— В этом нет нужды, я только выполнял приказ.
— Вы были более чем добры, и я бы хотела когда-то отплатить вам.
— Если вы не откажете мне и позволите как-нибудь зайти к вам, я буду считать, что полностью вознагражден, — ответил он с многозначительной галантностью.
— Я… буду всегда рада принять вас, — улыбка ее угасла, и она поскорее отвернулась.
Элеонора равнодушно разрешила генералу подвести себя к экипажу, тому самому, в котором она уже когда-то ездила.
Когда они расселись, Уокер сказал:
— И еще вот что, сеньора. Вы не обязаны оставаться в Никарагуа. Мы все прекрасно поймем, если вы решите оставить нас. Мы будем рады оплатить ваши расходы, помочь доехать туда, куда вы пожелаете. Это самое меньшее, что мы можем сделать.
Был ли это намек, что они… он и Нинья Мария… предпочитают, чтобы она уехала? Ничего удивительного. Они, конечно, не смогут забыть эпизод, который хотели бы вычеркнуть из своей памяти. Но, вне всякого сомнения, Нинья Мария может думать иначе, решила Элеонора, вспомнив о Невилле Кроуфорде. «Неудивительно, если я и любовница генерала станем подругами», — цинично подумала Элеонора.
Генерал ждал ответа.
— Я ценю вашу заботу, сэр, и ваши щедрые предложения, но я еще не решила, что делать. Мне нужно немного времени.
— Я… вполне понимаю, — сказал он и бросил взгляд на суровое лицо полковника Фаррелла, сидевшего напротив. — Нет никакой спешки. К тому же, если это не нарушит ваш траур, я хотел бы пригласить вас на небольшой прием, который мы устраиваем через три дня, в четверг. Мы, как всегда, хотели бы видеть такую красавицу в Доме правительства.
Конечно, благоразумно было принять и комплимент и приглашение, даже если и были другие планы. Генерал ничего, кроме согласия, и не ждал.
— Когда-нибудь, Элеонора, если я смогу вернуться к менее официальному обращению и называть вас, как привык, я хотел бы услышать вашу историю о том, что произошло с вами за эти три месяца. Мы, конечно, в общих чертах знаем — по сообщениям, полученным из Гондураса. Но я предполагаю также и нечто большее, о чем мы можем лишь догадываться. Я, конечно, не хочу на вас давить или устраивать подобие допроса, но хотел бы услышать то, что вы можете мне рассказать, позднее, когда пройдет время и острота воспоминаний притупится.
Элеонора сжала пальцами колени и почувствовала жгучую боль при одной только мысли о прошлом. Она с трудом сглотнула и стала смотреть поверх головы генерала в пустоту.
— При всем уважении к вам, генерал, — сказала она дрожащим голосом, — я не уверена, что когда-нибудь смогу об этом рассказывать.
Уличный шум, выкрики продавцов, голоса прохожих, пронзительный визг свиней, чей покой в грязной луже потревожил экипаж, ворвались внутрь, нарушив тишину в экипаже. Элеонора бросила взгляд на Гранта и увидела, как его голубые глаза впились в кольцо с печаткой, державшееся на ее пальце с помощью скатанного и засунутого внутрь обрывка материи. Он медленно поднял голову и взглянул в ее зеленые глаза. Элеонора не могла определить, что он думает и чувствует. Его эмоции были наглухо скрыты, а бронзовое лицо ничего не выражало. Влажная жара становилась сильнее. Прислонившись к бархатным подушкам, она почувствовала, как пот ручейками стекает по спине. Генерал переключил внимание на кипу бумаг и отчетов, которые полковник Томас Генри вручил ему при встрече. Затем, нахмурившись, отодвинул их от себя и устремил взгляд в пространство.
Элеонора продолжала молчать. Но это могло показаться неприличным — будто ей не хочется поддерживать разговор, и, откашлявшись, она произнесла:
— Я хочу поздравить вас, генерал, с победой в Ривасе.
— Эта заслуга принадлежит моему большому союзнику, холере, — он холодно улыбнулся.
— Но я понимаю, что ваши люди храбро сражались, и вы укрепили здесь свои позиции.
Его грудь часто вздымалась и опускалась под черным сюртуком.
— На данный момент — да, — согласился он, и его светлые брови сошлись вместе. — Когда я говорил о вашем брате, я был искренен. Он показал себя хорошим солдатом и прекрасным честным человеком. Я не хочу смущать вас воспоминаниями о ваших потерях, но я хочу, чтобы вы знали: фаланга не такая большая и не такая безликая, чтобы не скорбеть в связи с уходом из жизни такого молодого ее представителя. Вы должны знать, что мы ценили Жан-Поля не меньше… Но хорошо, мы поговорим об этом в другой раз, когда вы отдохнете.
