Они будут рады воздать вам за все, что вы пережили.
— Я не… — начала было она, но он резко прервал ее.
— Вопрос не в том, что вы хотите: вы сделаете то, что я вам предложил. Укрепившись там снова, вы откроете глаза и уши и малейшую информацию, которую узнаете о планах демократического правительства, будете доносить мне лично.
— Вы просите меня… шпионить для вас?
— Не прошу, а требую.
— А почему, вы думаете, я соглашусь? — повысила она голос.
— У вас прекрасные причины для мести. Вас обвинили, вас преследовали, вас заключили в тюрьму, вам пришлось увидеть смерть своих друзей. И еще
— вопрос о вознаграждении. Вам будут платить, и платить хорошо за такую службу.
— Не сомневаюсь. Вандербильд?
— Косвенно — да, — согласился он, настороженно повернувшись к ней.
— Я очень сожалею, что придется разочаровать вас, но я не чувствую зла к Уильяму Уокеру. Он, я уверена, никак не замешан в случившемся со мной. Это его любовница, которую я должна ненавидеть.
— Нинья Мария? — спросил он с наигранным сомнением.
— Она самая. Опровергните, если сможете. Ведь это она подготовила ваше появление в Гондурасе.
Он помолчал. Его лицо ничего не выражало, когда он смотрел в зеленые глаза Элеоноры. Наконец, кивнув, он сказал:
— Вы правы. Мы получили предложение поменять вас и вашего брата на гондурасского офицера, сына богатого человека, взятого в плен во время стычки на границе. Сейчас он находится в тюрьме в Гранаде. Кое-кто из местных решил, что Уокер ценит вас так высоко, что поменяет на офицера. Они были правы, их условия приняли, а Нинья Мария предложила послать меня опознать вас и, если это предложение будет юридически оформлено, совершить обмен.
Элеонора торопливо опустила глаза, подумав, почему не Грант приехал за ней, почему не вызвался, если хотел ее освобождения?
— Это… для вас прекрасная возможность встретиться с представителями Вандербильда.
— Да, — согласился он открыто.
— Очень жаль, что вторая часть вашей миссии обречена. Нинья Мария будет вами недовольна, я искренне надеюсь на это.
— Я понимаю ваши чувства, но не рискую доставить неудовольствие тем, на кого работаю. Если вы не примете мое предложение, мне придется искать другие пути, вынуждающие вас согласиться.
— Жеманство, флирт — и все для того, чтобы вернуться в постель полковника Фаррелла и рыться в его бумагах? Что заставит меня сделать это?
Оттолкнувшись от окна, он подошел к подносу с завтраком и сел. Из-под льняной салфетки извлек грудку цыпленка, дрожжевой белый хлеб, персики, виноград, бутылку холодного белого вина и два хрустальных бокала. Вынув пробку из бутылки, он наполнил бокалы и один протянул ей. Элеонора механически поднесла его к губам, бессознательно отметив, что вино чуть кисловатое, но хорошее, и продолжала наблюдать, как Кроуфорд осушает свой бокал. Затем он снова налил вина.
— Вы почему-то не спрашиваете о вашем брате.
Элеонора застыла.
— Вы… вы знаете, где Жан-Поль? Вы знаете, что они с ним сделали?
— Они ничего с ним не сделали. Пока. Он здесь, в доме, в комнате, похожей на эту.
— Вы точно знаете?
— Так же, как то, что я здесь сижу. Даю вам слово.
Элеонора посмотрела на свой бокал. Жидкость дрожала в нем, и ей казалось, что у нее вот-вот разорвется сердце-Она осторожно поставила его на столик.
— Вы были очень добры, что сказали мне о брате, — ее голос был бесцветным.
— Вовсе нет, я должен вам сообщить, что, когда вы вернетесь в Гранаду, ваш брат здесь не останется. Его должны были расстрелять, и он
— заложник вашего хорошего поведения.
— В каком смысле?
— В том смысле, что, если вы не будете в точности выполнять мои указания, вашего брата казнят как врага Гондураса.
Элеонора ощутила, как ее лицо свело от ужаса. Стиснув зубы, она подняла бровь.
— Милые люди, с которыми вы связаны, Кроуфорд, люди, убивающие раненых и пленных.
— Я нахожу радость в том, чтобы выигрывать и побеждать, — ответил он беззлобно. — И не сомневаюсь, в конце концов эти люди победят.
Она смотрела в его спокойное лицо, и отрава проникала ей в душу. Она должна это сделать, выбора нет. Луис боялся насилия над ней. Так и вышло, хотя и не тем способом, какой он предполагал. А что, собственно, в этом необычного? Луис, Грант, Жан-Поль, Мейзи, даже Невилл Кроуфорд разве не изнасилованы жизнью? И если смотреть шире — мать Гранта, Консуэло и многие, многие другие? Они родились с уверенностью, с уважением своего достоинства, с мечтами о счастье, но сам акт жизни все это смел, оставив их души пустыми и дрожащими от боли.
Глубокий вздох, как нож, пронзил ее грудь, Элеонора тряхнула волосами.
