Уверяю тебя, — добавила она поспешно. — Не потому, что я не хотела, а потому, что он не мог. И на следующее утро я видела, как он шел на смерть с моим именем на устах… Я думаю, он умирал без страха, он боялся только оставить меня… Боялся за меня…
Ее голос дрогнул, когда она произнесла последние слова, и наконец горькие слезы, которые она так долго сдерживала, хлынули из глаз и побежали по лицу обжигающими ручьями. С силой она попыталась вырваться из рук Гранта, но он ее не отпускал. Чувствуя его защиту, она больше не старалась остановить этот болезненный и безнадежный поток слез. Грант долго молчал, а потом тихо выругался в освещенной луной тьме. Словно почувствовав, что движение принесет ему облегчение, он рывком сел в постели, нашел ее нижнюю юбку и отдал ей в руки, чтобы она вытерла слезы. Затем, обняв руками колени, долго сидел, всматриваясь в контур комода в углу.
Его сочувствие и смягчало и тревожило раны, нанесенные ее душе, усиливая сознание ее вины так, что она не могла больше сдерживать желание сознаться во всем.
Набрав воздуха, она было начала:
— Жан-Поль…
— Ничего не говори, остальное я знаю.
Его голос с легкостью заглушил слабый голос Элеоноры. Его последующие слова без усилий перечеркнули то, что она пыталась ему сказать.
— Я знаю все… Кроме одного — почему ты сейчас пришла сюда?
— Это же очевидно, — после минутного молчания сказала Элеонора.
— Мне нет. — Он снова лег рядом с ней, опираясь на локоть. Грант не касался ее, но она нервничала, чувствуя, как он напрягся, сдерживая свои чувства.
— Я пришла потому, что… Я боюсь, что я не поняла что-то насчет платья…
— Ты собираешься мне его вернуть? — спросил он с явным недоверием.
Щеки Элеоноры пылали, слезы медленно текли из глаз, она не вытирала их, не замечая.
— Нет, — ответила она, решив сказать полуправду, хотя и не в силах была смотреть ему в глаза. — Я хотела остаться, и я думала, что тебе окажется труднее меня вышвырнуть, если я разденусь.
Он задержал дыхание, затем пальцем коснулся ее мокрой щеки и сказал:
— Очень мудро. Мне хочется еще раз показать, как мудро ты поступила, но лучше, если ты постараешься заснуть.
Он поверил ей и ни о чем не спросил. И это было больше, чем она могла ожидать от человека с таким отношением к жизни, и больше, чем она заслуживала. Видимо, она слишком ослабела, если Грант, всегда такой подозрительный, не задал вопросов, которые должен был задать. Его отношение к ней заставило ее устыдиться, но в то же время она не могла не почувствовать, что ее напряжение спало. Ее зеленые глаза слабо светились в темноте, когда она повернулась к нему.
— Я, может, и выгляжу хрупкой, — сказала Элеонора, — но я сильнее, чем ты думаешь, гораздо сильнее.
Луна уже зашла, когда они, наконец, закрыли глаза. Элеонора, совсем выбившись из сил, заснула глубоким сном. На заре ее разбудили собственные рыдания, но она не могла вспомнить, какой кошмар ей привиделся. Грант обнял ее и держал, пока она не успокоилась. И хотя Элеонора пыталась, лежа в его объятиях, рассказать, что ей приснилось, она не могла. Сон ускользал, оставляя лишь необъяснимое чувство страшной потери.
— А что ты подумал, когда вернулся из Риваса и не нашел меня?
Они сидели за завтраком, мухи облепили кожуру апельсина и обрезки бекона на тарелках; под навесом галереи уже поднималась жара. Чашка Гранта опустела и Элеонора налила еще кофе из синего эмалированного кофейника, чтобы не поднимать глаз, когда он станет отвечать.
— Сначала, — сказал он, беря чашку, — я удивился, что выдвинуто такое обвинение, и подумал, что Луис повел себя как идиот, ускакав с тобой в такой мелодраматической манере, не дождавшись, когда вернется Уокер и все уладит. Но это сначала, а потом я понял, что они собирались с тобой сделать. Тогда я догадался, что большая часть планов Хуаниты строилась как раз на том, что меня нет рядом. Досадно, конечно, что именно Луис, а не я был здесь, когда тебе понадобилась помощь, что он знал, где ты, а я нет, он был с тобой в ту ночь, а не я. Если бы я нашел вас, я попытался бы его убить. Но, поостыв после домашнего ареста, я понял, что благодарен ему за заботу о тебе.
— После домашнего ареста? — спросила быстро Элеонора.
Его губы растянулись в невеселой улыбке.
— Да, ради моей же собственной безопасности, как мне объяснил Уокер. Арест длился менее двух недель, но этого хватило, чтобы ты оказалась слишком далеко и без моей помощи. Этого хватило Уокеру, чтобы спасти для фаланги офицера, который, конечно, понадобится ему при возвращении в Ривас. И этого хватило ему, чтобы потерять преданного сторонника.
