О своем приходе мы предварительно будем сообщать по телефону. Затем звонить в двери: три коротких и один длинный сигнал.
Джейн кивнула:
— Мы будем делать все, как вы скажете.
А мисс Брук улыбнулась:
— «Раз надо, так надо», — сказал петух, подставляя повару шею.
— Зачем такие мрачные шутки, Лиз? — сказал Томас Кейри. — Я думаю, в заключении вы пробудете не более суток.
— Хоть сколько! — сказала Джейн. — Лишь бы все кончилось благополучно.
— Она спросила профессора: — Стэн, вы отчего так помрачнели? Считаете, что дело слишком серьезно? Хотите, я поговорю с капитаном? В конце концов он обязан оградить нас от бандитов!
— Я только что виделся с капитаном, — сказал мистер Гордон. — Он запросил разрешение на арест Антиноми и обещал снять его с судна в Иокогаме. Но мы должны раньше развязать себе руки. Антиноми, лжеотец Патрик и другие — только первый эшелон наших врагов. За ними стоят, как выражаются военные, главные силы. В борьбе с ними мы будем также одиноки…
— А лейтенант Лоджо? А капитан Смит?! — воскликнула мисс Брук.
— Лейтенант Лоджо пока еще не знает наших целей. Он уверен, что Том — агент ФБР или Интерпола, разыскивает убийц Паулины Браун. Не будем пока его разубеждать. Что касается капитана, то он все еще относится ко всему происходящему с изрядной долей скептицизма: его в каждом рейсе предупреждали о готовящихся покушениях на судно. Он думает, что и на этот раз «Глория» вернется в Сан-Франциско.
Эдуардо Антиноми наконец принял решение. И, как всегда в таких случаях, обрел душевное спокойствие и уверенность в себе. Одеваясь, он стал напевать мягким баритоном неаполитанскую песенку: «Красавиц много, а я один». Кобуру с тяжелым кольтом — всегдашним своим спутником — он надевать не стал, а сунул в оба задних кармана брюк по ампульному пистолету; почувствовав приятную их тяжесть, улыбнулся, подумав, что надо было сразу пустить в ход эту новинку, да заказчику обязательно понадобился «несчастный случай».
В инструкции к ампульным пистолетам говорилось, что смерть наступает через три минуты со всеми явными симптомами инфаркта миокарда.
— «Нет, нет, не соблазнят меня твои глаза…» — пропел Антиноми, направляясь к дверям. Гангстер шел по коридору, галантно уступая дорогу дамам, улыбаясь. Он направлялся в собачий «люкс» испытывать ампульный пистолет. Стрелял он с «легким щелкающим звуком», говорилось в инструкции. Выбрав удобную минуту, Антиноми решил разделаться с Кингом, заставившим его пережить столько тяжелых часов.
«Пойдешь в рай впереди хозяина, покажешь ему туда дорогу», — подумал он и нашел эту мысль очень остроумной.
На собачьей площадке никого не было. Большинство клеток пустовало. В заточении сидели только сенбернар по кличке Тот и Сигма.
Из небольшой каюты вышел заспанный Гарри Уилхем.
— Приветствую вас, милорд, — сказал он, зевая. — Что-то с вашей сукой делается. Сегодня вдруг перед утром завыла и этого оболтуса заставила подпевать в дуэте. Славно получалось. Не слышали?
— Где остальные собаки, где этот… бульдог?
— Хозяева разобрали по каютам, милорд. Только ваша да этот Тот радуют меня своим присутствием. Никак и вы хотите взять свою? Хорошее дело. Прихватили бы еще Тота.
— Живо — поводок!
Когда Гарри Уилхем вышел с поводком из гардеробной — так он называл свою каюту — и открыл клетку Сигмы, та со слабым визгом упала на палубу. От взора матроса не укрылось, что Антиноми что-то быстро спрятал в задний карман брюк.
— Что с ней? Ты ее отравил? — холодно, без тени волнения спросил Антиноми.
