— Я надеюсь, что генералу Уокеру повезет.
— Конечно! — воскликнула Нинья Мария, явно расслабляясь. — Я так и знала, что вы не наделаете глупостей. Мы обе должны придумать, почему отказываемся идти на трибуну. Ну, какие могут быть причины? Для вас — скромность, вам совсем незачем выставляться напоказ в вашей ситуации. Я могу подвернуть ногу, не в силах сделать лишнего шага, разве что занять место, откуда будет видно всю процедуру. Наверное, мудрее отложить отъезд до завтра и приготовить платье на случай похорон.
И, уже не обращая внимания на присутствие Элеоноры, Нинья Мария обратилась к горничной, объясняя, где искать платье из черного батиста, и одновременно ругая ее за медлительность, пока та доставала его из шкафа. Нинья Мария даже не заметила, как Элеонора выскользнула из комнаты.
Покинув Дом правительства, она пересекла площадь, с удивлением обнаружив, что работа по возведению трибуны остановилась на уровне лесов и плотники отдыхали в тени запыленных деревьев возле рынка. Сооружение не закончено, еще полно работы, а вечер близится. Кто-то должен задрапировать флагами голые деревянные перила, Окружающие трибуну. Но, без сомнения, с этим справится отряд солдат.
Уокеру было несвойственно оставлять все на последнюю минуту. Возможно, у него есть на то причины — страх за собственную жизнь? Этот страх, как оказывается, небезоснователен, и вполне естественно, что он должен позаботиться о мерах предосторожности.
Что же ей делать? Этот вопрос разрывал Элеоноре душу. Она должна выбирать — пожертвовать Жан-Полем или увидеть, как Уильям Уокер и Грант, а может, еще и полковник Томас Генри и вместе с ними другие, взойдут на трибуну навстречу своей смерти. Ее брат — или человек, которого она любит? Элеонора должна сделать выбор.
Есть ли еще какое-нибудь решение? Первое, о чем она с самого начала подумала, — рассказать Гранту. Конечно, если она ему объяснит, он поможет и сделает так, что никто не догадается о ее причастности к этому. И оградит от опасности Жан-Поля. Грант должен это сделать. Другого пути Элеонора не видела.
Итак, надо найти Гранта, а это нелегко. Сначала она решила оставить ему записку у оруженосца из охраны у Дома правительства, но тотчас передумала и сама отправилась на поиски по городу.
Элеонора заходила в казармы, бараки, в госпиталь, на тот случай, если Нинья Мария направила ее по ложному пути. Но его нигде не было, и она каждого просила передать Гранту, что разыскивает его. Потом Элеонора пошла на пристань и наткнулась на полковника Генри, а когда сообщила ему о необходимости срочно повидать Гранта в связи с некоторыми проблемами в подготовке к инаугурации, он предложил свою помощь — объехать фортификации вокруг города, посмотреть, нет ли его там.
— Если не найду, — сказал он смеясь, — то с большим удовольствием пройдусь по барам ради вас. В такую жарищу любого нормального человека следует искать в баре.
Элеонора, благодарная за помощь, пошла вдоль пристани, предоставив полковнику Генри исполнить обещанное. На душе полегчало.
Она остановилась, наслаждаясь слабым ветерком с озера, обдувавшим ее разгоряченное лицо, борясь с желанием прямо в одежде погрузиться в холодную воду. Чуть погодя, когда толпа надоедливых попрошаек на пристани слишком осмелела, она повернулась и пошла обратно в особняк. На улице Санта-Селья Элеонора заметила человека на лошади в офицерском кителе. Он пробирался сквозь толпу торговцев, мужчин и женщин, которые превратили ранее тихую «покойную улицу в настоящий содом.
Элеонора заторопилась, приняв фигуру в шляпе, надвинутой на глаза, за полковника Генри. Но по мере того как всадник приближался, ее шаги замедлились. Это был Грант. Он поднял глаза и увидел спешащую навстречу Элеонору. На его угрюмом лице она заметила осуждение. Спешившись, Грант повернулся к ней, ведя под уздцы лошадь, и они вместе вошли во двор.
— Когда я прибыл в Дом правительства, мне сказали, что ты хотела меня видеть. Ради бога, что заставило тебя бегать по улицам в такую жару?
— Я… Мне надо с тобой поговорить. — Она отвела глаза. Он внимательно посмотрел в ее лицо, потом спокойно кивнул.
— Хорошо.
Они привязали лошадь Гранта к кольцу на столбе в нижней галерее и вошли внутрь. Элеонора первая ступила в патио, намеренно не поднимаясь по лестнице, ведущей в спальню. Не надо напоминаний о прошлой страсти, она не должна расслабляться. К тому же место в тени апельсиновых деревьев достаточно уединенное для такого разговора, в нем нет излишней изолированности от мира, и оно не так опасно, если Грант на нее разгневается.
Элеонора не знала, с чего начать. Она повернулась к Гранту и была поражена, увидев его затуманенный взгляд. Он указал на витой железный стул, подождал, пока она сядет, и пододвинул к себе другой.
