— Они поддерживают в Келсо маленькую обитель.
— Но монах, чью рукопись я читал, был премонстратенец, — тихо сказал Гэнсвик.
— Это всего лишь совпадение.
— Но возможно и больше, чем просто совпадение. Может быть, существует что-то, что связывает этот орден и братство рун. Что-то, что уходит далеко в прошлое и длится столетиями, оказывая сегодня влияние.
— Дорогой профессор, это все лишь предположения, — осадил его сэр Вальтер. Профессору Гэнсвику всегда было свойственно некое чувство театральности, и это делало его лекции несравненно более интересными, чем у других ученых. В данном случае требовались факты и ни в коем случае не смутные предположения. — Мы не располагаем ни одним доказательством того, что мы действительно имеем дело с наследниками этих сектантов. Мы даже не знаем, какие цели преследует братство рун.
— Власть, — ответил Гэнсвик. — Ни о чем другом никогда не шла речь у этих бродяг.
— Нам не хватает доказательств, — повторил сэр Вальтер. — Если бы у нас была хотя бы копия этой рукописи, на которую вы наткнулись! Тогда я бы мог с ней поехать в Келсо и заставить говорить аббата Эндрю. Но так у нас нет ничего, кроме предположений.
— Я бы с радостью помог вам, мой дорогой Вальтер. Как я уже сказал, дело было несколько лет назад, и так как оккультные секты и ритуалы не совсем относились к области моих интересов, то я не оставил записей.
— Вы помните, где нашли манускрипт?
— В библиотеке есть отдел фрагментов и обрывков документов, которые не поддаются классификации. Туда я вышел совершенно случайно. Если я правильно припоминаю, рукопись была не внесена в каталог.
— Но он находится еще там?
Гэнсвик пожал плечами.
— При всем беспорядке и хаосе, которые царят там, я не могу представить себе, что кто-то забрал рукопись. Тогда он должен был намеренно искать ее.
— Итак, отлично, — кивнул сэр Вальтер. — Завтра же мы отправимся с Квентином в библиотеку и будем искать документ.
Если бы мы его нашли, то у нас по крайней мере хоть что-то было бы в руках.
— Вы не изменились, мой дорогой Вальтер, — заявил с улыбкой профессор. — В ваших словах звучит логически мыслящий разум, который не готов принимать на веру то, что не поддается рациональному объяснению.
— Я имел счастье получить научное образование, — ответил сэр Вальтер, — и у меня были превосходный учитель.
— Может быть. Но этот учитель с годами признал, что наука и рационализм представляют не конец всей мудрости, а всего лишь ее начало. Чем больше человек знает, тем отчетливее достигает осознания, что в принципе ничего не знает. И чем больше мы пытаемся понять мир на основе науки, тем больше знаний ускользает от нас. Со своей стороны я признал, что существуют вещи, не поддающиеся объяснению, и я могу лишь посоветовать вам последовать моему примеру.
— Что вы ждете от меня, профессор? — Сэр Вальтер усмехнулся. — Что я поверю в примитивное волшебство? В черную магию? В демонов и мрачные ритуалы?
— Но Роберт Брюс поверил в это.
— Это не доказано.
Гэнсвик вздохнул.
— Я вижу, мой друг, вы еще не так далеко зашли. В более почтенном возрасте, в этом я уверяю вас, многое видится по-другому. Но я все же советую вам быть осторожным. Воспринимайте это как совет вашего сумасшедшего старого профессора, который не хочет, чтобы что-нибудь случилось с вами или вашим молодым учеником. Эту руну меча и тайну, за которой она стоит, нельзя ни в коем случае недооценивать. При этом речь идет о власти и влиянии. Поэтому историю создают и шлифуют с помощью сил, которые находятся вне нашего понимания. Это не какая-то обычная борьба, это эпическая битва между светом и тьмой, бушующая с возникновения времен. Не забывайте об этом никогда.
Пронизывающий взгляд, с которым ученый смотрел на своих посетителей, не понравился Квентину. Он вдруг почувствовал себя не в своей тарелке и с большим удовольствием встал и вернулся бы домой, если бы это не выглядело невежливо и грубо.
Его дядя не желал слушать о демонах и мрачных ритуалах. У Квентина же такие речи вызывали священный ужас. Он видел собственными глазами, что всадники, напавшие той ночью на Абботсфорд, были не привидениями, а людьми, но чем больше он узнавал обо всей этой истории, тем таинственнее она ему казалось.
А если они действительно имели отношение к наследию братства, корни которого уходили глубоко в глубь веков, если не тысячелетий? Которое было так могущественно, что сумело оказать существенное влияние на шотландскую историю? Наверняка пожилой человек и неопытный паренек были не слишком подходящими людьми, чтобы раскрыть такую тайну…
— Я не забуду о нем, — сказал сэр Вальтер к великому облегчению Квентина, но, разумеется, близко было предположение, что Скотт уступил больше из уважения перед своим старым учителем, чем по убеждениям. — Мы благодарны вам за то, что вы поделились с нами своими знаниями, и я обещаю вам, что будем соблюдать крайнюю осторожность.