— Была здорова. Сами видели. — Гарри Уилхем покосился на задний карман брюк Антиноми и опустился на корточки возле головы овчарки. — Так и есть, отрава. Пена изо рта. Кто бы это мог? — Гарри Уилхем встал и уставился на Антиноми.
Гангстер, улыбаясь, вытащил бумажник:
— Возьми, на ее похороны. Наверное, от жары, а может быть… Я ни в чем тебя не обвиняю. Спиши суку за борт — и дело с концом. Понял?
— Как не понять! Все предельно ясно, как сказал мой друг Сэнди Диббс, застав свою жену с приятелем.
— Твой друг был догадлив.
— О да, милорд, что не помешало ему свалиться за борт в Бенгальском заливе, где в ту пору резвились акулы.
— Судьба!
— Скорее — скользкая палуба, милорд.
— Спрячь эту падаль!
— Сейчас, милорд, не то заглянет одна из старух с болонкой и брякнется в обморок. Подумает, что появилась собачья чума. Начнется ветеринарная экспертиза и прочая канитель.
— На еще пять долларов! Скорее в мешок — и чтоб ни гугу!
— Понятно, милорд. Мы похороним ее, как отставного адмирала, без особого шума.
— Не люблю, когда слишком много болтают. — Антиноми прожег Гарри Уилхема взглядом, решив убрать матроса сразу после тех четырех. Он любил работать чисто, не оставляя следов.
Лейтенант Лоджо, покосившись на Бетти и Малютку Банни, набрал номер телефона:
— Профессор? Вы один? Вот и прекрасно! Прошу вас вместе с мистером Кейри немедленно зайти ко мне в административную рубку. Да, четвертая палуба слева, если идти к корме, каюта 540. Жду, Не медлите, это в ваших интересах!
Малютка Банни застенчиво улыбнулся, сидя в узком для него кресле.
— Правильно, лейтенант. Надо действовать. Ампуломет — дело нешуточное. Он может уложить всех нас в десять секунд. Надо взять Эдуардо тихо, чтобы слух о наших действиях не разошелся к вечеру по всему судну. Простите, мэм, но раз о чем-то знает хоть одна женщина, надо ожидать, что очень скоро секрет будет знать вся Америка.
Бетти возмущенно приподняла плечи, бросила уничтожающий взгляд на Малютку Банни и вопросительно посмотрела на лейтенанта Лоджо. Тот сказал:
— Банни, вы совсем не знаете мисс Бетти.
— Конечно, Ник. Я на всякий случай. В нашем деле, мэм, нельзя допустить промашки. Так что не сердитесь. Я как только посмотрел на собаку, нашел пятнышко крови у нее на груди, то понял, в чем тут дело. Я и раньше видел последствия этой штуки. Новинка, мэм. Можно спокойно кокнуть соседа за обеденным столом под звон упавшего ножа. Эдуардо, конечно, выберет другое место.
— Какое? — еле слышно спросила Бетти.
— Пока трудно сказать. Думаю, что, если мы будем сидеть здесь развесив уши, он спрячется вон за той портьерой…
Бетти вскрикнула, метнулась к лейтенанту Лоджо, с ужасом глядя на портьеру.
Малютка Банни засмеялся:
— Ну, ну, мэм! Если бы он забрался туда, то мы бы уже не сидели, а лежали рядком на палубе.
Бетти вырвалась из объятий лейтенанта Лоджо.
— Банни! А я-то тут при чем? Неужели он хочет убить и меня?
— Не знаю, мэм. Думаю, ваша очередь не первая. Ему неймется убрать вначале дочку хозяина с ее мужем и дружками. Ну, потом меня. Есть у него зуб и на Ника. Так что вы — последняя в его списке. Только не пугайтесь, мэм. Мы весь этот список перечеркнем, а на обороте напишем его имя. Так что будьте в хорошем настроении и не высовывайте носа из каюты.
— Ой, Ник! Банни! Теперь я припоминаю, где я видела его.
— Ну, ну, мэм, шевелите мозгами!