Значит, он так сильно о ней беспокоился? Слова, которые Элеоноре хотелось произнести, застряли в горле. Она не могла их выдавить из себя. И вместо этого она сказала:
— Мне кажется, большой разницы не было бы, если бы ты догнал нас или прибыл в Гондурас вместо майора Кроуфорда.
— В Гондурас? Я не знал об этой миссии, пока Кроуфорд не уехал. Мне кажется, я дал Дядюшке Билли хороший повод сомневаться в моей преданности и в моем сотрудничестве. И это еще одно, из-за чего у меня есть к нему претензии. Информация о том, что ты в плену, пришла не по обычным каналам, могу поклясться эполетами, и не через демократические каналы, как говорит Уокер, иначе бы я об этом знал. В этой ситуации есть что-то странное, я до сих пор не уверен, что генерал перекрыл утечку информации. На досуге я поинтересуюсь этим вопросом.
— Луис и я обсуждали такую возможность, — сказала она. — Мы думали, не вовлечена ли в это сеньора Паредес?
— Возможно, но она очень осторожная старуха и слишком боится потерять, что имеет, чтобы делать это добровольно.
— А это имеет значение? — осторожно спросила она.
Он долго молчал, прежде чем ответить.
— Думаю, что нет.
Почувствовав разочарование, она отмахнулась от мухи и заставила себя задать еще один вопрос:
— Ты еще кого-то подозреваешь?
Покачав головой, он поставил кофе и потянулся за шляпой.
— Только догадки. — Обойдя вокруг стола, он поднял ее на ноги. — Тебе лучше запереться, в эти дни будет очень жарко. Я не думаю, что ты останешься здесь на день, и мне не нравится твой костюм, эта красная рубашка, в которой ты так соблазнительна. Едва ли следует принимать гостей на патио в таком наряде. Видимо, мне снова придется позаботиться о твоем гардеробе.
— А ты против? — спросила она.
— Да нет, мне просто надо этому научиться, — ответил он. — Навык в обращении с женскими пуговицами может пригодиться.
— Но ведь ты знаешь только мои, — сказала она с насмешливым ехидством.
Поцеловав его на прощание, Элеонора посмотрела, как он широкими шагами вышел из комнаты, и ее сердце заныло.
Коробки из «Аламбры» привезли на ручной тележке за час до ленча. Прекрасный пример организованности и умения Гранта — взяв что-то под свой контроль, довести дело до конца в этой стране, где все откладывается на завтра.
Элеонора улыбнулась, вспомнив его высказывание по поводу юбки и блузки, которые она называла про себя гондурасским костюмом. Она вышла на галерею и увидела, как в сопровождении сеньоры по улице движется пышногрудая с невероятной шляпкой на голове, покрытой красными яркими цветами, дама. Разглядев кудри медного цвета, челкой свисающие надо лбом, Элеонора наконец обрела дар речи.
— Мейзи! — воскликнула она и поспешила вниз по ступенькам, Та распахнула объятия, и Элеонора бросилась к ней на шею.
— Мне рады, да? — спросила Мейзи, когда они, наконец, оторвались друг от друга.
— Ты же знаешь, что я рада, — сказала Элеонора, улыбаясь повлажневшими глазами.
— А я сомневаюсь. Ты уже здесь много дней, и не показываешься.
— Я про тебя все знаю, — сдержанно сказала Элеонора. — Я спрашивала у доктора Джоунса, он сказал, что у тебя все хорошо, что ты счастлива с Джоном, с театром и с сиротами, и все звучало так идиллически, что я не хотела влезать со своими проблемами.
— Не прикидывайся, ты же хорошо знаешь, что я умираю от любопытства услышать из твоих уст, как ты и что с тобой произошло. Я и понятия не имела о твоих мытарствах, пока не прочла утром в газете. Я думала, что для Ларедо был хороший повод увезти тебя и спрятать, этакое романтическое путешествие, совсем не опасное, как на это намекает газета «Эль Никарагуэн». Здесь, в городе, все было очень тихо.
— Ох, эти газеты, — сказала Элеонора и вдруг подумала, не Грант ли заслал к ней редактора? Но неважно. Она предпочитала избегать напряженности между ними. — Пойдем присядем, — продолжала она, — я посмотрю, что подать к кофе.
Оранжевые цветы уже опали с деревьев на патио, только фрукты остались висеть на ветках и холодные, блестевшие, точно отполированные, листья. Солнце ярко освещало камни и лужу воды, вытекшую из горшков с цветами, которые сеньора только что закончила поливать; прямо на глазах вода испарялась.
— У меня к тебе странное послание, — сказала Мейзи, когда Элеонора поставила поднос с кофе на столик.
Элеонора передала Мейзи чашку и откинулась на спинку стула.
— Он просил тебе сказать: поздравляю, и предупредить, что зайдет завтра.
Элеонора подняла бровь, как бы изумившись:
— А что, все знают, что я снова с Грантом?
— Ну ты же в некотором роде знаменитость. Естественно, люди интересуются, и поправь меня, если я ошибаюсь, но думаю, что Невилл заинтересован в этом больше всех. Он сказал мне, что ты здесь.
