Уже спустя немного времени она больше не знала, где находится. Она еще не видела все помещения замка, и в последние дни ей не приходили мысли побродить по нему с целью ознакомления. Но куда бы она ни бежала, за ней везде раздавались глухие топающие шаги и тяжелое дыхание ее преследователя.
Мэри показалось, будто она играет главную роль в ее самом ужасном ночном кошмаре. Бесцельно она мчалась под сводами коридоров и проходов в страхе перед своим преследователем. Сердце выпрыгивало у нее из груди, страх перекрывал дыхание. Все снова и снова она оборачивалась и бросала быстрые взгляды на длинную тень, которую отбрасывала фигура Малькольма при свете факелов.
Здесь и там она пыталась открыть двери, которые выходили в проходы. Но либо они были заперты, либо уводили в новые коридоры, которые вели в самую глубь мрачного замка.
На одном из перекрестков Мэри остановилась. Она еле переводила дыхание, ее пульс бешено колотился, пока она отчаянно пыталась определить свое местонахождение. Направление не показалось ей перспективным, как и остальные, но она уже слышала приближающиеся шаги преследователя. Вдруг Малькольм появился в конце коридора. Его глаза горели как угли, светящиеся в темноте.
— Вот я тебя, наконец, и поймал! — зарычал он гремящим голосом, и, подчиняясь неведомому импульсу, Мэри выбрала правый проход. Уже после нескольких шагов у нее закралось осознание, что она сделала неправильный выбор: коридор упирался в огромную дубовую дверь.
Дверь в западную башню!
Запретная дверь, как сказал ей Самюэль.
В отчаянии Мэри нажала на ручку двери и была поражена, когда дверь открылась. Мигом Мэри проскользнула через нее.
В лунном свете, который падал через узкие бойницы окна, она различила узкую лестницу, которая круто поднималась наверх. Мэри не строила себе никаких иллюзий. Выбившуюся из сил, Малькольм быстро догонит ее. Она обернулась и хотела вернуться обратно, но лишь убедилась, к своему ужасу, что Малькольм уже добрался до начала коридора и отрезал ей путь к бегству. В свете факела, скользнувшем по его лицу, она разобрала победоносную ухмылку.
Мэри крепко сжала зубы и побежала, другого выбора у нее не оставалось. Уже на первой ступени она наступила на подол своей ночной рубашки. Тонкая ткань порвалась, отчего она едва не упала. Ухватившись за крутые ступени обеими руками, она карабкалась дальше, все время дальше наверх. Лестница поднималась вверх и становилась все уже. Уже выбившись из сил, Мэри следовала по ее ходу, пока Малькольм неотступно гнался за ней следом.
Ее мускулы начали болеть, и раненые ноги причиняли боль. Она уже хотела было сдаться. Разве имело какой-то смысл продолжать бегство? Она попала в тупик, из которого не было выхода. В конце лестницы ее бегство закончится, так почему бы ей просто не остановиться и не подчиниться своей судьбе?
Нет!
Упрямо она затрясла головой. Если Малькольм Ратвен возьмет ее силой, то пусть не считает, что она сдалась ему на полпути. Она будет бороться до последнего вздоха, и пока искра жизни теплится в ней, она не сдастся.
Изо всех сил, оставшихся в ней, она поднималась по ступеням. Она прошла мимо узких окон без стекол, через которые дул ледяной ветер, и понималась все выше, подгоняемая растущим отчаянием. Наконец она добралась до конца лестницы. Перед тяжелой дверью из дубовых досок бегство Мэри окончилось. С неподдельной надеждой она нажала на ручку — и, о боже, как она поразилась, когда дверь подалась. У нее не оставалось времени на размышления. Тяжело дыша, она бросилась в башенную комнату, закрыла за собой дверь и задвинула засов. Измученная, она в полуобмороке опустилась на пол, когда с другой стороны раздался топот тяжелых шагов.
Перед дверью они смолки, отчего Мэри услышала тяжелое дыхание и нечто, похожее на хрюканье поросенка. В лунном свете, который падал через узкое башенное окно, она увидела, как ручка задергалась вниз. Когда Малькольм понял, что комната заперта, то начал гневно барабанить по двери и стучать с такой яростью, что Мэри сжалась всем телом от страха.
— Что это значит? — раздалось по ту сторону. — Открой немедленно дверь, эй, ты слышишь?
Мэри молчала. Она дрожала всем телом от страха и изнеможения и была больше не в состоянии произнести хоть звук.
— Проклятье! — Малькольм Ратвен забыл все хорошие манеры и ругался как поденщик. — Пусти меня подобру-поздорову, слышишь ты, эй? Я твой муж и требую, чтобы мне подчинялись!
Он бушевал и орал, пока она сидела на корточках за дверью на полу и чувствовала, как содрогались доски под каждым из его ударов. Наконец она не выдержала больше. Она зажала руками уши, надеялась и молилась, что старые доски не треснут. Мысль о том, что произойдет, если она попадет ему под руку в этом состоянии, ввергла ее в панику.