— Бетти! — театрально воскликнул лейтенант Лоджо. — И ты молчала!
— Не придала значения, Ник. Только теперь поняла, почему он так посмотрел нам вслед. Боже! Какой у него ужасный взгляд!
— Плохой знак, мэм. Так что сидите дома.
— Банни!
— Слушаю, мэм.
— У вас нет такого пистолета, как у него?
— В том-то и дело, что нету, мэм.

УДАЧНЫЙ ЛОВ
Петрас высоко поднял леску с серебряным якорьком из строенных крючков и стал опускать ее за борт. Ему помогал Алексей Горшков, разматывая капроновую нить с проволочной катушки. Глядя на их сосредоточенные лица, старшина Асхатов сказал:
— На такой леске, помнишь, Петрас, мы палтуса вытащили, только тогда на крючке была нажива. Сколько хочешь было у нас наживы, а здесь надежда на чистое счастье. Надо, чтобы попался косяк рыбы. Ну, ну, молчу, ребята. Давайте багрите, чем черт не шутит. Только бы акула не схватила. Тогда леска полетит. На акулу надо линь, тот что от такелажа остался, с поводком из стального тросика. — Он любовно посмотрел на мачту и парус, лежащий на палубе, потом, прищурясь, перевел взгляд на небо. Там плыли густые серые тучи. На западе алела полоска чистого неба. Асхатов сказал: — Ночью будет ветер. Засвежеет. Только нам теперь это не страшно. Лишь бы не шторм. И шторм после всего — пустяк. Да шторма не будет. Так, обыкновенное волнение баллов на пять.
Сказав это, старшина подумал, не спуская глаз с Петраса: «Вдруг чего-нибудь подцепят ребята? Хотя вряд ли. Какая может быть рыба за столько миль от берега! Но пусть ловят. Надежда — великая вещь, и делом заняты».
Катер сильно покачивало, круг горизонта то расширялся, то суживался. На юге зачернело что-то вроде дыма. Попристальнее вглядевшись, старшина с огорчением удостоверился, что это облако. Нет, в океане больше никого не было, кроме КР-16 да волн, чуть-чуть припудренных изморозью пены.
Петрас через каждые десять — пятнадцать метров задерживал спуск снасти и минуту-другую то опускал, то поднимал ее на метр. Сам он никогда не ловил рыбу таким способом, только слышал, что так ловят в Атлантике.
Наконец на глубине около ста метров Петрас едва не выпустил леску: так сильно рвануло ее у него из рук.
— Есть! — закричал Горшков и поспешил на помощь Авижусу. Минут пять они вдвоем тянули леску, несколько раз им казалось, что рыба сорвалась, но это она, стараясь освободиться от крючка, рывком поднималась вверх. Почувствовав в руках трепещущую тяжесть, Петрас, обжигая леской руки, тянул и тянул неведомую добычу.
Горшков и старшина безмолвно следили за каждым движением Петраса. Горшков наматывал леску на катушку, старшина стоял посреди палубы, упершись руками в колени, у него перехватывало дыхание, когда леска ослабевала.
— Сачок бы, — прошептал Петрас.
Старшина бросился на корму и принес обруч с брезентовым конусом, служивший плавучим якорем. Петрас помотал головой:
— В нем дыра. Придется так…
На крючок боком подцепилась метровая треска, в прозрачной воде было видно, как она, беспомощно обвиснув, приближается к поверхности. Петрас плавным движением руки выхватил рыбу из воды и опустил на палубу. Здесь она сорвалась с крючка, запрыгала по палубе. Алексей Горшков грудью упал на нее и лежал, блаженно улыбаясь.
— Теперь не уйдешь. Все! — крикнул он, глядя на товарищей. — Да возьмите же ее, она выскальзывает!
Старшина схватил треску под жабры и высоко поднял:
— Килограммов пять с гаком! Теперь мы живем, — сказал он. — Теперь мы можем хоть два раза Тихий переплыть. Закидывай еще раз на удачу, Петрас.
