Женщин отправили обследовать все магазины, чтобы, найти самого дешевого муслина для занавесок. Но купленного хватило лишь на куски, закрывающие только оконные проемы, шторы не получились. Поскольку не было и карнизов, эти куски ткани прикрепили прямо к оконным переплетам. Ткань была такая легкая, что сквозь нее проникал воздух, но она надежно защищала от насекомых.
Несколько проходов по палате с импровизированными мухобойками из кусков задубевшей кожи — и они избавились от тех, что уже проникли внутрь. Бульон, приготовленный сеньорой, стал основой для питательного супа на ужин. Употребив все средства убеждения, все свое терпение, Элеонора сумела помешать повару добавить в него перца, который был так вреден для желудочных больных. Возясь на кухне, она услышала знакомый голос.
— Мейзи! — окликнул мужчина в палате. — Клянусь, я подумал, что парень, сказавший, что ты здесь, вдребезги пьян! Какого черта ты тут делаешь?
— Копирую подвиги мисс Найтингейл в Крыму. Ты разве не читаешь журналов? Быть сестрой милосердия в наши дни очень почетно.
Майор рассмеялся.
— А разве тебе недостает милосердия?
— Иногда ты ведешь себя как осел, Невилл. Чего тебе нужно?
— Я не хотел тебя обидеть, — ответил майор Невилл Кроуфорд. — Где твое чувство юмора? Ну ладно, ладно. Я просто пришел посмотреть, как это у тебя получается. Я тебя давно не видел.
— Я была занята. Театр и все остальное.
— И добрые дела?
— И добрые дела, — мрачно согласилась Мейзи, яростно выжимая тряпку. Она как раз заканчивала обмывать последнюю кровать, устала от непривычного труда и была раздражена, что ее оторвали от актерской работы.
— И кто вас во все это втянул? — опросил майор. — Едва ли сам Джоунс. У него обаяния и умения уговаривать не больше, чем у медведя гризли.
По голосу Элеонора догадалась, что майор Кроуфорд удаляется по проходу. Но тут снова застонал раненый, который несколько часов лежал тихо, и она поняла, что его разбудили их голоса. Она вышла из-за свежей занавески, отделявшей кухню от палаты.
— Это я уговорила ее, — сказала она весело. — Уверена, что найдется работа и для вас, если вы согласитесь остаться.
Намек не ускользнул от внимания майора. Он сдержанно ее приветствовал и с беглой улыбкой ответил:
— Здравствуйте, Элеонора. Я должен был сам догадаться, принимая во внимание слухи в бараках о том, что вы вытащили Фаррелла с того света. Но боюсь, я вас должен разочаровать, я как раз направляюсь на обед в Дом правительства.
— Мне сказали, что в последние дни ты там часто обедаешь. — Мейзи изогнула тонкую бровь.
— Мое очарование и манеры, — пробормотал он неохотно.
— Постарайся не попасть в черный список генерала. Он ревнив и как враг опасен.
— Уверяю тебя, мои визиты в Дом правительства носят исключительно деловой характер.
— Понимаю. Но ты уверен, что это понимает Нинья Мария? Ее тщеславие беспредельно.
— Ты позаботься о своих делах, а я уж как-нибудь справлюсь со своими, — ответил высокий блондин с приятной улыбкой.
Элеонора переводила взгляд с одного на другую, улавливая какое-то скрытое предостережение, но не могла понять, в чем дело. Это впечатление рассеялось, когда Мейзи повернулась к ней.
— Ты заметила, что уже темнеет? Джон назначил последнюю репетицию в костюмах на сегодня, на девять вечера. Так что я отправила всех полчаса назад, и мне самой надо торопиться, чтобы хоть немного поесть перед началом. Я уверена, что и тебе стоит вернуться до прихода Гранта.
Элеонора даже не заметила, что уже поздно. Сбросив с себя джутовый мешок, служивший фартуком, она поспешила предупредить доктора Джоунса, что уходит. На улице Элеонора догнала Мейзи и майора Кроуфорда. Сумерки густели, и они шли быстро. Элеонора, погруженная в свои мысли, мало обращала внимания на попутчиков, пока майор не обратился к ней.
— Как раз вчера ваш брат спросил меня, не видел ли я вас.
— О, как он?
— Это как раз то, что его интересует в отношении вас. Было бы трагично, если бы эта маленькая авантюра Уокера в Никарагуа встала между вами.
Элеонора улыбнулась:
— Я не думаю, что в нашем взаимном отчуждении можно обвинить генерала Уокера.
— Вы так полагаете? Может, вы и правы. Тем не менее, похоже, Жан-Поль невзлюбил нашего маленького генерала. Кстати, его многие не любят.
Видя, что он ждет ее ответа, Элеонора уклончиво сказала:
— Возможно.
— А вы? Мы не в Соединенных Штатах, где полагается сохранять лояльность к человеку, которого выбрали руководить.
