Над стулом не было балдахина, но с почетным эскортом из мальчиков с попугаями и девочки с опахалом Нинья Мария выглядела слишком уж похожей на королеву. Генерал Уокер наклонился к ней, что-то сказал, потом, выпрямившись, направился к полковнику.
Он не был крупным мужчиной и, встав рядом с Грантом Фарреллом, оказался на голову ниже его, тщедушного сложения, с маленькими руками и ногами; волосы цвета некрашеного льна лежали мягкими прямыми прядями на затылке, и почти всю кожу его покрывали веснушки, отчетливо проявившиеся под жарким солнцем. В уголке широкого рта, казалось, притаилась смешинка. Природа наградила его прямым патрицианским носом, а что касается глубоко посаженных глаз, то они притягивали к себе внимание, светясь чистым серым светом из-под тяжелых бровей, и обладали словно бы гипнотической цепкостью.
— Полковник, — сказал генерал Уокер, поворачиваясь к Элеоноре и терпеливо ожидая, когда его представят.
— Позвольте представить вам Элеонору Виллар, недавно прибывшую в Никарагуа. — Произнося это, полковник улыбался, и в его голосе слышались гордость и обожание. Более того, качнувшись вперед, он легким движением руки обхватил ее за тонкую талию. Сделать реверанс генералу? Должно быть, в нынешних обстоятельствах это в ее интересах. Свет сотен свечей на люстрах под самым потолком освещал красное золото кудрей, венчавших, словно корона, голову Элеоноры. Она подала генералу руку и проговорила:
— Рада видеть вас.
Генерал Уокер улыбнулся, окинув ее оценивающим взглядом, и тотчас повернулся к полковнику.
— У меня в кабинете сидит человек, и я хотел бы, чтобы вы его допросили. Его поймали, когда он вечером взбирался по лестнице в мои личные апартаменты. Парень утверждает, что он племянник горничной Ниньи Марии. Но горничная стара и плохо видит. У нее есть родственник, носящий такую же фамилию, но она не уверена, что это он. А мне кажется весьма странным, что племянник наносит визит, спрятав под рубашкой оружие.
— Попытка убийства?
— Я и хочу, чтобы вы это выяснили.
— Но есть те, кто быстрее получит от него информацию.
Генерал понимающе кивнул.
— Я бы предпочел не передавать его никарагуанцам, пока не буду вынужден это сделать. Я хочу, чтобы вы решали.
— Хорошо.
Уокер улыбнулся.
— Понимаю, вам не хочется оставлять столь очаровательную леди одну. Я постараюсь никого не подпускать к ней до вашего возвращения.
С мрачной усмешкой Элеонора проводила взглядом полковника. Если он и не хотел покидать ее, так скорее всего потому, что с ней рядом был Уокер. Он не знал, как она поведет себя в его отсутствие. Может, Грант Фаррелл до конца не понимал, каким оружием для него являлся ее брат.
— Скажите мне, генерал, — ломким голосом спросила Элеонора, — вы действительно боитесь за свою жизнь?
— Давайте лучше скажем иначе — я боюсь предательства.
— Вы имеете в виду шпионов?
— Да, и не без основания. Я начинаю думать, что в этой стране не существует понятий преданности, чести. Предательство, похоже, стало образом жизни. Но эта тема вряд ли вам интересна. Итак, вы недавно приехали в Никарагуа? Пожалуй, как и все мы. И как вам понравилось то, что вы успели посмотреть?
— Это красивая страна, и я думаю, я могла бы ее полюбить.
— Похоже, вы говорите искренне. Насколько я знаю, большинство женщин находят ее слишком жаркой, грязной, кишащей страшными зловещими созданиями.
От смеха зеленые глаза Элеоноры заискрились, ей понравилась его шутка.
— Какая неблагодарность с их стороны, после того как вы с таким трудом ее завоевали! Но я сама из Луизианы и люблю жаркий климат.
— Так я и подумал! Ваш голос и манера говорить напоминают мне девушку, которую я когда-то знал. Креолку из Нового Орлеана.
Его серые глаза потемнели от печального воспоминания. Может, и правда он любил когда-то девушку, умершую от лихорадки?
— Мне кажется, генерал, — нерешительно сказала она, — вы могли знать моего отца, доктора Этьена Виллара.
— Виллар? Доктор Виллар, который лечил больных в своем доме на Рю-Роял? Да, он был очень добр к молодому человеку, который только что приехал в ваш город.
— Товарищу и коллеге?
Уокер нахмурился.
— Тогда я воображал себя врачом. Потом понял, что совершенно ничего не могу сделать, чтобы спасти людей, которых люблю, от боли и от смерти. У меня на глазах мать умирала от ревматизма. Ни молитвы отца, ни мои ценные знания ее не спасли.
— Простите, — сказала Элеонора.
— Ваш отец тоже жалел меня. Он считал, что я даром трачу время, читая юридические книги и пописывая статейки для «Крещент», и был прав. Это почти такая же пустая трата времени, как и обучение богословию из уст моего отца.
