Кожаный пояс, на котором висел короткий широкий меч, поддерживал тартан. Сходство молодого человека с женщиной сразу бросалось в глаза: те же благородные черты лица, синие глаза, те же черные волосы, свободно падающие молодому воину на плечи. Его подбородок был шире и энергичнее, чем у сестры, углы рта опущены вниз. Ненависть и печаль отражались на его лице, и Гвенн испугалась, когда увидела своего брата таким.
— Тебе больше не нужно высматривать отца, — сказал он с холодком, который заставил ее содрогнуться. — Он больше не вернется.
— Что произошло, Дункан?
— Гонец принес новости из Стерлинга, — с гневом в голосе ответил молодой человек. — Над англичанами одержана победа, но много храбрых воинов пало, и из нашего клана тоже.
— Кто? — спросила Гвенн, хотя сама боялась ответа.
— Фергюс. Джон. Браен. Наш кузен Малькольм. И наш отец.
— О нет, — тихо застонала Гвенн.
— Гонец сообщил, что отец бился до последнего и победил десять английских конных рыцарей. Потом его поразила стрела из вражеских рядов. Стрела, которая предназначалась Уильяму Уоллесу. Но отец бросился вперед и прикрыл его своим собственным сердцем. Он, видимо, умер на месте, но Уоллес даже не заметил этого.
Глаза Гвеннет наполнились слезами. Весь день она ждала вестей с поля боя, и в глубине своей души опасалась, что может случиться самое ужасное. Она надеялась до последнего. Слова ее брата уничтожили все надежды.
Беспомощным жестом Дункан раскинул руки, и Гвеннет бросилась в его объятия. Брат и сестра обнялись в своей печали и горе, жалея друг друга, как дети, ищущие утешения.
— Я должен был пойти с ним, — тихо сказал Дункан, сдерживая слезы. Его отец учил, что мужчины гор никогда не проливают перед женщинами слезы, и именно сегодня он не хотел нарушить это правило. — Я должен был бороться рядом с ним, как Браен и Малькольм.
— И тогда бы ты тоже был мертв, — всхлипывая, сказала Гвенн, — я бы осталась совсем одна.
— Я бы сумел его спасти. Я бы удержал его от самопожертвования ради Уоллеса, который вообразил себе, что сумеет избавить нас от англичан.
Его сестра освободилась от его объятий и изучающе взглянула на него.
— Отец верил в победу, Дункан. В победу и в свободную Шотландию.
— Свободную Шотландию, — передразнил ее брат. — Я уже слышал это не раз. Сотни воинов поплатились своей жизнью при Стерлинге. И ради чего? Чтобы последовать в бой за честолюбцем, который только и мечтает о том, как добыть для себя корону. Ты не слышала, как они теперь стали называть его? Они зовут его Храброе Сердце, потому что он победил англичан. Они верят, что он совершил это ради них, хотя думал при этом только о самом себе.
— Отец доверял ему, Дункан. Он говорил, если кому и удастся объединить кланы и разбить англичан, то только Уильяму Уоллесу.
— Это доверие стоило ему жизни, как многим другим. Они все поддались обещаниям Уоллеса.
— Но он ничего не обещал кланам, Дункан. Ничего, кроме свободы.
— Верно, Гвеннет. Но что он хотел дать им? Или он лишь следующий, кто хочет использовать наш народ и сделать себя его предводителем? Глав кланов легко впечатлить, если говорить о свободе и ненависти к англичанам. Наш отец не был исключением. Он пожертвовал за это своей жизнью. Чтобы спасти обманщика, который предаст нас всех.
— Ты не можешь так говорить, Дункан. Отцу бы не понравилось это.
— И что? Бремя, которое он оставил, достаточно тяжело, даже без войны с Англией. Теперь, когда отца больше нет среди нас, я предводитель клана. Эта крепость и прилегающие к ней земли принадлежат мне.
— Но только пока ты преклоняешь свою голову перед английской короной, — задумчиво сказала Гвенн. — Отец знал это, и ему было больно присоединяться к англичанам и прислуживать им. Поэтому он примкнул к Уоллесу. Это он сделал ради нас, Дункан. Ради тебя и ради меня. Ради нас всех.
— Тогда он был глупцом, — жестко сказал Дункан.
— Брат! Не говори так!
— Молчи, баба! Я — новый хозяин замка Ратвен и говорю, что мне угодно. На собрании клана я открыто выскажусь, что я не доверяю Уоллесу. Он использует кланы, чтобы добыть себе корону; он хочет завоевать себе власть нашей кровью. Но я не буду беспрекословно следовать за ним, как это сделал наш отец. Только Роберт Брюс может стать королем. Он единственный, в чьих жилах течет кровь наследника короны. Только за ним одним я последую.
— Но Уоллес не выражает никаких претензий на корону.