— Ты неблагодарная баба! — слышала она, как он орал совсем близко. — Я принял тебя в свой дом. Я предлагаю тебе свое имя и богатство, что же ты даешь мне в ответ?
Снова дверь сотряслась от мощных ударов и пинков, но пока засов и доски двери выдерживали этот напор.
В конце концов, от усталости или от отчаяния, Малькольм Ратвен оставил дверь, и его яростные проклятия смолкли. Мэри обождала еще какое-то время, потом с колебанием отняла руки от ушей.
Она знала, что он еще был здесь, и не потому, что слышала его тихое дыхание. У нее было ощущение, что она почти физически чувствует его присутствие по другую сторону двери, на расстоянии только в пол-ладони.
— Ты неблагодарная тварь, — сказал он пугающе тихим голосом. — Почему ты отказываешь отдаться мне? Ты считаешь, что я не заслужил тебя? — Он мерзко засмеялся. — Ты действительно веришь, что можешь ускользнуть от меня? Ты не сможешь сидеть здесь наверху вечно, Мэри Эгтон, ты это прекрасно знаешь сама. У тебя нет выхода. Если я не получу тебя сегодня ночью, это случится в другой раз. Ты не ускользнешь от меня. Чем скорее ты это поймешь, тем скорее ты будешь распоряжаться в этом замке. А пока спи спокойно, прекрасная Мэри.
Она прислушивалась, как медленно и тяжело он спускался по лестнице. Мэри осталась одна и в отчаянии. Шок был глубоко запрятан, она дрожала всем телом. Но гораздо хуже, чем ее усталость и непреходящий ужас, было осознание того, что Малькольм Ратвен был прав.
Она была пленницей в его царстве. Сегодня ночью она сумела убежать от него, но она не сможет прятаться долго. И если она только выйдет за него замуж, ничто больше не оградит ее от его посягательств на нее как на женщину. От одной этой мысли ее охватывал ужас. Все романтические мечты и представления, когда-то бывшие у нее, исчезли бесследно. Она пропала.
Возможно, это было то, о чем говорила старая служанка, когда предупреждала ее о большой опасности и о том, что Мэри Эгтон должна покинуть как можно скорее замок Ратвен.
Поджав под себя ноги и обхватив себя руками, как дитя, она сидела в полутьме. Слезы отчаяния поднялись в ее душе и потекли по щекам. Страх, тревога и гнев — вот что она ощущала одновременно; облегчение, что избежала на этот раз насилия Малькольма, наряду с ужасным сознанием, что не сумеет навсегда спастись от него. Если бы они уже были женаты, то у нее не было никакой надежды.
Никогда…
Когда Мэри наконец оглянулась по сторонам, то не могла сказать, сколько времени провела здесь. Луна стояла еще высоко, и бледный свет, пробивающийся через мутные стекла окон, погрузил башенную комнату в матовый свет.
Помещение было полукруглым и низким. Выложенный из природного камня столб был высотой в три фута, над ним протянулись балки шатра, сходящиеся в центре в шпиль башни. Здесь не было никакой мебели, но в стене, напротив узкого окна, Мэри обнаружила что-то, что привлекло ее внимание. На одном из камней стенной кладки были выцарапаны знаки, инициалы латинскими буквами.
— G. R. — можно было прочитать, и это вернуло ее снова к снам, к появлению старой женщины или беспорядку чувств, который царил в ее душе. Мэри была уверена, что оба этих инициала должны обозначать имя Гвеннет Ратвен.
Она набрала глубоко воздух, что ей с трудом удалось, потому что едва не свело судорогой легкие, и вытерла слезы с лица. Радуясь тому, что у нее есть что-то, чтобы отвлечься, она стала изучать камень. Он был не закреплен. Она схватила его обеими руками и вытянула наружу. Позади него находилось углубление, и в бледном свете луны, падающем через окно, Мэри увидела, что там что-то спрятано. Охваченная любопытством, она протянула руку в темное отверстие и вытащила этот предмет наружу.
Внимательно она осмотрела свою находку при бледном лунном свете. Это был кожаный колчан, чьи швы и застежка были запечатаны воском, чтобы уберечь содержимое от сырости. Как долго он мог пролежать здесь?
Мэри рассмотрела футляр со всех сторон, потом любопытство одолело ее, и она решила заглянуть вовнутрь. Она сломала восковые печати и открыла колчан. Внутри находился скрученный много раз пергамент. С удивлением Мэри достала его. Он был стар, но хорошо сохранился. Мэри раскрутила его и заметила, что у нее стало быстрее биться сердце.
Страницы пергамента были исписаны по-латыни убористым почерком. Так как у Мэри были уроки латинского, она смогла перевести эти строчки, хотя это было трудно при скудном освещении.