Элеонора хотела ответить что-то подобающее случаю, но с горечью поняла, что ничего из сказанного ею раньше не пробилось сквозь эгоцентризм Уокера к его душе. Единственное, что он хотел, — быть проинформированным любой ценой. Это Элеонора понимала, но почему он выделил Жан-Поля, а не Луиса, который представлял, безусловно, большую ценность и с точки зрения военных, являлось для нее загадкой. Спрашивать об этом генерала она не собиралась. Видимо, на то была причина. Она вообще научилась о многом догадываться за эти последние месяцы.
Экипаж остановился перед Домом правительства. Едва генерал вышел, его окружила охрана, следовавшая за экипажем верхом.
— Итак, до четверга, — он медленно улыбнулся. Когда экипаж уехал, в тишине раздался вежливый, холодный голос Гранта:
— Куда ты хочешь поехать?
— Не знаю, — сказала она растерянно, понимая, что ей придется вернуться под покровительство этого человека, но все же была не в силах высказать это. — Может быть, в отель.
— Кажется, ты однажды уже останавливалась в «Аламбре»?
Она утвердительно кивнула. Грант высунулся в окно, чтобы дать необходимые распоряжения. Элеонора наблюдала, как он сел обратно, разглядела, насколько это позволяла темнота экипажа, что на нем нет новых грубых шрамов и ран. Он выглядел сильным, таким, каким она встретила его впервые. Следуя своим мыслям, она импульсивно спросила:
— Плечо? Оно тебя больше не беспокоит?
Быстро взглянув на нее из-под темных ресниц, он ответил:
— Зажило.
— А ты был с Уокером во втором походе на Ривас?
— Да.
Она засмеялась:
— Не могу поверить, что ты когда-то был ранен. Ты выглядишь таким здоровым.
— Какого черта? — грубо спросил он, и его голос завибрировал от презрения и страсти. — Проведя несколько недель в джунглях с другим мужчиной и вернувшись назад с его именем и кольцом на пальце, вдруг изображаешь такую заботу?
— Не понимаю, что ты имеешь в виду, — неуверенно произнесла Элеонора, смущенная его внезапной атакой.
— Я думаю, понимаешь, — ответил он и посмотрел на нее напряженным взглядом, заставившим ее нервничать.
Без всяких угрызений совести Элеонора оставила попытки возобновить разговор. Ее забота была искренней, однако сказать об этом казалось немыслимым. Она замолчала и с интересом принялась смотреть в окно, чтобы отвлечься.
Грант тоже умолк, хотя Элеоноре показалось, что на протяжении короткого пути он раз или два бросал на нее озабоченные взгляды.
«Аламбра» была такой же, как и в то время, когда они с Мейзи жили в ней. Здесь стало спокойнее, меньше постояльцев, но атмосфера все та же: уютная, ненавязчивая. Получить комнату не составило труда, особенно гостье генерала Уокера. Следуя за новым управляющим, Грант проводил ее до комнаты. Управляющий суетился, одергивал занавеси, проверял воду в кувшине, смотрел, есть ли полотенце и мыло в умывальнике, прежде чем остановился и.взволнованно взглянул на человека в форме американской фаланги, ожидая одобрения. Грант кивнул, что означало разрешение уйти. Потом постоял со шляпой в руке, пока шаги управляющего не стихли на потертой длинной дорожке в коридоре.
— Спасибо, — начала было Элеонора.
— У тебя есть все, что нужно? — спросил Грант.
Они оба умолкли. Элеонора посмотрела на него в тот момент, когда внезапная мягкость на лице Гранта сменилась насмешливой улыбкой. Эта мягкость так быстро исчезла, что она засомневалась — не привиделось ли ей. Секундой позже он заговорил:
— Я прослежу, чтобы багаж доставили сразу, как выгрузят с корабля.
— Там только саквояж.
— Я прослежу, — повторил он.
— Мне, может быть, понадобятся вещи, оставленные в особняке.
Он кивнул.
— Они еще там. Все на месте. Я скажу, чтобы сеньора Паредес послала их тебе.
В его голосе снова появились грубые нотки. Элеонора слегка улыбнулась и по-королевски кивнула, вспомнив уроки бабушки, чистокровной французской аристократки.
На следующий день к ней явился редактор газеты «Эль Никарагуэн» — молодой человек с испачканными чернилами пальцами и спокойным лицом. Его интерес к ее испытаниям был таким искренним, что Элеонора рассказала ему больше, чем собиралась. Она приняла еще одного гостя — доктора Джоунса из военного госпиталя. Ссылаясь на приказ кого-то очень важного в командовании фаланги и отмахнувшись от ее протестов, он осмотрел Элеонору, дал мазь для ран на руках, прописал лимонный сок и пахту и сказал, что это поможет снять солнечный загар. Он объявил, что вес у нее нормальный, но на его вкус она худовата. Чтобы исправить это положение, доктор велел ей есть мясо, овощи, жирные десерты, в которых он себе отказывает. Их разговор, естественно, перешел на госпиталь и раненных в последней стычке. Когда он, наконец, собрался уходить, Элеонора пообещала заглянуть в госпиталь, посмотреть на его нововведения.