— Это лишь пока. Но с каждой победой, которую он добудет, он станет более влиятельным. Уже объявлено, что он хочет пойти дальше на юг, чтобы напасть на англичан на их территории. Ты веришь, что человек, который осмеливается на такое, станет довольствоваться ролью вассала? Нет, Гвенн. Уоллес только притворяется, что хочет помочь Роберту. Уже скоро он скинет овечью шкуру, и под ней покажется волк.
— Почему ты так ополчился против Уоллеса, Дункан? Потому что отец доверял ему? Потому что он пожертвовал своей жизнью ради него? Или потому что ты в глубине души сомневаешься, что он принес бы такую жертву ради тебя?
— Молчи! — зарычал Дункан и отшатнулся от нее, как раненый зверь перед охотником. Слезы, которые он с трудом мог сдержать, теперь брызнули из глаз и полились по его щекам.
— Я не знаю, о чем ты говоришь, — заявил он. — Отец принял свое решение, я принимаю свое. И я говорю, что Уильям Уоллес — предатель, которого мы должны остерегаться. Я встану на сторону Роберта и сделаю все зависящее от меня, чтобы защитить его от Уоллеса.
— Но не существует никакой вражды между обоими. Уоллес стоит на стороне Роберта.
— Вопрос заключается в том, как долго, Гвенн, — возразил ее брат, и странный блеск мелькнул в его глазах. — Мир, который мы знали, вот-вот исчезнет. Грядет новое столетие, Гвенн, разве ты не чувствуешь? Союзники становятся предателями, предатели — союзниками. Уоллес должен одержать победу, если сумеет. Но в конце корону возложит себе на голову не он, а Роберт Брюс. Уж я-то позабочусь об этом изо всех сил. Клянусь смертью нашего отца…
Глава 10
Полночь. Рождающийся месяц стоял высоко над поросшими скудной растительностью холмами, погружая их в холодный, бледный свет. Даже дуновение ветерка не колыхало воздух, так что клубы тумана, будто окоченев, лежали в ложбинах.
Земля была безутешна и пуста. Ни одно дерево не протягивало своих веток к темному небу, только скудный вереск рос на серых склонах холмов. Землю избороздили глубокие трещины, которые делили редкую траву и придавали холмам вид, словно их покрыли гнойными ранами.
Казалось, ничто живое не обитало в этом уединенном месте. Однако они уже тысячелетия собирались здесь, на этом месте, скрывавшем таинственные силы.
Камни были выложены полукругом, большой квадрат из глыб, когда-то заботливо отесанных, теперь же покрытых мхом. Много лет назад они образовывали целый круг: тринадцать огромных камней, весивших по пять тонн каждый. Воспоминание о том, как их доставили на это место, уже давно кануло в забытье, но сознание своей силы они сохранили. Многие из камней обрушились, и большие массивные обломки скал лежали врассыпную вокруг магического круга.
Свое значение место также сохранило.
Столетия, прошедшие с тех пор, как возвели круг камней, не сумели изгнать силы, обитающие здесь, и сюда снова приходили те, кто поклонялся им.
Процессия, которая приближалась к каменному кругу, представляла собой жуткую картину. Закутанные в балахоны фигуры, шедшие по двое, с опущенными головами. Они были одеты в робы из темного материала, который становился почти невидимым при свете луны. Широко и легко ткань развевалась вокруг них, пока они шли к каменному кругу и напевали себе что-то тихо под нос, слышались слова языка, который мир забыл уже давным-давно, звуки из мрачных, языческих времен. Свет новой эры вышвырнул их, и все же они не были забыты; мрачные сердца вспомнили их и сохранили вплоть до настоящего времени. Они передавались от поколения к поколению и пережили столетия, а с ними и старую веру.
Предводитель сектантов скакал на белоснежном коне впереди своих людей. Как и они, он был одет в широкую робу, скрывающую его фигуру, однако его одежда была бледного белого цвета. Она сверкала при лунном свете и делала его посланником из другого, мистического мира.
Когда процессия достигла круга камней, пение изменило ритм и тональность. Еще буквально минуту назад подавленное и жалобное, теперь оно звучало настойчиво и требовательно.
Время ожидания близилось к концу.
Фигуры, которые натянули низко на лица капюшоны своих балахонов, разделились на площадке, окруженной камнями. При этом они двигались медленно и безжизненно, почти в трансе. Каждый знал свое место, знал свое значение в круге.
Предводитель направил белоснежного скакуна в центр круга, где стояла простая каменная глыба, которая в древние времена служила жертвенником. Темные пятна крови позволяли предположить, что он по-прежнему выполняет свое назначение.
Человек слез с коня, чья шкура матово поблескивала при лунном свете. Мелкими шагами он подошел к каменному столу и поднял руки. В мгновение ока пение стихло. Задумчивым, почти театральным жестом человек схватил свой капюшон белого балахона и стянул его.
