц с бледной-бледной кожей, благоухающих цветами и носящих платья, на которых сразу же становилось заметным любое, самое маленькое пятнышко и которое следовало стирать, как только они чуть-чуть загрязнятся.
Она не решалась признаться тете в том, что у нее были друзья из числа английских детей – Майбурги всегда держались подчеркнуто обособленно от «уит-ландеров» – иностранцев. Но природа одарила маленькую Хетту таким живым интересом ко всему окружающему, что несмотря ни на какие запреты она не могла пройти мимо своих английских сверстников. Общение с англичанами много дало Хетте: она выучила английский язык и научилась терпимо относиться к «чужим». Не желая отстать от них, она усердно училась в школе и вскоре стала гораздо образованнее многих бурских женщин, всю жизнь просидевших на своих фермах. Широкий кругозор и природная доброта заставляли девушку все чаще и чаще задумываться над тем, действительно ли имеет право на существование та неприкрытая ненависть, то бескомпромиссное неприятие всего чужого, которое клокотало в груди ее деда и Пита–молодого человека, за которого решили выдать ее замуж.
Старый Упа имел особые причины ненавидеть британцев: они убили его сына – отца Хетты. Это случилось во время битвы при Маджубе, когда Хетта была еще в чреве матери. Старик рассказывал, что гибель мужа послужила таким ударом для несчастной женщины, что она разрешилась от бремени за несколько недель до срока. Ее организм, ослабленный пережитым горем, не справился с обычной простудой, и она умерла, прежде чем маленькой Хетте исполнился год.
Что касается Пита, то, хотя у него и не было столь же веских оснований для ненависти к англичанам, он стал вожаком кружка молодых буров, давших торжественную клятву бороться за то, чтобы вся Африка принадлежала голландцам, и уничтожать всех, кто попытается сопротивляться этому решению. Ну а самыми злыми врагами «бурской идеи» являлись, конечно же, англичане. Хетта вспомнила, как английский лейтенант сказал, что ему известно, какие чувства испытывают к его соотечественникам буры, и ей стало не по себе: да, этот благородный молодой человек с каштановыми волосами имел все основания говорить, что буры ненавидят британцев. Ей очень хотелось возразить, что у этого правила есть свои исключения, но она так и не решилась произнести ни единого слова на эту тему…
Вдруг Хетта заметила, что вдали показались огни фермы и вздрогнула от неожиданности. Через каких-нибудь полчаса она доберется до дома. Как там прошел без нее целый день? Не забыла ли чернокожая девочка-служанка вовремя поставить котел на огонь? Успеет ли нагреться вода к ее возвращению? Ведь надо будет как можно скорее промыть рану брату, а заодно и самой умыться…
Но уже через несколько мгновений мысли ее вновь возвратились к Ландердорпу. Немного подумав, она решила никому не рассказывать о знакомстве с английским лейтенантом. Франц, брат Хетты, наверное, смог бы ее понять, но старый Упа пришел бы в бешенство… Кроме того, девушке не хотелось посвящать кого бы то ни было в это маленькое событие.
Хотя шум фургона был слышен издалека, никто не вышел из дому навстречу Хетте; впрочем, она и не ждала этого. Чернокожий слуга принялся распрягать волов, а девушка не спеша спустилась на землю и, потянувшись, как молодой зверек, направилась к дому.
Упа и Франц ужинали. Они изрядно проголодались, работая в поле, и потому были в тот вечер особенно немногословны.
– Все в порядке? – спросил дед, не поднимая головы. – Ты привезла все, что я говорил?
– Йа, да, Упа, – отвечала Хетта. – Поезд с товаром прибыл только вчера, но Якоб Мейер успел достать все что нужно. Я все купила.
– Йа, хорошо, – кивнул старик.
– А все-таки жаль, что похлебку сегодня варила не ты, – заметил Франц, проглатывая очередную ложку. – Соли явно не хватает.
– Мне очень жаль… – замялась Хетта. – Ты же сам знаешь, что Джума служит у нас совсем недавно, ей нужно постоянно все подсказывать… Вот я и решила вообще ничего не говорить ей про соль – а то бы девочка высыпала в кастрюлю целую банку…
Старик исподлобья посмотрел на внука:
– Если бы не твоя неосторожность, Хетте не пришлось бы таскаться в город и она сварила бы отличную похлебку. Надо быть полным болваном, чтобы засунуть руку в вертящееся колесо! Раз уж твоя сестра вынуждена выполнять твою работу, пожалуй, стоит тебя приставить к кухонным горшкам! Тогда уж, по крайней мере, жаловаться будет не на кого.
Хетта заметила, как побагровел затылок брата, и ей стало жаль его. Францу недавно исполнилось двадцать – он был старше нее на два года. Юноша был очень раним. Упа готов был поклясться, что всему виной годы, проведенные внуком в Ледисмите: когда умерла мать, Франца и Хетту отправили к тетке в город, и на ферму они вернулись лишь семь лет спустя. Хетте было тогда восемь, Францу – десять лет. Но Хетта считала иначе: как отличаются друг от друга разные женщины, так и среди мужчин есть такие, которые чувствуют тоньше и глубже других. Такие мужчины любят эту землю за ее красоту и за многообразие и неповторимость созданий, населяющих ее.
Упа считал, что Франц слишком слаб для настоящего мужчины, но Хетте была понятна эта его «слабость». Она и сама была такой.
Улыбнувшись Францу, Хетта наполнила ведро горячей водой и прошла к себе в комнату. Девушка сняла выходную белую блузку, переоделась в повседневную – из синей хлопчатобумажной ткани – и, достав из складок юбки привезенный тайком от родственников кусок туалетного мыла, принялась мыть лицо и руки. Мыло было белоснежным и ароматным. Если бы Упа обнаружил его, он непременно спросил бы, чем не устраивает Хетту простое мыло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66