Моторист вытащил подряд, одну за другой, еще две трески, зато потом больше не поймал ни одной.
— Прошел косяк, — сказал Петрас Алексею Горшкову. — Наверное, мы самый его конец захватили. Теперь еще ночью порыбачим.
Они прислушались, потянули носами: с камбуза доносилось потрескивание жира на сковороде. Катер окутал аромат тресковой печенки, которую жарил Асхатов.
К немалому огорчению Алексея Горшкова, старшина на обед выдал всего по небольшой порции этого аппетитного блюда и только по одному куску вареной трески.
— Нельзя много сразу. Вот привыкнем, тогда можно будет есть от пуза, — сказал старшина. — Теперь, друзья мои, мы на коне. Планктон вещь неплохая, да все не то. И не всегда он есть, хоть и пишут, что им покрыт весь океан. Вот сегодня мы вынули из сачка граммов сто, не больше. Спасибо, треска выручила. Благодатная рыба, а печенка прямо королевский харч! Нам бы напасть еще на косячок и вытащить десятка два тресковин…
Рыбу разрезали на тонкие длинные ломти, присыпали остатками соли, чудом уцелевшей в банке из-под карамели, и повесили сушить на стенках рубки.
К закату солнца ветер почти совсем стих. Пришла редкая за все плавание тихая ночь. На промытом дождями небе ярко горели звезды. Океан слабо светился.
После ужина Петрас снова закинул свою снасть и на этот раз с пятидесятиметровой глубины вытащил небольшую, отливающую серебром рыбу.
— Да это же горбуша! — воскликнул старшина. — Вот где она жир нагуливает! Закидывай еще, Петрас, пока не ушла.
Петрас стал ловить рыбину за рыбиной. Около двенадцати часов ночи он спросил усталым голосом:
— Может быть, хватит на сегодня?
Старшина Асхатов и Алексей Горшков на палубе чистили рыбу. Горшков, азартно работая ножом, сказал:
— Ну что ты выдумал? Лови, пока ловится. Давай я потаскаю.
Но старшина остановил его:
— Петрас прав. Довольно пока. У нас теперь еды месяца на два запасено. Только бы не испортилась.
— Не испортится, — заверил Петрас, — если не будет сильных дождей. Хотя в дождь уберем в кубрик, в рубку или в трюм. Нет, не дадим испортиться!
— Теперь мы живем! — воскликнул Горшков и предложил закусить на сон грядущий: его вахта начиналась с шести часов, до этого времени стоять за рулем должны были старшина и Петрас.
Насытившись, Горшков пошел спать в кубрик. Давно он не спал на койке, укрывшись полушубком. Постель днем сохла на палубе, от овчины пахло солнцем, подушка источала уютное тепло. Когда Горшков пробирался по узкому борту в кубрик, у него слипались глаза, стоило же ему лечь на эту мягкую благодать, как сон неожиданно пропал. Он стал размышлять о конце плавания:
«Теперь все изменилось. После сегодняшнего улова можно смело идти через океан. Но все-таки куда нас прибьет ветром? Хорошо, если где-нибудь в Полинезии или на Филиппинах. Пожить бы с месячишко на коралловом атолле, поваляться на розовом песке. Я где-то читал, что там водится розовый песок
— из перетертых прибоем раковин и кораллов. Пить кокосовый сок. Добывать жемчужные раковины. Найти в них настоящий жемчуг и подарить Варе. Как она обрадуется! Никогда она не пойдет замуж за тощего механика! Она сказала, что будет ждать меня». Милый образ Вари возникал у него перед глазами, но как-то смутно: это была и Варя и не Варя, он не мог ясно различить ее глаза, ямочки на щеках, веснушки на переносице. Варя страдала от этих веснушек, а ему они жутко нравились. Ни у одной девушки не было таких прелестных веснушек — как на воробьиных яичках. Так с мыслями о Варе он и заснул.
С полночи до двух часов вахту нес Асхатов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47