— Рассказывай, — велел он.
Простые ясные слова, неизбежные, как сама судьба, должны быть сказаны. Она вытягивала их из себя словно клещами.
— Пожалуйста, не спрашивай меня, откуда я знаю, — взмолилась она, закончив. — Просто прими к сведению и останови ужасное преступление, пока не поздно.
Его озабоченность исчезла немедленно, будто вытекла по капле, чтобы смениться гневом, смешанным с сожалением. Пригладив волосы, он взял шляпу, положил ее себе на колени, потом встал. Голубизна его глаз приобрела стальной оттенок, когда Грант смерил ее взглядом.
— Да, сейчас я это сделаю, — сказал он медленно. — И должен спешить, если хочу поймать их на месте преступления. Но я вернусь и намереваюсь узнать гораздо больше, чем сейчас. Если ты собираешься что-то придумать, постарайся, чтобы это было правдоподобно.
Глава 22
Порыв ветра надул занавеску на окне, которая до того висела не шевелясь. Элеонора лежала на кровати, закинув руки за голову, и следила за ее движением. В таком положении она находилась уже несколько часов, не чувствуя ни малейшего дуновения ветра, хотя были открыты окно и дверь на галерею. Элеонора услышала отдаленный грохот, но продолжала лежать. Этот звук слишком слаб, чтобы быть взрывом. Наверное, приближается гроза. Хоть бы, наконец, пошел дождь. Она всматривалась в вечернее небо, ожидая увидеть всполохи молний, но ничего не видела. Может, просто еще рано, и гроза далеко? Ветер не переставая играл занавесками, то втягивая их в комнату, то выбрасывая за окно. Это походило на танец, который вдруг резко оборвался, когда закрылась дверь в спальню.
Элеонора, почувствовав, как внутри у нее все напряглось, медленно повернула голову в сторону Гранта. Ее поза на кровати была призывной и уязвимой, но она не хотела этим пользоваться. Элеонора заставила себя сесть, спустила ноги с кровати, отыскивая тапочки и не обращая внимания на насмешливое лицо Гранта, наблюдавшего за ней. Он швырнул шляпу в сторону и начал расстегивать китель.
— Все… все кончилось? — спросила Элеонора не поднимая головы, все еще пытаясь нащупать тапки под кроватью.
— Ничего и не начиналось, — ответил он. Она резко подняла голову.
— Я говорю об инаугурационной церемонии.
— И я о том же.
— Ты не хочешь сказать, что… — начала она, потом остановилась, не в состоянии продолжать. Усталым голосом он неторопливо ответил:
— Нет, не хочу. Генерал в полном порядке. Те, кто собирался устроить покушение — пара несчастных никарагуанцев-рабочих, захотевших немного заработать, пойманы прямо с бочонком пороха на площади. Они описали человека, нанявшего их, и отряд солдат его ищет.
Элеонора глубоко втянула воздух, затем выдохнула.
— Я очень рада, что генерал в безопасности, — сказала она тихо, — хотя мне стало бы легче, если бы церемония уже прошла. Я думаю, рабочие не сумеют закончить вовремя трибуну из-за случившегося.
— Ничего подобного. Дата инаугурации — двенадцатое. Послезавтра.
— Но ты же говорил…
Его темные глаза были непроницаемы, а голос тихий, когда он сказал:
— Говорил. Я говорил — десятое. Не так ли? И, между прочим, ты, Элеонора, была единственная, кому я это доверил.
Теперь ей стало ясно то, чего она не понимала. Его молчаливые увертки, его тяжелый взгляд, ощущение, что он контролирует каждое слово, сказанное ей, сама манера говорить.
— Значит, ты знал, что я делаю, — прошептала она.
Потянувшись к шкафу, он что-то вынул из кармана бриджей, зажал в кулаке а потом протянул ей и высыпал в ладонь. Это были засохшие лепестки красного цветка бугенвиллеи — той самой, которая росла в конце галереи, цветка, который она обрывала, подслушивая Гранта и остальных, стоя у окна.
— Ну, давай скажем так: я догадался. — Он отпустил ее руку, и сухие лепестки рассыпались по полу.
— Ты назвал мне не правильную дату, чтобы проверить? — спросила она.
— И я не выдержала проверки, я провалилась.
— Да, верно, — ответил он. Потом шагнул к ней.
— Чего я не понимаю, так это — почему? Что заставляло тебя пойти на такой шаг? Ради двуличного негодяя Кроуфорда или потому, что ты не можешь мне простить того, как я с тобой поступил?
— Нет, нет, ничего подобного! — воскликнула она испуганно. — Все ради Жан-Поля.
— Ради Жан-Поля? — повторил он, не понимая.
— Да… Он… Он не был казнен вместе с другими. Он до сих пор в тюрьме в Гондурасе, его держат как заложника моих действий. Если они узнают, что я сегодня сделала, его убьют.
Грант отпрянул, взгляд его стал тяжелым.
— Ну, начинается, — проскрежетал он зубами. — Ты не хуже меня знаешь, что твой брат повесился на поясе халата в тот день, когда ты уехала из Гондураса.