— Большего я и не могу потребовать, — ответил Гэнсвик. — А теперь давайте поговорим о чем-нибудь другом. Как поживает ваша супруга? Над чем вы сейчас работаете? Это верно, что вы хотите написать роман, действие которого разыгрывается в средневековой Франции?..
Вопросы, которыми засыпал профессор сэра Вальтера, не оставляли места для других размышлений. Сэр Вальтер ответил на них, и они беседовали о старинных временах, когда мир, — на этом они сошлись, — не был еще таким сложным. Так как профессор отказывался отпустить их без угощения, то встреча затянулась; ученый дал распоряжения своей экономке приготовить им поздний ужин, и поэтому была уже ночь, когда сэр Вальтер и Квентин наконец покинули дом в конце переулка.
— Профессор Гэнсвик очень приветлив, — заметил Квентин, когда они шли обратно к карете.
— Да, он таков. Еще когда я был студентом, он всегда был для меня больше, чем просто преподаватель. Впрочем, профессор сильно сдал за последние годы.
— Что ты имеешь в виду?
— Прошу тебя, Квентин, — вся эта болтовня о запретных рунах и братствах, оказавших влияние даже на шотландский королевский дом…
— Но это было вполне возможно. Разве нет?
— Думаю, нет. Предположение, что эти бунтовщики — потомки того таинственного братства и по-прежнему преследуют те же темные цели, как и их предки, я считаю игрой воображения.
— Возможно, — ответил Квентин. — Но все же нам следует быть осторожнее, дядя. Эти вещи, о которых говорил профессор, действительно так ужасны.
— Тебя снова мучает страх перед привидениями, мой мальчик? Мы поедем завтра с утра в библиотеку и попытаемся разыскать тот фрагмент документа, о котором нам рассказал профессор. Если бы мы располагали более точными сведениями, то мы бы смогли привести аргументы в ведомствах и, возможно, добились бы того, чтобы против этих преступников действовали решительнее. Но пока у нас нет ничего, кроме вороха немыслимых слухов и предположений, и они не сумеют напугать меня.
Они дошли до конца переулка, где стояла карета. Кучер слез с козел и открыл дверцу, чтобы они могли сесть.
Погрузившись в мрачные мысли, Квентин опустился на жесткое сиденье. Если бы он увидел призрачные тени, скрывавшиеся в темных нишах стен и входах домов и наблюдавшие за ним и его дядей, то его беспокойство возросло бы во много раз.
И возможно, даже сэр Вальтер пересмотрел бы свое мнение о Милтриадесе Гэнсвике.
Глава 9
Когда Мэри на следующее утро вошла в утреннюю гостиную, она тут же заметила произошедшие изменения. Малькольм Ратвен уже покинул дом, в комнате присутствовала только его мать. И взгляд, которым Элеонора приветствовала Мэри, не предвещал ничего хорошего.
— Доброе утро, — все равно приветливо поздоровалась Мэри и поклонилась. — Вы хорошо почивали?
— Ни в коем случае, — трескучим голосом ответила Элеонора, — и утром тоже не случилось ничего, что могло бы порадовать меня. Почему ты так рано покинула бал?
Мэри заняла место на другом конце стола. Итак, вот что было причиной такого холодного приема, подумала она. Они были раздражены из-за ее раннего ухода.
— Я почувствовала себя плохо, — скромно ответила она будущей свекрови, в тот момент, когда подошла служанка и налила ей чай.
— Так, ты почувствовала себя плохо. — По взгляду Элеоноры было нетрудно догадаться, что она вся кипела от гнева и презрения. — Этот прием был устроен в твою честь. Собрался весь свет знати, чтобы поприветствовать тебя на твоей новой родине. Я не знаю, как это считается в Англии, но здесь, на севере, воспринимается верхом неприличия, если почетный гость уходит, не сказав ни единого слова на прощание или извинившись. Ты нарушила рамки приличия и оскорбила гостей.
— Мне очень жаль, — сказала Мэри, — но я сделала это не намеренно. Вдруг я почувствовала себя плохо, как уже говорила раньше, и я посчитала лучшим…
— Но достаточно хорошо, чтобы веселиться на свадьбе в людской? — Голос Элеоноры звучал резко и жестко, отчего у Мэри все сжалась внутри. Испуганно она взглянула на хозяйку замка.
— В чем дело, дитя мое? Ты действительно думала, что твои маленькие проделки ускользнут от моего внимания? Я узнаю обо всем, что происходит внутри этих стен.
Мэри опустила взгляд. Было бесполезно отрицать что-либо. Вероятно, разболтал один из кучеров или лакеев, и Мэри не могла поставить это им в вину. Они все боялись людей, на службе у которых состояли.
— Это не было запланировано, — сказала Мэри, четко произнося каждое слово. — Я вышла наружу, чтобы сделать глоток свежего воздуха. Тут я услышала музыку, и захотела узнать, откуда она раздается. Потом одно произошло за другим.
