— Куда?
— Трос надо вытянуть. Волной смахнуло за борт.
— Что? Что? — Старшина засмеялся.
Горшков обиделся и повернулся было к двери.
— Стой, чудак! Ведь это трос плавучего якоря.
— Якоря?
— Ну конечно. Сам же матрас подавал. Мы с Петрасом соорудили. Это он надоумил, Петрас! — крикнул старшина в переговорную трубку. — Как дела? Качаешь? Ну качай, качай, брат. — Сказал Горшкову: — Воду откачивает. Эх и парень этот Петрас…
Катер догнал снежный заряд. Стекло заволокло черной пеленой, казалось, суденышко остановилось на крутом скате и вот-вот опрокинется.
Старшина крикнул:
— Здорово держит!
— Кто?
— Да якорь! Сейчас мы с волной идем. Старик руля слушаться стал. А то все лагом да лагом норовил. Вот тогда риск был… Якорь — это, брат, изобретение! Ну что ты на мою руку налег?
— Я-то подумал, ух ты, самому теперь смешно, что вы плот сооружаете!
— Ну и дурак! Плот променять на такой кораблище? Да ты что?
— Сам не знаю, почему подумал.
— Бывает. В такой обстановке и не то поблазнится.
— Из матрасов, говорите? Из пробки?
— Ну да. В сетку тральную затолкали, для груза железо у Пети нашлось. Сейчас мы, брат, хоть в кругосветку!
— Куда? Куда?
— Ну так говорят, когда на борту полный порядок. Держись! Ты ноги пошире расставь. Ну вот, опять в горку поперли…
— Куда? Куда?
— Не кудахтай! Шторм, говорю, выдыхается. Такие штормяги недолго лютуют. Кажется, не так уже воет, и зарядов меньше. В зарядах его самая шальная сила… Ты о чем спрашиваешь?
— Трос… Трос от якоря не лопнет?
— Еще не хватало! Ты что, не знаешь, что трос капроновый, новый? Вот разве траловая сетка не выдержит. Тогда еще что-нибудь придумаем. Петрас сообразит. Слышишь, это он ручную помпу качает… Да, будто потише ветер.
— Асхатов, стараясь ободрить матроса, и сам начинал верить, что буря скоро пролетит, хотя знал, что в это время года жестокие шторма свирепствуют по неделе и больше. — К утру утихнет. Сколько сейчас на твоих?
Горшков долго вглядывался в циферблат своих часов, так и не разглядев, сколько они показывают, сказал:
— Что-то не пойму. Может, остановились? Вода попала.
— Не мучайся. Сейчас без пяти три. Надо и тебе завести часы со светящимися стрелками и с гидроизоляцией. Еще пару вахт отстоим, Алексей, и развиднеется, и все пойдет, как надо. И надо же такому случиться! — Старшина убеждал больше себя, чем Горшкова, ему хотелось доказать, что не по его вине их вынесло в океан, что он тут совершенно ни при чем. — Хотя служба погоды и предупреждала, да кто мог подумать, что налетит такая силища, что из бухты, как щепку, вынесет. Может, кто скажет, что надо было стоять на старом месте? Тогда бы нас эта «Онега» раздавила, прижала бы к пирсу — и капут. Нет, убираться оттуда следовало, только пораньше. Надо, Алеха, как ты говоришь, смотреть в корень. Это особенно нам, морякам, следует всегда учитывать… Держи хвост морковкой!
Налетел снеговой заряд. Казалось, вихрь, торжествующе воя и свистя, поднял в воздух и понес катер. В какие-то невидимые щели хлынул холодный воздух со снегом. Снежный вихрь скоро пролетел. В мокром стекле блеснули звезды. Где-то сбоку светила луна, окрашивая кипящий океан в медно-красные тона.
В рубке послышался тревожный усталый голос:
— КР-16! КР-16! Вы меня слышите? Отвечайте! Прием…
— Нас вызывают! — обрадованно воскликнул Горшков. — Да отвечайте же ему, товарищ старшина! Скорее отвечайте!