— Хорошо, — сказала она покорно. — Во-первых, я хотела бы увидеть Жан-Поля. Потом вы скажете, когда и как я должна вернуться в Никарагуа.
Глава 18
Элеонора вышла из повозки, запряженной пони, и как только нога ее коснулась земли, убрала руку, когда майор Невилл Кроуфорд попытался ее поддержать. Распрямив плечи, она ожидала, пока вокруг выстроится охрана. Лающий приказ — и они стали продвигаться вперед с той скоростью, которую офицер счел подобающей случаю. Яркое утреннее солнце позволяло рассмотреть группу мужчин, идущих навстречу. Ветерок со стороны пролива вздымал ее пышные юбки и выхватывал песчинки из-под ног. С высокого голубого неба вниз ринулась пара чаек. Их отчаянные вопли раздирали слух. Слева о чем-то мягко шептали волны пролива, а далеко впереди в пурпурно-зеленых волнах бросил якорь корабль. Это был никарагуанский военный трехмачтовый шлюп «Гранада».
Побережье Москитос — в некотором смысле нейтральная территория, и ее выбрали местом обмена Элеоноры на гондурасского офицера. Теперь вернуться одной на ту самую горячую с коричневым песком полоску земли, где ее вместе со всеми взяли в плен, было тяжелым испытанием. Она старалась не думать, не вспоминать, но это ей удавалось с трудом. В нагретом воздухе качались обожженные солнцем фигуры людей, в лохмотьях, со страданием в глазах.
Элеонора попыталась разглядеть мужчин в красных рубашках впереди и увидела высокого, одетого в форму офицера. На миг дыхание перехватило, а сердце оборвалось… она узнала неровную походку одного из друзей Гранта, тоже Бессмертного, полковника Томаса Генри. Он хромал, опираясь на палку, видимо, в память о победе в Ривасе.
Элеонора споткнулась, вдруг ослабев от ощущения близкой свободы. Когда майор Кроуфорд поднял руку, чтобы поддержать ее, она не противилась. Ноги стали ватными от страха, а пальцы так дрожали, что ей пришлось их сцепить. Она еще не готова встретиться лицом к лицу с Грантом. Ужасная необходимость предлагать ему себя еще раз парализовала все ее чувства. Что она должна делать, что говорить? Как убедить его снова взять ее к себе в постель? Должна ли она его соблазнить или следует прибегнуть к помощи воспоминаний о том, что ей пришлось выстрадать? Отвратительно было даже думать об этом, унижать свою любовь, которую она лелеяла в душе и сердце все эти месяцы. Но она должна вернуть его близость, ибо от этого зависит жизнь Жан-Поля.
Ей не понравился вид брата, когда она его покидала. Он выслушал ее объяснения, не прерывая, потом, подняв на нее мутные глаза, сказал:
— Я должен был умереть с другими.
Когда она молча взглянула на него, он добавил:
— Это было бы справедливо. Я не должен терпеть эту смерть заживо, я знаю, как мало у меня права жить, ведь мое существование заставляет тебя заниматься проституцией и подвергать себя опасности.
— Не говори так, — взмолилась она, потрясенная его отчаянием и не в состоянии найти слова, чтобы спорить.
— Почему? Ведь это правда. Мысль о твоем бесчестье ради меня ложится более тяжелым грузом на мою совесть, чем мое собственное.
— Это не наша война, — пыталась успокоить его Элеонора.
— Но мы ее сделали и своей, — бескомпромиссно сказал он.
Элеонора не спорила. С правдой трудно спорить. Нежно поцеловав, она оставила его.
Полковник Генри подходил ближе. Элеонора уже различала следы старых шрамов на его лице, глаза, сощуренные на солнце. Казалось, Томас Генри коллекционировал раны. Когда они встретились первый раз, его рука покоилась на перевязи. Множество ран и случайные травмы делали его частым гостем в госпитале. Видимо, по этой причине они симпатизировали друг другу. Приближаясь, полковник улыбался, его белые зубы сверкали на обветренном лице. Отряд подходил все ближе. Длинный шлюп, доставивший их к берегу, вытащили на песок, и моряки собрались у планшира, наблюдая за происходящим.
Когда фалангисты подошли на десять футов, майор Генри поднял руку и снял в приветствии шляпу. Стоящие за ним мужчины повторили этот жест. Потом он прижал шляпу к сердцу и согнулся в глубоком поклоне, опираясь на палку.
— Элеонора… Прошу прощения… Сеньора де Ларедо. Я не могу передать словами, как я рад вас видеть. Доверьтесь нам, и скоро мы доставим вас домой в целости и сохранности.
— Спасибо, — ответила она, но улыбка получилась безрадостная — у нее ведь нет дома.
Однако майор Генри сделал все так, как обещал. Через несколько минут с формальностями было покончено и длинная лодка уже разрезала волны, направляясь к шлюпу.
Путь до Сан-Хуан-дель-Норте они проделали за несколько часов. Приятное прохладное путешествие, совсем не похожее на то, что им пришлось проделать на плоту.