— Президент Никарагуа — Ривас, — напомнила она ему.
— Да, но мы все знаем, у кого здесь власть, — сказал майор, пожав плечами.
Это было слишком точно, чтобы отрицать.
— Мужчины, которые записываются в солдаты-колонисты, принимают клятву верности, — напомнила Элеонора.
— Что не делает их никарагуанцами.
— Не делает? Я не уверена в правильности такой постановки вопроса. Я думала, что идея заключается в том, чтобы, завладев этой землей, создать здесь новую, более обеспеченную жизнь.
— В Центральной Америке? Присоединить эту страну к Соединенным Штатам, как Техас или Калифорнию? В конечном итоге, разве не такова цель? Не должны ли мы по-прежнему хранить верность стране, которая в конце концов поглотит и эту?
— Я сомневаюсь, что настоящие граждане Никарагуа смотрят на все так же как вы, — ответила Элеонора, останавливаясь недалеко от охранников возле входа в особняк и поворачиваясь с улыбкой к майору и Мейзи, тихо и безучастно стоявшей за его спиной.
— О, прекрасно, — сказал Невилл, беря ее за руку с выражением насмешливого удивления в бледных голубых глазах. — Верность — прекрасное качество, особенно в женщине.
Глава 12
Грант еще не вернулся из Дома правительства и даже, как сказала сеньора, не появлялся среди дня, чтобы поесть, хотя она все приготовила. Это была хорошая новость, ибо Элеонора сомневалась, что он придет в восторг от ее занятий. Она очень устала и с облегчением подумала: «Вот и хорошо, ничего не надо объяснять». Несмотря на жару, Элеонора вскипятила воду, чтобы принять горячую ванну. Она втиснулась в узкий бак, несколько раз намылилась и даже вымыла волосы, чтобы избавиться от больничного запаха. Когда Элеонора закончила купание, Гранта все еще не было. Она села за стол, распустив по плечам волосы, чтобы они поскорее высохли, придвинула к себе лист бумаги и взяла перо. Надо было как-то сформулировать просьбу к генералу посетить представление «Школы злословия». Что бы такое написать?
Нахмурившись, она водила пером по подбородку. Составить письмо как приглашение и выразить надежду, что он посетит премьеру? Но Элеонора сомневалась, что на него подействует просто просьба о присутствии, без объяснений. Самое лучшее, конечно, все изложить как есть. Но, с другой стороны, какой смысл описывать в деталях ужасы больницы? К тому же госпиталь ничем не отличается от других ему подобных, и может быть, этот даже лучше, поскольку доктор Джоунс не слишком-то следует принятым традициям и понимает необходимость перемен. Нет, она никоим образом не должна опорочить репутацию хирурга, в письме не будет даже намека на жалобу. Конечно, лучше всего поговорить с генералом Уокером. Но она не могла быть уверена, что он захочет встретиться с ней. Судя по тому, как долго находится у него Грант, вряд ли ему понравится, что его отвлекают по столь незначительному поводу. Вздохнув, она принялась писать.
О появлении Гранта посреди ночи возвестил шумный плеск воды в баке, оставленном для него. Спросонок Элеонора посмотрела на него даже немного раздраженно. Он выглядел, как человек, хорошо пообедавший в веселой компании и желающий развлечься перед сном. Сжав губы, она натянула на голову простыню, защищаясь от желто-оранжевого света свечи.
Распространяя приятный аромат розового мыла, Грант принялся искать ее под простыней.
— О, Грант, — запротестовала Элеонора, когда он повернул ее к себе. Но нежность и терпение требовали вознаграждения, и трудно было ему отказать.
Обнаружив утром на заре, что Грант уже ушел, Элеонора отправила одного из охранников, приставленных Луисом, в Дом правительства с запиской к генералу. Ответом явился его визит собственной персоной. Он вошел в госпиталь быстрой, нервной походкой, когда она помогала врачу в утреннем обходе больных, нуждающихся в свежей перевязке.
Несколько секунд доктор Джоунс простоял как вкопанный, прежде чем двинулся навстречу Уокеру, дабы выразить свое еле скрываемое удовлетворение оттого, что генерал нашел время лично посетить людей, пострадавших за его дело. Элеонора не решилась сама выйти вперед, увидев высокую фигуру полковника Фаррелла, шедшего по центральному проходу с полудюжиной молодых офицеров, следовавших за ним. Когда он нашел ее глазами, его взгляд был хмурым. Элеонора прочла в нем неудовольствие и почувствовала себя несчастной. Опустив глаза, она продолжила свое занятие.
Врач повел своего начальника в долгую экскурсию по госпиталю. Уокер с тщательностью человека, имеющего профессиональное отношение к медицине, забрасывал доктора многочисленными вопросами о снабжении, процедурах, инструментах, количестве больных, о том, какого типа раны преобладают и в каких масштабах, какой процент раненых возвращается в строй, и к тому времени, когда они закончили, доктор Джоунс, весь взмокший, обтирал лицо носовым платком. Похоже, он уже не был уверен в том, что ему действительно хотелось, чтобы Уокер проявил интерес к его хозяйству. Однако он держался, когда они прошли в изолятор.