— Не работает у нас передатчик. Помнишь, он и так барахлил. Я уже заявку дал на замену. Сейчас новые рации получили. У нас старенькая, эпохи второй мировой, Вот немного утихнет, поковыряюсь. Может, удастся наладить…
— КР-16! Отвечайте! Прием…
Старшина со свистом набрал в легкие воздуха.
— Пашка Крутиков весь извелся у рации. Всю ночь нас вызывает. Тревожатся все: чепе на базе. И командир отряда Чуваев, и капитан второго ранга Булыгин, и замполит Иваньков — все сейчас в радиорубке. Всех мы на ноги подняли. Уже наверняка командующий флотом знает и приказал миноносцам выйти на поиск, да разве найдешь нас в такой буче? Я знаю, брат, как трудно находить в шторм суда, даже когда локаторы и радиостанция работают, а мы как немтыри. Наделали там переполоху. Нам-то хоть бы что. Попали в стихийное бедствие. Отштормуем — и дома, а начальству — накрутка. Нет, Алексей, не хотелось бы мне подниматься в званиях…
— Совсем развиднелось. Неужели утро?
— Луна выглянула. Полнолуние. Тоже факт немаловажный для шторма. Луна, Алексей, погодой управляет. В полнолуние — самые бури. — Помолчав, спросил: — Слышишь?
— Что?
— Да Петрас помпу качает! В кубрике много воды? Я был, не заметил, чтобы много было.
— Чуть выше настила. — Сказав это, Горшков только сейчас почувствовал, что у него мокрые ноги и они сильно замерзли.
— Это хорошо. Не протекает старик. Что попало к нам, так это сверху, от волны. А якорек-то наш отлично держит. Как до этого болтало, жуть берет, как вспомню. Как мы оверкиль не сыграли — ума не приложу. Хотя, как видишь, наша посудина редких мореходных качеств. Сейчас мы лучше держимся, чем под моторами.
— Разве включали?
— Поначалу, когда думал, что удержимся против ветра в бухте, и еще с полчаса в проливе бензин жгли, потом я остановил. Горючее нам еще понадобится, его всего полбака осталось, не больше. Может, в гавань какую-нибудь придется зайти, к берегу пристать. Вот это, Алеха, и называется — смотреть в корень. Одним словом, стратегия. Ты что заплясал?
— Ноги окоченели.
— Правильно, пляши. Наверное, полные сапоги воды набрал? Сядь переобуйся, портянки выжми, и сразу станет теплее.
— Правильно, Ришат Ахметович, я сейчас, вот только пройдет волна. — Он сел на пол и стал поспешно снимать сапог.
Старшина, посмотрев на него, усмехнулся. На берегу или в другой обстановке старшина не преминул бы сделать замечание матросу: «Что за гражданка? Ришатом Ахметовичем я тебе стану, когда оба отслужим». Теперь же такое обращение он воспринял как должное: он старше, опытнее, как-никак, командир корабля, и неплохо, если подчиненные будут соблюдать субординацию.
— Переобулся?
— Да, только ногам стало еще холоднее.
— Так всегда поначалу. Скоро согреются. Подержи-ка штурвал, я закурю.
Взяв в руки штурвал, Горшков ощутил странную дрожь в руках. Океан опять показался ему страшным, непоборимым, а их суденышко — жалкой скорлупкой, которая непонятно почему все еще держится на плаву.
Асхатов, чертыхаясь, возился рядом, задевая его локтями. Как он и ожидал, сигареты подмокли. Мокрую пачку он переложил из кармана брюк за пазуху — пусть подсохнут. Спросил без надежды в голосе:
— У тебя, случаем, нету?
— Конечно есть. В левом кармане.
— Ну силен! Не курит, а запас имеет!
— Это Петрасовы. Он оставил у меня на койке.
— Ишь ты, в резиновом кисете. Ну молодчага! — Было неясно, кого старшина хвалил: Горшкова или моториста.