— В твоих устах все звучит крайне невинно, если учесть, что ты танцевала с учеником кузнеца и соблюдала примитивные крестьянские обычаи.
— Простите меня, — возразила Мэри и не могла сдержаться, чтобы в ее голосе не прозвучал сарказм, — я не знала, что это запрещено.
— Тебе все запрещено! — заорала Элеонора, и ее голос сорвался. Ее глаза сверкали гневом, и угрожающая аура, окружающая ее, вселила страх даже в Мэри. — Все, что может нанести вред доброму имени и уважению лэрда Ратвен, — немного поостыв, продолжила хозяйка замка.
— Это нанесет вред доброму имени и уважению лэрда Ратвена, если я посетила свадьбу его слуг и пожелала счастья молодоженам?
— Такое поведение не подобает леди, ей не полагается почитать крестьянские традиции и желать добра подлому народу.
— Подлому народу? Эти люди наши подданные. Они состоят у нас на службе и находятся под нашей защитой.
— В самую первую очередь, — поправила Элеонора с дрожащим от гнева голосом, — они подчиняются и служат нам. Их кровь не того же цвета, как наша, они нечистые и ничтожные существа. Леди не смеет общаться с ними согласно своему происхождению.
Мэри кивнула.
— Постепенно я начинаю понимать, откуда у Малькольма такая жизненная позиция.
— Тебе не подобает быть дерзкой или критиковать меня или лэрда в какой-либо форме. Твоя задача ограничивается лишь тем, чтобы быть своему мужу хорошей и послушной супругой и с безукоризненной стороны представлять дом Ратвенов в обществе. Только это требуется от тебя. Чувствуешь ли ты себя способной для этого?
Мэри опустила голову. В какой-то момент она захотела кивнуть и пристыженно подчиниться старшему по возрасту и по положению, как ее воспитывали с юных лет. Но тут она опомнилась, потому что подумала о тех ценностях, в которые безоговорочно верила и которые ни во что не ставились в замке Ратвен. Этого она не могла молча стерпеть.
— Это зависит от того, — поэтому она сказала тихо.
— От чего? — Черты лица Элеоноры приняли теперь снова выражение хищной птицы, которое Мэри уже напугало в день ее приезда.
— Должна ли я стыдиться, что представляю дом Ратвенов.
— Должна ли ты…. — хозяйка замка поперхнулась и, похоже, действительно на какой-то миг лишилась воздуха. Беспомощно она размахивала руками, и ей потребовалось несколько секунд, чтобы успокоиться. — Да ты вообще соображаешь, что говоришь, глупая девчонка? — выпалила она наконец.
— Думаю, да, — заверила ее Мэри, — и я так же не думаю, что я глупая. Это мое глубокое убеждение, миледи, что с людьми, пусть даже самого ничтожного происхождения, мы должны обращаться как с равными. Все люди наделены Богом равными правами и привилегиями. Обстоятельство, что не у всех есть счастье родиться в благородной семье, не должно давать нам повода смотреть на них свысока.
— Ах, вот оно что, — заохала Элеонора презрительно. — Революционная болтовня!
— Возможно. Но я посмотрела в глаза людей, которые работают на вас, и я увидела там только страх. Слуги боятся вас, миледи, как и вашего сына.
— И это не нравится тебе?
— Конечно нет, потому что я придерживаюсь мнения, что слуги должны любить своих хозяев и служить им верно.
Какой-то миг Элеонора сидела неподвижно, ничего не ответив Мэри. Потом она разразилась громким нервным смехом.
— Это причина для твоей ночной проделки? — поинтересовалась она. — Ты хочешь завоевать симпатию слуг и горничных?
— В первую очередь это люди, миледи. Да, я хочу снискать их симпатию и уважение.
— Уважение можно снискать только лишь авторитетом. И страх в этом — самое лучшее средство.
— Я не придерживаюсь этого мнения.
— Мне все равно, какое у тебя мнение. Ты выставила меня и лэрда в неприглядном свете и оскорбила, и это не будет оставлено безнаказанно.
— С позволения сказать, миледи, лэрд — болван, которого волнуют только мнение о нем и его богатство! Ничего другого он не заслужил.
— Довольно. — Губы Элеоноры вытянулись в тонкую линию и образовали на ее бледном лице горизонтальную полоску. — Ты явно не хочешь ничего другого. Я проучу тебя.
— Что вы задумали? — с вызовом спросила Мэри. — Сожжете крышу у меня над головой, как вы это проделываете с бедными людьми?
— Ну, крышу, конечно же, нет, но есть и другие вещи, которые великолепно горят. Например, бумага.
— Что это значит? — Мэри вдруг посетило плохое предчувствие.
— Ну, дитя мое, к моему великому сожалению, мне кажется очевидным, что эти дурацкие представления, которыми ты забила себя голову, ты выдумала не сама.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68