Мысли о Невилле Кроуфорде, шпионившем за ней и, может, даже наблюдавшем за особняком этой ночью, желая посмотреть, отошлет ее Грант или нет, вызвали у нее отвращение.
Взгляд Элеоноры заставил Мейзи спросить:
— Он тебе так неприятен? Но ведь у тебя нет необходимости его видеть. Или ты должна?
— Я не понимаю, что ты имеешь в виду, — ответила Элеонора, быстро взглянув на нее из-под ресниц.
— Моя дорогая, я давно знаю Невилла. У него множество достоинств, и воспитан он как джентльмен. Это льстит женскому самолюбию. Но у него есть некоторые принципы относительно денег. Я многое знаю о его прошлых делишках, чтобы догадаться, что он по горло увяз в войне между Уокером и его сторонниками с Вандербиль-дом и его деньгами. Я подозреваю, к какой из сторон он склоняется. Ты можешь, конечно, притворяться, если хочешь, что не имеешь к этому никакого отношения, но я предупреждаю тебя: я не верю.
Освободиться от своего гнетущего секрета и излить душу Мейзи, рассказать обо всех подробностях, которые она не могла изложить Гранту, не ожидая от него понимания многих вещей, которые могла понять только женщина, — что в этом опасного? Мейзи, похоже, вряд ли предупредит Уильяма Уокера, даже если бы это не означало предательства ее друзей — Невилла и Элеоноры. Кроме того, она любила Жан-Поля и не выдала бы секрет, из-за которого всех троих могли отдать под расстрел, — на такой поступок, думала Элеонора, Мейзи не способна. Своим странным посланием Невилл сам дал Мейзи ключ к пониманию того, что здесь что-то не так. Но она не могла объяснить, не могла раскрыться, риск был слишком велик. И, подняв голову, Элеонора сказала:
— Извини, Мейзи, я действительно не понимаю, о чем ты говоришь.
Мейзи внимательно посмотрела на нее. В ярком дневном свете кудри актрисы и яркая помада на губах придавали ей распутный вид, но в глазах светилась вселенская мудрость. Лепестки цветов на шляпке вздрагивали, когда она кивала.
— Ну что ж, дело обстоит хуже, чем я думала. Хорошо, не будем об этом. Но помни, если тебе понадобится место, куда пойти, я всегда буду тебе рада.
— Мейзи, ты…
— Обо мне не беспокойся. Но что касается тебя, дорогая, то впереди много передряг. Я предлагаю тебе свою помощь.
Когда Мейзи встала, Элеонора коснулась ее руки.
— Могла бы ты кое-что сделать для меня?
— Что именно?
— Передай Невиллу, чтобы он не приходил сюда. Я встречусь с ним где-нибудь еще, но только не здесь.
— И это все?
— Да.
Голос Элеоноры был тверд. Ей станет труднее встречаться с Невиллом в другом месте, но сама мысль о том, что здесь, в патио, где когда-то она была счастлива, ей придется принимать его, казалась невыносимой. Может, ей будет трудно защититься от него, но тут она могла оградить себя от его присутствия. И она этого добьется.
Грант пришел в полдень, они поели, но он был непривычно задумчив и быстро ушел. Сеньора Паредес, убрав со стола, исчезла в нижних комнатах дома, чтобы отдохнуть, а Элеонора принялась бродить по патио. Ее нервы были напряжены, как струны. Может, поступили новости о волнениях в Леоне? Или Уокер проводит сейчас совещание, на котором разрабатывается стратегия выступления против президента Риваса?
Без сомнения, она что-то должна сделать. Но что? Хотя бы заглянуть в бумаги в спальне; на комоде их целая стопка. Вряд ли в них что-то ценное, Невилл прав — слишком мало времени, чтобы Грант все это изложил в письменной форме.
Комната раскалилась от жары. Элеонора отдернула занавеску, чтобы впустить свет, и сразу почувствовала нестерпимую духоту. Она шире распахнула окно. Солнце перекатилось на другую сторону дома, и часть галереи, выходившей на улицу, оказалась в тени, что обещало прохладу. Так все равно лучше, чем в закрытой душной комнате.
Тревожно и опасно копаться в чужих бумагах с незапертой дверью. Сердце Элеоноры бешено стучало, подпрыгивая к горлу, а пальцы, листавшие караульный журнал, журнал конного хозяйства, регистрационную книгу с сотнями фамилий рекрутов, переписанных когда-то ее собственной рукой, дрожали. Пачка бумаг с данными по продовольствию и складам, больше ничего.
Перебрав все, Элеонора с облегчением вздохнула. Неприятное дело сделано и надо аккуратно сложить бумаги и журналы на место и больше не прикасаться к ним.
Занятая этим делом, она не услышала, как открылась и закрылась входная дверь в особняк. Первым предупреждением послужили мужские голоса из дворика, потом послышался шум шагов по лестнице. Наверняка Грант. Никто другой не вошел бы, не позвонив в колокольчик и не дождавшись, пока сеньора очнется от своего полуденного сна.
С бесшумной поспешностью Элеонора положила на место бумаги и выскользнула на галерею.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50