Крохотная рубка наполнилась табачным дымом, и если бы не стремительная качка и не вой ураганного ветра, то совсем было бы как прежде, во время небольших переходов вдоль берегов Шикотана, когда они доставляли по маякам и постам консервы, муку, масло, соль и другие необходимые продукты для живших там моряков и их семей.
— Чуть право! — сказал старшина. — Так держать! Сейчас нас поддаст.
Катер взлетел, став почти на корму. Ветром его сильно толкнуло вперед, и сразу ощутился резкий рывок троса плавучего якоря.
Волна стряхнула катер со своего гребня и умчалась во тьму; снова небо заволокли непроницаемые тучи, по крыше рубки застучала ледяная крупа.
Минут пять они молчали, прислушиваясь к разноголосице бури, в надежде уловить признаки усталости стихии, потом Асхатов сказал:
— Интересно, велик ли у нас дрейф? Все-таки наш якорь сильно тормозит ход. Хотя надо учитывать и течение, тут оно идет к юго-востоку. Так что миль до десяти выгребаем, не меньше.
Горшков плохо видел и почти не слышал старшину, улавливая только его спокойный тон.
Вой ветра и шуршанье снежной крупы по крыше и стенкам рубки поутихли.
— Что вы говорите? Не слышу!
— Думаю я, Алексей, что ход у нас приличный, несмотря на якорь. К утру отнесет миль на семьдесят. Все это пустяки. — Помолчав, он продолжал: — В океане плавать и шторма не нюхать — так не бывает, Алексей. Я вот не в такие передряги попадал, когда плавал на спасателе. Знаешь, какой это корабль? Крепость, сила, электроника, и то жуть брала. На такой шторм мы смотрели как на легкий бриз… Ну не совсем как на бриз, а особенно не переживали. Давай управленье. Есть! Вахту принял… Ты, Алексей, настоящий моряк, вел наш катерок как по струнке. — Он изо всех сил старался ободрить матроса, да и себя также: в такие ураганы не часто попадал и спасатель.
Горшков сделал попытку мужественно улыбнуться. Улыбка получилась жалкой, вымученной, старшина в темноте не заметил ее.

ПУТЬ НА ВЕРХНЮЮ ПАЛУБУ
Томас Кейри остановился, скованный страхом: в безлюдном коридоре быстро шли два смуглых человека в надвинутых на глаза шляпах, они смотрели на него черными, жгучими глазами. Подходя, зловеще замедлили шаги. «Сейчас — конец. У того, справа, под пиджаком пистолет», — подумал Томас Кейри, прижимаясь спиной к стене. Двое в шляпах быстро проскользнули мимо. Он смотрел им вслед, не веря еще, что все обошлось. Затем кинулся к лифту. Негр-лифтер с опаской посмотрел на него, спросив с явным испугом:
— Вам вниз, сэр?
— Вниз! Вниз! — срывающимся голосом прошептал Томас Кейри. Взгляд его упал на зеркало в стенке лифта. Оттуда на него глядело бледное лицо с испуганными глазами, волосы свисали на лоб, на щеках поблескивала рыжеватая щетина. Поправив волосы, он сказал лифтеру извиняющимся тоном: — Не успел побриться. Такая выдалась ночь.
— Да, сэр… Пожалуйста, сэр… Выходите, сэр…
Томас Кейри вышел из лифта, и за спиной у него раздался глубокий вздох облегчения.
«Надо взять себя в руки. Так нельзя, черт возьми. Ну чего я раскис? Возможно, вот сейчас…» Послышались торопливые шаги. Подметки, как кастаньеты, ритмично стучали по мраморному полу. Он ждал, похолодев. И на этот раз кто-то в сером костюме только обошел его в дверях.