— Да, я понимаю, что у нас здесь меньше москитов, чем в местах ближе к побережью, — говорил доктор Джоунс. — Но это не значит, что есть какая-то связь между этим фактором и желтой лихорадкой. Мы также дальше находимся от вредных болотных испарений, которые, по последним научным теориям, считаются главным источником инфекции…
Покинув окружение Уокера, Грант нашел Элеонору в тот момент, когда она наливала воду из висящего кувшина в стакан для раненого без руки. Другая его рука тоже была повреждена: его револьвер взорвался из-за бракованного патрона.
— Почему ты не сказала мне, что ходишь сюда и рискуешь жизнью? — строго спросил он.
— Если бы я думала, что это для тебя имеет значение, я бы сказала. — Она продолжала внимательно наблюдать за уровнем воды.
С легкостью сильного человека он взял большой сосуд и помог ей.
— Конечно, имеет.
— Спасибо, — произнесла Элеонора, подняв руку и давая понять, что воды хватит. Возвращаясь к его словам, добавила:
— Я польщена.
Они молчали, пока она, поднеся стакан к губам раненого, поила его.
— Надо полагать, ты не собираешься бросать это дело. Я понял это из записки к Уокеру.
— Да, не собираюсь, — ровным голосом ответила Элеонора.
— И не прекратишь, даже если я попрошу об этом?
Она подняла голову.
— Если ты спрашиваешь, потому что действительно заботишься о моей безопасности, я, к сожалению, буду вынуждена тебе отказать. Ну, а вообще-то у тебя нет никакого права чего-то от меня требовать.
Когда смысл сказанного дошел до Гранта, его челюсть напряглась, а глаза потемнели.
— А если я прикажу и позабочусь о выполнении приказа?
— Полковник, неужели вы это сделаете? — спросил человек с соседней койки — безбородый юноша с копной шелковистых пшеничного цвета волос, спадающих поверх повязки на лоб, с легким оттенком южного говора. — Я впервые вчера вечером получил приличный ужин за весь месяц, что торчу здесь. А сегодня утром я почувствовал себя человеком, а не падалью для стервятников. Бог свидетель, я не святой, но должен признаться, что из тех, кого я когда-либо знал, эта леди походит на ангела больше всего. Если вы ее заберете, я думаю, что я и половина других здесь просто сдохнем.
Грант сдвинул брови, окинув оценивающим взглядом молодого человека и других, с интересом смотревших на него с белых взбитых подушек. Он еще не успел ответить, как подошел генерал с шумной свитой. Резкий голос Уокера пронзил тишину:
— Трогательный вклад в наше дело, не так ли, полковник? Великую услугу оказывают нам те, кто возвращает к жизни несчастных жертв этой войны.
Все поняли, на чьей стороне генерал, и у Гранта не было другого выхода, кроме как неохотно согласиться с этим и отступить.
Со знакомой усмешкой Уокер поклонился Элеоноре.
— Американская фаланга в долгу перед вами, мадемуазель, и только время определит, сколь велик этот долг. Я… у меня есть билеты на представление в нашем новом театре, созданном здесь, в Гранаде. Я хочу сказать, что был бы польщен, если бы вы и, конечно, полковник Фаррелл дали согласие быть в этот вечер моими гостями.
Элеонора приняла приглашение с восхищенной улыбкой, давая понять, как велика эта честь. При этом она не осмелилась даже взглянуть в сторону Гранта. Ему вряд ли бы пришло в голову требовать от нее, чтобы она отклонила приглашение, но она не хотела рисковать.
Если генерал Уокер принимал Элеонору в качестве гостьи с удовольствием, Нинья Мария отнеслась к ней иначе. И дала понять это сразу. Едва успев поздороваться, она тут же отвернулась от Элеоноры, взмахнув своими тяжелыми юбками с широкими обручами и едва не опрокинув Элеонору в легком муслиновом платье. В экипаже, в черной карете в викторианском стиле с просевшими от езды по ухабистым дорогам пружинами, обитой внутри элегантной серой тканью, она настояла на том, чтобы Элеонора села против движения между мужчинами, а сама горделиво расположилась в одиночестве на заднем сиденье. С таким же горделивым видом Нинья Мария явилась в театр. Она демонстрировала свое недовольство по поводу посещения театра не по собственному желанию, а по приглашению Элеоноры.
Сидеть рядом с этой никарагуанкой было большим испытанием, поскольку Нинья Мария непрерывно жаловалась в полный голос на неудобное сиденье, на жару, на дешевые костюмы, на утомительность антрактов. Ее мелочные придирки к актерской игре портили удовольствие всем, а особенно любителям театра, и они бросали раздраженные взгляды в ее сторону, но это на нее не действовало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50