Полдень был посвящен выполнению обещаний. Грант сдержал слово, и ее багаж из особняка прибыл. Вещи были аккуратно упакованы, и она заподозрила, что он сам укладывал ее кринолин и платья.
Встряхнув их, она увидела, что они хорошо выглажены, и ей оставалось их только повесить. Элеонора никак не могла решить, какое из трех платьев надеть на прием к генералу. Блузка, данная майором Кроуфордом, не годилась; ни одно из платьев — ни с розочками, ни из зеленого муслина — не соответствовало ее положению вдовы. Может, использовать черные ленточки и черную мантилью с зеленым платьем? Но это ей показалось неуместным.
Вот почему, когда она открыла на стук дверь и увидела улыбающегося солдата, протягивающего ей коробку с платьем в полдень третьего дня, это выглядело как исполнение ее тайного желания, а не как сюрприз.
— С поклоном от полковника, мэм, — сказал молодой человек и поклонился сам.
Элеонора немного поколебалась, но, подумав, что это, возможно, пример того, как «республика Никарагуа оплачивает ее расходы», приняла коробку с улыбкой и выражениями благодарности, для которой подыскала самые великодушные слова. Стоило ли отказывать Уокеру, если он хочет загладить свою вину? Это оказалось черное кружевное платье на серовато-бежевой атласной подкладке. Когда она внимательно осмотрела его, то поняла, что оно сшито по выкройке ее муслинового. Размеры и фасон те же — с оборками от подчеркнутой линии талии, с широким кружевным воротником, закрывающим плечи. После получасовой борьбы с пуговицами на спине, Элеонора убедилась, что оно сидит хорошо, может, чуть широковато в талии, но, без всякого сомнения, зеленое грешило тем же.
Сделано со вкусом, подумала она, прохаживаясь перед зеркалом, вделанным в шкаф. Неяркое, без фальши глубокого траура. Атлас просвечивал сквозь кружева и прекрасно оттенял ее волосы и кожу. Элеоноре подумалось, что в слишком открытом вырезе платья должно быть какое-то украшение. Не раздумывая, она взяла медальон с изображением Святого Михаила, сняла его с цепочки и повесила на черную ленту так, чтобы он лежал в ямке у основания шеи. Элеонора оделась и ждала, когда экипаж генерала приедет за ней. Увидев Невилла Кроуфорда в качестве сопровождающего, она постаралась скрыть разочарование.
Кроуфорд, однако, не собирался молчать о своих чувствах. Он сел в экипаж, скрестил ноги, улыбнулся и посмотрел ей в лицо.
— Не везет пока, да? Если он не подойдет к вам, вы должны будете подойти к нему.
— Что вы имеете в виду? — спросила Элеонора.
— Я имею в виду, что у нас нет времени ждать, пока полковник преодолеет чувство ревности и уязвленной гордости.
— Ревности?
— Естественно. Подумайте сами, что может чувствовать Фаррелл, узнав, что совершил де Ларедо ради вашего спасения?
Прошла минута, прежде чем Элеонора смогла понять смысл слов майора. Она знала, что он ждет от нее ответа.
— А почему такая спешка?
— До нас дошли слухи, что Уокер намерен арестовать президента Риваса и его кабинет как изменников республики, потому что у Риваса были контакты с лидером Сальвадора. Были какие-то уличные беспорядки в Леоне с антиамериканскими настроениями. Откровенно говоря, я подозреваю, что Ривас сам распространяет эти слухи. Газета «Президент» нарушила его планы в начале месяца, когда Уокеру устроили восторженный прием в Леоне при отступлении костариканской армии. Бьюсь об заклад, что Ривас намерен проверить, кто из них популярнее. Сейчас, когда маленький генерал опасается угрозы нападения, он, Ривас, хотел бы выгнать американских фалангистов из страны, прежде чем Уокер задерет нос. Или нацелится на президентский пост.
— Еще одно предательство, — пробормотала Элеонора. Невилл Кроуфорд покачал головой.
— Возможно. Но для нас не имеет никакого значения, где и как рождаются слухи. Мы хотим того же, что и Ривас, — избавиться от Уокера.
— Но в таком случае… что мы должны делать?
Не обратив внимания на ее сарказм, он объяснил:
— Вполне очевидно, Уокер не может игнорировать ситуацию. Может оказаться так, что он будет вынужден делать то, что и предполагают слухи. Нам надо знать точно, как он намерен действовать и когда.
— А почему надо меня вовлекать в это? Почему не поручить Нинье Марии это выяснить?
— Потому что, — сказал он после минутного колебания, — после инцидента с Хуанитой он ей больше не доверяет. Наиболее важные встречи с офицерами он устраивает в доме Фаррелла.
— Начинаю понимать, — сказала она.
— Я думаю, мы можем быть уверены, что Уокер не примет решения, не проконсультировавшись с Фаррел-лом, независимо от того, последует он его совету или нет.
— А что если эта встреча уже произошла? — спросила она.
— Мои информаторы работают быстрее людей Уокера. В лучшем случае он мог узнать это несколько часов назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50