Элеонора не отрываясь смотрела на Гранта, и кровь медленно отливала от ее лица. Это не могло быть правдой, не могло! Но лицо Гранта не смягчилось, оставаясь безжалостным. Жан-Поль не мог сделать такое, пыталась убедить она себя. Но Элеонора помнила его отчаяние, его крик, что он должен умереть вместе с другими. Она покачнулась, но постаралась удержаться и отвернулась, закусив губу.
— Значит, ты не знала, — сказал Грант, и презрительное выражение его лица сменилось усталостью.
— Они давали мне понять, что он жив, и когда я спросила о нем, мне сказали, что все в порядке…
Недели напряжения, волнений, беспокойства за Жан-Поля, томящегося в тюрьме, — все впустую. Ее брат, холодный, безжизненный, не способный чувствовать боль и сожаление, уже не мог понять, на что она пошла ради него. Пожертвовав собой, он перечеркну и сделал бессмысленными все ее усилия. Это не его ошибка, что ее одурачили. Горечь утраты и угрызения совести охватили Элеонору. Она подумала о его могиле, неосвященной и неоплаканной, без цветов, смягчающих уход. Лепестки их были бы такими же сухими и горькими, как и те, что рассыпаны по полу у ее ног.
— Да, они скрыли от тебя его смерть, чтобы ты делала все, что они просят.
Эти слова прозвучали с облегчением и сожалением одновременно. Элеонора опустила голову, слезы подступили к глазам, но усилием воли она подняла подбородок, не давая им вылиться.
— Я бы не рассказал всей правды, но мне была важна твоя реакция. — Грант сделал жест, будто хотел коснуться ее плеча, но отдернул руку.
Элеонора чувствовала почти неодолимую потребность успокоиться в его объятиях, но сейчас это было невозможно: Она не нашла бы у него ответа, кроме жалости, а ей не хотелось слабости, ей надо собраться с силами, чтобы узнать то, что ей нужно, и сказать ему то, что необходимо — хотя бы для собственного успокоения. Ее голос дрожал, когда она спросила:
— А как ты узнал об этом?
— Есть люди, симпатизирующие нам. Там, где ты была, — это старый священник. Он прислал депешу полковнику Генри с известием о твоем брате и о твоей дружбе с Кроуфордом.
— Понимаю, — сказала она. До того момента Элеонора не была уверена, знает ли Грант, кому она докладывала, и осторожно продолжила:
— Я говорю тебе честно, что не сказала Невиллу ничего такого, что повредило бы фалангистам. Из сказанного генералом — только то, что он собирался сделать с экс-президентом Ривасом. Но ровно столько, сколько вы сами собирались довести до сведения всех. И еще то, что Невилл и так вскоре узнал бы сам. Я думала, нет ничего страшного в дате инаугурации, полагая, что она повсюду появится на плакатах в ближайшие дни. Я и понятия не имела о его планах насчет генерала. Тогда бы я ни за что не сказала ему. И это все, что он от меня узнал. Даю тебе слово.
— Я верю, — сказал Грант. — Ведь я ни перед чем не остановился, чтобы убедиться в том, что именно ты ему передала.
Удовлетворение в его голосе после ее такого тяжкого признания вызвало в ней гнев и стыд.
— Я так прозрачна, что у меня все на виду?
— Только для меня, — сказал он, уловив ее недовольство собой, и со странной улыбкой добавил:
— Дело в том, что у меня преимущество — я живу с тобой.
Она с сомнением посмотрела на Гранта. Этот ответ ее не устроил. Элеонора заподозрила его в намерении переключить ее мысли на что-то другое. Но у нее не хватило сил спросить.
— Есть еще кое-что, что ты должен знать. Я виделась с Невиллом там, где подготавливала встречу Мейзи. Это не потому, что она знает, во что я вовлечена. Просто она догадывалась о чем-то, не больше. Они старые друзья, и я попросила ее об услуге — видеться у нее, чтобы он не приходил сюда. Клянусь, это правда. Мейзи мне сообщила о покушении и рассказала о роли Джона в раскрытии заговора против генерала.
— Интересно, — произнес Грант, когда она закончила. — Но почему ты так волнуешься, рассказывая это? Постой-ка, я сам догадаюсь. Ты хочешь знать наверняка, что я не трону Мейзи и ее Джона и не отдам их под расстрел. Так или нет? Не буду говорить о своем желании, но напомню тебе, что вряд ли смогу арестовать их, не изобличив при этом тебя.
— Я не думаю, что это имеет какое-то значение, — ответила Элеонора, глядя на него. — Когда Невилла поймают, он меня не оставит в стороне.
— Может показаться странным, — размышлял Грант, — но я лучшего мнения о чести майора Кроуфорда, чем ты. Я не думаю, что он назовет твое имя, пока в этом не будет нужды. В любом случае, мы его еще не поймали.
Элеонора медленно повернулась к нему, нахмурившись.
— Но ты говоришь, что его ищут.
Он посмотрел поверх ее плеча.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50