Это прекрасно объясняло, почему он запрещает своим людям пьянствовать и развлекаться с женщинами.
— Вы столько им занимались, генерал; эти занятия, конечно, подготовили вас к нынешнему положению.
— Политика?
Элеонора улыбнулась.
— Вождя.
— Вы льстите мне, Элеонора. В последнее время и так было достаточно всего, чтобы удовлетворить тщеславие. Вы случайно не слышали о визите индейцев?
— Нет, не слышала.
— Они приходили недели четыре назад, делегация от индейцев тоакас и кукре из неисследованных районов к северу отсюда. Это примитивные люди, никогда не видевшие города, которые слышали древнюю легенду, по которой в Никарагуа приедет сероглазый человек и освободит их из-под власти испанцев. Они стояли возле дворца целых три дня, наблюдая за мной, а потом попросили аудиенции. Они решили, что я тот самый человек, которому предназначено претворить легенду в жизнь. В знак признательности они поднесли мне фрукты и овощи.
— Это, должно быть, очень…
— Смутило меня? Да, так оно и было.
— Я собиралась сказать — трогательно.
— И это тоже — должен признаться. Редактор «Эль Никарагуэн» написал об этом подробную статью, которая, на мой взгляд, из-за большого объема произвела меньший эффект. Однако то, что случилось, подтвердило мое собственное ощущение: я здесь нужен. Моя судьба, моя миссия — вот право, по которому я в Никарагуа.
Когда генерал закончил свою речь, Элеонора почувствовала, что кто-то стоит рядом, желая привлечь ее внимание. Она повернулась, и улыбка озарила ее лицо.
— Мейзи! Майор Кроуфорд! Как я рада увидеть знакомые лица!
Уильям Уокер ответил на поклон майора, но, похоже, был не слишком доволен оказаться представленным Мейзи. Он легко коснулся ее руки, потом повернулся к Элеоноре.
— Если вы меня извините, я оставлю вас с вашими друзьями, мадемуазель. Американский министр наконец появился, и все выстраиваются для представления.
— Да, конечно.
— Может быть, мы сможем вспомнить Новый Орлеан в другой раз.
Если бы она нашлась что-то ответить, то ответ полетел бы уже вдогонку — так быстро он ушел.
— Я думаю, — насмешливо сказала Мейзи, — дело не в министре Уиллере, а в красавице Нинье Марии, которая потребовала его к себе. Она сверлила твою спину взглядом все последние десять минут, дорогая Элеонора. О чем это вы говорили, что ты так его очаровала?
— Не смеши. Он только проявлял внимание к гостье.
— Ну да, конечно, извини, — игриво сказала Мейзи, — но почему-то меня он не удостоил такой чести.
Хотя Элеонора не осмелилась бы сказать, но подумала, что одной из причин было вульгарное красное платье Мейзи: буфы с накладными яркими розочками, осыпающими шелковое кружево тонкой работы и декольте, отделанное тем же кружевом в стиле, который в Новом Орлеане называли «потрогай здесь». Это был не тот туалет, который мог бы понравиться сыну протестантского священника.
Майор, осмотрев новую прическу Элеоноры, сказал:
— Вы прекрасно дополняете сегодняшнее собрание, Элеонора. Думаю, вам сказали, какой указ издал Уокер для своих офицеров насчет женщин?
— Ну, Невилл! — запротестовала Мейзи, раскрыв шелковый веер и принявшись обмахиваться им. — Это совсем не льстит нам обеим.
— Да, и тем не менее, — сказала Элеонора с некоторой бравадой, — я пришла сюда с полковником Фарреллом.
Мейзи уставилась на нее, ее глаза газели сузились.
— Фаррелл? Почему? Ты же ненавидишь его.
— У меня не было выбора. Жан-Поль…
— Жан-Поль хотел, чтобы его сестра заступилась за него перед генералом. Видите ли, он на гауптвахте, и я попытался убедить Элеонору, что Уокер не станет слушать, но ей хотелось что-то сделать для брата.
Услышав у себя за спиной ровный и тяжелый голос Гранта Фаррелла, Элеонора попыталась совладать с собой, почувствовав легкую панику, охватившую ее. Он вернулся не через ту дверь, через которую вышел. Его пальцы впились в ее руку, легкая угроза в голосе заставляла ее отчаянно стараться сохранить самообладание.
Остаток вечера прошел в неестественной натянутой беседе и скованных движениях под неотступным взглядом полковника Фаррелла. Она помнила, как они медленно двигались в очереди к президенту и мадам Ривас, к американскому министру Джону Уиллеру и его даме. Майор Кроуфорд и Мейзи оставили их ради более подходя-щей компании. Элеонору же беспокоило отношение к ней полковника, которое становилось все более господствующим. Он не упускал возможности коснуться ее, поруководить ею, привлечь к чему-то ее внимание, помочь с ее обширными юбками. Стоя перед столом, изобилующим едой, он взял из ее рук бокал и, повернув его, намеренно отпил именно с той стороны, которой касались ее губы. И делал он это с таким откровенным выражением глаз, что ей очень хотелось ударить его или убежать. Она бы так и сделала, если бы не догадывалась, что поступает он так с единственной целью — позлить ее.