— Это записки пленницы, — прочитала она шепотом. — Пусть тот, кто их найдет, будет достоин их. Написано Гвеннет Ратвен, в 1305 году от рождества Христова.
У Мэри перехватило дыхание. С одной стороны, она была необычайно взволнованна тем, что действительно натолкнулась на записки молодой женщины, о которой ей рассказывала служанка и которая появлялась ей во сне. Могло ли это быть совпадением — именно здесь натолкнуться на воспоминания Гвеннет?
С другой стороны, Мэри ощущала не выразимое словами удовольствие. Элеонора распорядилась сжечь все ее книги, чтобы лишить их хозяйку всякой надежды. Но теперь в руки Мэри непредвиденно попали древние записи, которые насытят ее изголодавшуюся по чтению душу.
Со слезами удивления на глазах Мэри Эгтон начала читать записи Гвеннет Ратвен, написанные свыше пятисот лет назад именно в этой башенной комнате…
Глава 15
Было уже поздно, и монахи в Келсо разошлись по кельям ко сну. Только аббат Эндрю не спал; он стоял в своем рабочем кабинете на полу на коленях и в молитве сложил руки. Так было всегда: если он искал ответ, который ему не могли дать люди, он погружался в глубокую молитву.
Как правило, после подобного многочасового общения с Господом аббат достигал состояния внутреннего умиротворения. Покой, который он потом ощущал, был источником силы, веры и вдохновения. Однако этой ночью аббат Эндрю никак не мог достичь этого состояния, как бы он ни желал того. Слишком много мыслей вертелось у него в голове, которые отвлекали его от того, чтобы соединиться со своим творцом.
Слишком много тревог…
События последних дней и недель четко указывали на то, что бдительность, которой руководствовался орден уже не одно столетие, была не напрасной. Прежняя опасность не миновала. Она выждала время до настоящего, и, похоже, с новой силой принялась распространяться в эти дни.
Снова и снова аббат просматривал древние рукописи и советовался со своими братьями. Не было никаких сомнений. Прежний враг снова активизировался. Языческие силы вернулись, и снова они служат братству рун.
Одержанная много столетий назад победа оказалась не окончательной, исход будет ясен лишь теперь. В этот раз нужно оказать несокрушимый отпор, и знание, которое тяжким бременем лежало на нем и его собратьях, давило на аббата Эндрю. Это было их предназначением, целью их существования. Сохранение библиотеки и работа с древними рукописями были лишь прикрытием, в действительности речь шла о более важном.
Аббат молился тому, чтобы его братья и он оказались достойны их предназначения.
— Возможно, о Боже, — добавил он к своей молитве, — тебе нравится с твоей мудростью посылать нам, слабым людям, помощь и толкать на борьбу, в которой будет сделан выбор в пользу света, а не тьмы…
Он не договорил до конца свою фразу, как резкий звон нарушил тишину.
Аббат взглянул наверх — и к своему изумлению он увидел перед собой одетые в черное фигуры, пробирающиеся в комнату через окно.
— Боже Всемогущий! — воскликнул аббат.
Холодный ночной ветер подул из окна, заставив дрожать пламя свечей и погрузив таинственных посетителей в таинственный свет.
Ни одна из фигур не произнесла ни слова. Зато они достали обнаженную сталь из-под своих балахонов — сабли, чьи клинки засверкали в дрожащем свете свечей и с которыми наперевес они пошли на безоружного предводителя ордена.
— Назад! — потребовал аббат Эндрю грозным голосом, вскочил и поднял, защищаясь, руку. — Если вы посланники прошедших времен, то я приказываю вам вернуться обратно туда, откуда вы пришли!
Люди в балахонах только рассмеялись. Один из них вышел вперед и поднял свою саблю, готовый нанести аббату удар. Но прежде, чем острое, как бритва, лезвие сабли полоснуло его, аббат отошел в сторону и уклонился от удара.
Сабля натолкнулась на пустоту, и ее владелец непроизвольно крикнул. Но едва он предпринял вторую атаку, аббат Эндрю преодолел свое первое удивление. Он уже поспешил к двери кабинета, отодвинул засов и выскользнул в коридор.
Люди в балахонах последовали за ним. Их намерения однозначно читались в их глазах, сверкающих через прорези масок: они жаждали крови, и настоятель монастыря в Келсо должен стать их первой жертвой.
Аббат Эндрю бежал так быстро, насколько это позволяли его ноги и сплетенные из лыка сандалии. Он вбежал в полутемный, освещенный небольшим количеством свечей коридор, и происходящее показалось ему страшным сном. Но только это была реальность, стук сапог преследователей и жаждущее крови дыхание за спиной доказывали это. Они догоняли, приближались все ближе, и снова засверкали обнаженные клинки, желающие добраться до безоружного священника, который уже не был больше один.
В конце коридора, заканчивающегося узкой лестницей, мелькнули в полутьме бесчисленные фигуры, которые, как и аббат, были одеты в темные рясы премонстратенских монахов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68