Под ним предстало на обозрение неподвижное, застывшее выражение лица из сверкающего металла: маска из серебра, украшенная гравировкой из рисунков с древним, таинственным значением. Она закрывала лицо и оставляла только прорези для глаз. Его приверженцы последовали его примеру, и под их темными капюшонами тоже показались маски — вырезанные из дерева морды, измазанные сажей.
— Братья, — воззвал к ним вожак, чей голос звучал в ночи как хрусталь. — Вы знаете причину нашего собрания. Время свершения уже не за горами, и все же мы еще не нашли то, что ищем. Мы вышли на след, но вражеские силы окрепли и встали нам на пути.
— Смерть! — зарычал один из мужчин в балахонах и поднял вверх свой кулак. — Смерть и погром нашим врагам!
— Того же требуют руны, — сказал тот, который стоял впереди возле жертвенного стола. — Но они также говорят, что братья меча должны быть начеку. Потому что если их обнаружат прежде, чем они вступят во владение наследства, которое полагается им по праву, их могут одолеть. Мы не непобедимы, братья мои, пока еще нет; мы должны быть осторожными, прежде всего в том, что мы делаем. Подобное тому, что произошло у моста, никогда не должно больше произойти. Я наказал виновных и позаботился о том, чтобы они снова не подвергли наше братство опасности. Однако мы должны остерегаться. Пока предсказание не свершилось, мы еще уязвимы.
Воцарилось смущенное молчание. Предводитель, который знал власть своих слов, выдержал паузу. Потом он сказал:
— Братья мои, в игру вступила еще одна партия, которая ищет разгадку руны меча, и хотя мы столько лет ведем поиски, не исключено, что наши враги опередят нас.
— Смерть и погром! — теперь раздалось во множестве глоток. — Смерть и погром нашим врагам!
— Конечно, мы могли бы это сделать, — вклинился их предводитель. — Конечно, мы могли бы очистить дорогу от наших врагов. Но я размышлял, мои братья, и пришел к решению, что это не будет разумным шагом. Во-первых, следующее убийство еще больше привлечет внимание к нашему братству, что было бы неразумно в свете последних событий. Во-вторых, почему бы нам не обратить себе на пользу любопытство наших врагов? Почему бы нам не использовать их, чтобы разгадать загадку и найти то, что так долго скрывается от наших глаз?
Хор закутанных в балахоны людей безмолвствовал. Испуганно они поглядывали на своего вожака. Они оробели, но были удивлены его проницательностью и хитростью.
— Я позабочусь о том, чтобы наши враги работали на нас, — объявил он свой план громким голосом. — Они будут верить в свой триумф, но в реальности это мы будем держать в своих руках победу. Они будут думать, что перехитрили нас, но мы будем постоянно идти на шаг впереди них. Уже недолго, братья мои, и власть снова окажется в руках тех, у кого она находилась с самого начала. Никто не удержит нас на этот раз.
Его приспешники, которые окружили его широким кругом, издали приглушенные языческие крики, с помощью которых они выражали свое согласие.
— Но, великий мастер, — наконец проговорил один из них, — как вы хотите заставить наших врагов работать на нас?
Под серебряной маской предводителя раздался тихий смех, который напоминал раскатистую грозу.
— Это просто, братья мои. Нужно только хорошо знать человеческую природу. Подчас нужно запрещать людям вещи, чтобы удостовериться, что они все же сделают их. Тщеславие и любопытство — вот сильные союзники, к которым прибегают в большинстве случаев, и Вальтер Скотт тоже не чужд этого…
Глава 11
Через пару дней наступит полнолуние. Квентин стоял возле окна в кабинете и глядел на бледный серп луны, отражение которой красовалось на глади реки, расположенной поблизости.
Уже было далеко за полночь. Леди Шарлотта и служанки давно ушли спать, а сэр Вальтер по-прежнему сидел за работой в своем кабинете. Приближался срок сдачи романа и события последних дней, которые серьезно отвлекали от написания книги, вынуждали его проводить почти каждую ночь за письменным столом.
Верному Мортимеру он поручил расставить дозорных вокруг имения, которые должны были тут же бить тревогу, как только возникнет что-то непредвиденное. Если инспектор Деллард не предпринял никаких мер предосторожности для защиты Абботсфорда, тогда Скотт сам позаботится об этом. Квентин, который от всех волнений и без того не сомкнул бы глаз, теперь составлял своему дяде компанию в кабинете.
— Не люблю я полнолуние, — сказал молодой человек, задумчиво глядя в окно. — Оно кажется мне жутким.
— Что я слышу? — изумился сэр Вальтер, который сидел за большим рабочим столом и писал новый роман при свете лампы. — Мой племянник уже боится луны?
— Собственно, не самой луны, — возразил Квентин, — а того, чему она может стать причиной.
— Так чего же? — Сэр Вальтер, который, казалось, был не расположен отрываться от своего занятия, опустил перо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68