— Вы словно пьяный, — свирепо прошептала Элеонора.
— А может, я и впрямь опьянен?
— Да. Может, и мулы летают, как пегасы, — фыркнула она.
— Вы недооцениваете свою привлекательность.
— А вы — мои умственные способности. Вы презираете меня или женщин, за которых меня принимаете. Так зачем притворяться?
— Зачем? — спросил он, приподняв бровь. — По крайней мере есть еще причина, кроме той, чтобы отвлекать внимание от Дяди Билли и его любовницы.
Элеонора проследила за его насмешливым взглядом — в конце комнаты Уильям Уокер склонился к Нинье Марии.
— Вы оба лицемеры. Оба.
— Объясните, — коротко велел он.
— Вы разве не помните, как требовали от Мейзи Брентвуд покинуть Гранаду? Это по меньшей мере несправедливо, поскольку очевидно, что ни вы, ни генерал не ведете монашеский образ жизни.
Только раздражение могло вынудить ее на столь опасную речь. И зачем она коснулась такой скользкой темы? На это Элеонора и сама бы не сумела ответить, но гордость не позволила отступить.
— Прежде всего, генерал против того, чтобы маркитантки следовали за армией, потому что из-за них она теряет маневренность, они отвлекают мужчин от дела и дают возможность врагу получать сведения о передвижении армии. Он знает, что во временное затишье между боями солдаты ведут обычный образ жизни. И хотя его указание относительно женщин не действует, он смотрит на это сквозь пальцы. Теперь о вашей подруге Мейзи, — продолжал он, кивнув туда, где она, меняя партнеров, вальсировала с полковником Томасом Генри, другим офицером, которого Элеонора вспомнила по Бэнк-Аркаде, хотя он уже снял повязку с руки, которую носил. — Она другого сорта, она здесь ради того, чтобы запродать свои прелести самому высокому лицу, и ей все равно, каким образом определится цена. В фаланге слишком мало хороших офицеров, чтобы потерять хотя бы одного из них на дуэли из-за того, кого выберет стодолларовая шлюха.
— Вы…
— И если вы усматриваете здесь предупреждение, то примите его и на свой счет.
— Мейзи — американская гражданка, вы не имеете права командовать ею.
— Здесь Никарагуа, а не Соединенные Штаты. И военное правление. Я имею право и буду делать все, что необходимо, дабы оградить наших людей от бессмысленного убийства друг друга.
— Железный Солдат, — тихо сказала Элеонора, вскинув голову. — Будьте осторожнее, в этот момент вы больше угрожаете, чем соблазняете меня.
— О, заметен прогресс, — ответил он, улыбаясь без всякого тепла, и, поставив бокал с пуншем на стол, притянул Элеонору к себе. — Прогресс — как раз то, чего я и добиваюсь.
Возможно, глупо было провоцировать его, но она не смогла сдержаться. Элеонора позволила своей руке вяло лежать под его локтем и, не убирая ее, со скучающим видом протянула:
— Опять? Все сначала?
Его рука, которой он накрыл ее пальцы, не была нежной. Он не ответил только потому, что появился подполковник де Ларедо.
— Вы видите перед собой несчастного человека, — сказал испанец трагическим голосом.
Во взгляде полковника Фаррелла появилась настороженность.
— В чем дело?
— Я искал на улицах Гранады и не мог найти женщину, которая хотя бы чуть-чуть могла привлечь мое внимание. Только красивая женщина может вызвать у меня какое-то чувство. И здесь я вижу, что полковник Генри, израненный в боях, владеет одной из двух самых красивых женщин во всем городе, а ты, дорогой друг, — другой.
— Да, у тебя серьезная проблема.
— Да, и эта проблема — проблема выбора: пистолет или шпага.
— А могу я спросить, почему?
— Конечно, друг. Это касается и тебя тоже. Полковник Генри — замечательный парень, самый бессмертный из всех Бессмертных. Его трудно будет убить, даже если бы его рука все еще висела на перевязи. А пухленькая блондинка, эта Мейзи, не такая уж достойная награда, чтобы драться за нее, по сравнению с той женщиной, которая рядом с вами. С женщиной, которую здесь называют рыжеволосой колдуньей.
Что в словах Луиса было шуткой, а что всерьез, Элеонора не могла определить. Она лишь понимала, что его слова в какой-то степени продолжают объяснения Гранта Фаррелла, и от этого у нее возникло странное чувство вины, но она ничего не могла поделать с цветом своих волос или с тем, что ее белокожесть выделялась в этой стране на фоне смуглых темноволосых людей. Элеонора знала лишь одно: ей не следовало сюда приезжать.
— Ты считаешь, — сказал полковник Фаррелл, — что меня легче будет убить?
— Нет, мой друг, но у тебя меньше охоты убить меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50