На тротуарах не было ни души. Разномастные машины с легким урчаньем двигались в сторону Золотых Ворот. Человек в сером, перегнавший его, кинулся к стоянке машин и словно провалился сквозь асфальт. Томас Кейри с минуту стоял в портале из красного гнейса на виду у бесконечного потока автомобилей, невольно чуть вдавив голову в плечи. Вскоре он уже не боялся, что в одно из опущенных окон кабины выглянет черное дуло пистолета. Гангстеры, которым поручили убить его, по всей вероятности, еще не знают про свою ошибку. Вряд ли к ним успел поступить новый заказ отправить его к праотцам. Не так просто найти его в огромном городе. Нет, он может действовать спокойно. Теперь, после убийства Финчера, у него не оставалось сомнений, что обреченное судно — это «Глория». Надо убедить его капитана отложить рейс. Спасти Джейн! Томас Кейри стал искать глазами такси. Сошел на тротуар. На стоянке служебных машин он заметил знакомый «понтиак»: в боковом приспущенном окне сидел бульдог, в дневном свете собака выглядела еще печальнее, скорбь по какой-то утрате так и сквозила из каждой складки ее морщинистой морды.
Проходили только занятые такси. Надо было идти к автобусной остановке или в Барт.
— Что вы задумались, молодой человек? — Возле него стоял старый негр — хозяин «понтиака».
Томас Кейри поздоровался.
— Вы что, ищете свой «форд»? Я что-то тоже не вижу его среди этого скопища машин.
— Моего «форда» уже нет.
— Авария?
— Нет, хуже. На нем поехал мой приятель и погиб.
— Печально.
— У него осталось двое детей.
— Еще печальнее. Ну а сейчас, судя по вашему взгляду, вы ищете таксомотор?
— Да… мистер…
— Гордон. Стенли Гордон, профессор.
Томас Кейри назвал себя.
— Рад познакомиться, молодой человек, а также оказать вам услугу. Если вы не против, то мы с Кингом доставим вас в вашу редакцию.
— Мне надо в порт. Очень надо. Оттого, приеду ли я туда вовремя, зависит жизнь многих, очень многих…
— Так серьезно?
— Очень серьезно, мистер Гордон!
— Тогда не будем медлить. Кстати, нам с Кингом тоже следует быть в порту. Мы сегодня отплываем, в 14:40. Едем в Гонолулу…
— На «Глории»?
— Да, но почему вы так изумлены? «Глория» — прекрасное судно. Пожалуйста, садитесь. Кинг, будь вежлив с нашим гостем и не рычи.
Несколько минут они ехали в полном молчании. Томас Кейри не решался посвящать незнакомого человека, да к тому же еще пассажира лайнера, в свою, как ему вдруг показалось сомнительную, догадку о предстоящей гибели судна.
Профессор вежливо ждал. Наконец он сказал, сосредоточенно глядя в ветровое стекло:
— Я всю жизнь преподавал английскую литературу. Моя специальность — Шекспир и его время. Все это заполняло мою жизнь. Я боялся оторваться от книг, рукописей, потому никуда не отлучался из своего университетского городка, не считая нескольких поездок в Англию. Современный мир оставался за окнами моего кабинета. События, потрясавшие планету, докатывались ко мне слабым эхом. Я настолько привык жить человеком другой эпохи, что не приобретал ни телевизора, ни транзисторов. Только вот машина, да и то как средство оградить себя от вторжения ненужной мне информации. Полгода назад я вышел на пенсию и осознал свои заблуждения, видимо не все еще, но достаточно, чтобы взглянуть на окружающее другими глазами. Сегодня ночью мы с Кингом возвращались из Мексики. Я мало сплю — три-четыре часа. Дороги помогают мне нагонять упущенное и, как ни странно, позволяют глубже вникать в эпоху Шекспира, понять его время… — Он вздохнул и виновато улыбнулся. — С тех пор как я оставил свое добровольное затворничество, — продолжил свой рассказ профессор, — я не устаю поражаться тому, как современность близка истории. Психология человека, а следовательно, и его поведение остались фактически без изменений, несмотря на все чудеса техники, науки, приведшие к таким фантастическим явлениям, как полеты на Луну. Прежние рычаги и поныне движут поступками людей, и главные из них — деньги, слава, любовь… Пожалуй, только расширение коммуникаций, возможность почти мгновенных перемещений по лицу планеты все убыстряют темп жизни, вовлекают в человеческие трагедии миллионы и даже миллиарды людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47