Обожженное солнцем здание и причал Вирджин-Бэй — их недавно законченное строительство обошлось компании более чем в сто тысяч долларов — явились печальным напоминанием о войне, о катастрофе коста-риканского наступления. Помещения при этом были разграблены, многие служащие убиты и изрублены на куски, трупы и раненые лежали на земле.
Элеонору развлекали, принимали как героиню, торжественно чествовали за капитанским столом, предоставили самые лучшие условия. Повсюду ее сопровождали полковник Генри, или майор Кроуфорд, или кто-то из мужчин, участвовавших в обмене. Она была благодарна им, поскольку их постоянное присутствие помогало не думать о душевной боли, но она полагала, что это внимание, симпатия относится не лично к ней, а к политике, и не ожидала, что такое отношение продлится и в Гранаде. Элеонора вполне искренне удивилась, что, когда пароход причалил в Гранаде, ее встретила большая делегация, окруженная фалангистами с ружьями наизготовку.
Глазами она нашла фигуру Уильяма Уокера в темном сюртуке, хорошо пригнанном по фигуре, его светлые волосы сверкали на солнце как шелк. Пройдя вперед, она увидела мужчину в красном кителе и сразу узнала его, хотя не могла разглядеть лица из-за шляпы, надвинутой на глаза. Элеонора не могла спутать эту крепкую фигуру и изящную гибкую индейскую походку. Да, это был Грант. Он подошел к генералу Уокеру, они о чем-то поговорили, потом вместе подняли головы, чтобы осмотреть линию людей, выстроившихся у перил судна.
Неожиданно Элеонора вздрогнула. Стоявший рядом майор Кроуфорд дотронулся до ее руки.
— Не убегайте, — проговорил он тихо. — Подумайте, как это важно для Жан-Поля. Помашите, улыбнитесь. Вы не должны забывать и о том, что вы — вдова. Вот так.
Она ничего не забыла, но ничего не ответила. Надо взять себя в руки, чтобы не дать улыбке превратиться в гримасу, чтобы не вцепиться в поручни от наплыва воспоминаний. Заставив себя успокоиться, Элеонора отвела глаза от шумной неистовствовавшей толпы.
Гранада, находящаяся далеко от мест боев, мало изменилась; по-прежнему пыльная, жаркая и сухая, с запахом навоза и уличных отходов, с голубями, кружащими над пальмами и крышами из черепицы, покрытыми белой и коралловой краской, домами из золотистого камня, она томилась в ярком полуденном солнце. Люди смеялись и разговаривали так, будто ничего не слышали о войне. Такая мирная картина. Наконец по сигналу спустили трап, и Элеонора.с трудом подавила болезненное чувство, когда майор Кроуфорд велел ей идти вперед. Прежде чем ступить на шаткие мостки, она помедлила, потом, глубоко вздохнув, сделала шаг, затем еще несколько шагов, которые должны вернуть ее в Гранаду, обратно в распоряжение Уильяма Уокера и, как она надеялась, в объятия Гранта.
— От имени республики Никарагуа президент Ривас и я рады приветствовать вас в Гранаде, сеньора де Ларедо. Примите мои искренние соболезнования по поводу вашей утраты. Трагическая потеря обоих — подполковника Луиса Ларедо и рядового Жан-Поля Виллара потрясла нас. Примите также наши нижайшие извинения по поводу недоразумения, заставившего вас перенести такие тяжкие испытания, и мое искреннее предложение возобновить нашу дружбу.
Серые глаза генерала смотрели прямо, голос был теплым и проникнут сочувствием. Нерешительно улыбнувшись, забыв о подозрениях, она протянула руку Уильяму Уокеру.
— Мы понимаем, ничто не сможет компенсировать вам перенесенные страдания, но мы сочли бы за честь, если бы вы приняли эту медаль «За доблесть» от государства Никарагуа как жест нашего раскаяния и доброй воли.
Чувство невыносимой боли охватило ее, когда она подумала о Луисе, вынужденном расстаться с жизнью по прихоти любовницы этого человека. Но прикосновение руки майора Кроуфорда к ее локтю заставило склонить голову и произнести слова благодарности, когда золотая звезда на красно-черной ленточке была прикреплена на ее груди. Уильям Уокер склонился над ее рукой, одетые в форму люди встали по стойке смирно, и церемония закончилась. Затем начались приветствия и рукопожатия; полковник Генри и другие, участвовавшие в обмене и покидающие корабль после нее, столпились в конце трапа, образовав пробку. Ожидавшие своей очереди наверху стали проявлять нетерпение.
— Мой экипаж ждет, — сказал генерал Уокер. — Я должен доставить вас туда, куда вы пожелаете. К тому же я знаю, что полковник Фаррелл хочет, чтобы вы устроились в достойном месте.
Пока шла церемония, Элеонора не в состоянии была посмотреть на Гранта, не могла сделать этого и сейчас. Она повернулась к майору Кроуфорду.
— Я должна поблагодарить вас за то, что вы устроили мое освобождение,
— сказала она для того, чтобы он мог прервать ее речь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50