Давайте проведем корабельный совет. Чтобы потом ни у кого не было… ну, сомнений… или, лучше сказать, чтобы все поняли, как надо себя вести, что бы ни случилось. Я, кажется, говорю не совсем складно, но, думаю, смысл моих слов вам понятен: не бросать корабль, а всеми силами бороться и за его и за свое спасение. У меня все. Говори ты, Алексей Горшков, как самый младший, тебе после меня первое слово.
— Да что тут говорить! Я согласен, товарищ старшина, что катер свой мы бросить не можем. Просто нельзя этого делать. Будет трусость и позор. Перенесли ураган, выстояли — и вдруг бросаем при хорошей погоде и при… нормальной, почти нормальной еде. Я говорю правду, что как нахлебаюсь этого супа из рачков, то долго есть не хочется, только пить тянет. И тем более, что скоро Петрас рыбу начнет вытаскивать со дна океана. Правда, Петрас?
— Не смейся, Алеша. Рыба будет.
— Вы что-то уходите от темы нашего совета. О рыбе другой разговор. Так, Алеха, ты согласен с моими доводами? Теперь ты, Петрас. Говори все, что думаешь.
Петрас Авижус улыбнулся:
— Дело ясное, старшина. Ты похож на моего дедушку, а он говорил всегда правильно.
— Ну спасибо, ребята! Я так и знал. С этим вопросом мы покончили раз и навсегда. Хотя его, по-вашему, и ставить было незачем?
— Пожалуй, — сказал Петрас, любуясь блестящими крючками.
— Почему же? — сказал Горшков. — Мы за все время еще ни одного собрания не проводили.
— Не ехидничай, Алексей, собрания тоже нужны. Еще наши предки все важные вопросы решали на вече… Как будто туман расходится, — продолжал старшина, немного помолчав. — Нам ни к чему этот туман. Особенно когда мы оказались на судоходных дорогах. Теперь только успевай замечать встречные суда.
Ему никто не ответил. Петрас был занят своей снастью, Горшков мечтательно смотрел на золотистое марево над водой и вспоминал свое недавнее, теперь казалось, такое беспечное житье. Как они все лето плавали вдоль цепочки островов, возвращались на базу, мылись в бане, ходили в кино, резались в «козла», ловили рыбу или ходили по ягоды на марь — синюю от голубицы. Потом вспомнилась ему Варя, с которой он дружил до призыва и помнил о ней до сих пор. Варя жила во Владивостоке на Второй речке, училась на водителя троллейбуса. Была очень самостоятельной и, как Горшкову казалось, относилась к нему снисходительно, попросту — терпела возле себя, а сама думала о высоком тощем парне — механике троллейбусного парка, с которым иногда ходила в кино.
Петрас подошел к рынде, ударил в нее, чистый звон меди напомнил Горшкову о последнем выступлении на ринге в клубе моряков. Противник, Игорь Бочаров, широкогрудый, с короткой шеей и чугунными кулаками, дрался расчетливо, зло. Горшков проиграл по очкам. В зале находилась Варя. Когда они пошли домой, она сказала:
— Я все боялась, Леша, что он тебя убьет. — Потом спросила: — Очень больно?
— Ну что ты, привычка…
— Хороша привычка! В другой раз нос свернут или глаз выбьют. Вот тогда узнаешь. — И Варя прижалась к его локтю.
Как давно это было! И что сейчас с Варей? Может, узнала, что он пропал без вести, и со спокойной совестью вышла замуж за того тощего парня…
Невеселые мысли Горшкова прервал старшина:
— Возьми правее, видишь, парус полощет! Так держать!
— Есть, так держать!
— Ты что-то размечтался на вахте, Алексей!
— Да нет, я тоже только хотел взять вправо, а тут вы…
— Ну ничего. Погода сегодня такая мечтательная, как во Владивостоке в конце мая. Вот такой же стоит легкий, розовый туман, и тихо и тепло, а впереди целое лето… А сейчас у нас впереди целая жизнь, может, этот эпизод останется самым интересным в ней. Ведь не с каждым вот такое случалось и все так счастливо кончалось.
— Но пока с харчами туго, питаемся одним планктоном, — вздохнул Горшков.
— Будет и рыба, — авторитетно заявил Петрас.
— Когда, интересно, будет? — не поверил Алексей.
— Да хоть сейчас!
— Слышали, товарищ старшина? Сейчас, говорит! Ну, Петрас, ты, брат, даешь!
— Пусть закидывает, — сказал старшина Асхатов.
— Можно попробовать, но для этого надо лечь в дрейф. Леска должна опуститься метров до трехсот, а может, еще глубже, на сколько ее хватит.
— На такую глубину? — изумился Горшков.
— Так ловят в открытом море. Ведь холодная тяжелая вода полярных морей опускается в нижние горизонты и течет к экватору, а в ней иногда остаются рыбьи косяки.
— Нам бы хоть трески! — сказал Алексей Горшков. — Штук десять. Печенка у нее — объеденье…
Старшина решительно махнул рукой:
— Ложимся в дрейф. Попытаем счастья. Время у нас есть. Спешить нам пока не известно куда.

БУКЕТ ОРХИДЕЙ
Томас Кейри открыл глаза и увидел лицо спящей рядом жены. Сквозь шторы, слегка колеблемые ветром, сочился густой темно-зеленый свет, окрашивая все в спальне в зеленоватые тона. Лицо Джейн приобрело нежно-салатовый оттенок, в уголках ее губ застыла улыбка. Особенный, ни с чем не сравнимый аромат наполнял спальню. «Орхидеи», — вспомнил Томас Кейри. Вчера натащили массу орхидей, букеты стоят и в кабинете и в гостиной. Не от них ли слегка побаливает голова?
Кинув взгляд на спящую Джейн, потом на голубые цифры электронных часов
— они показывали десять тридцать, — Кейри пошел в ванную комнату. Как и вчера, его поразили размеры ванной. Он с удивлением подумал, что вся его квартирка в Окленде была меньше по площади. По стенам стояли две ванны в виде огромных перламутровых раковин; одну из стен занимало зеркало с сероватым оттенком, свойственным изделиям венецианских мастеров. Стены украшали керамические панно: обнаженные женщины Гавайских островов на берегу океана и скользящие на досках по волнам прибоя. На полу цветная мозаика: гавайцы встречают капитана Кука. Здесь находился станок для гимнастических упражнений, машина для массажа, фен и еще какие-то непонятные Томасу приборы и аппараты. По бокам туалетного столика из малахита — полки с множеством флаконов из стекла и пластмассы, бритвы, щетки, гребни — словом, здесь было все, что, по мнению архитекторов, дизайнеров и декораторов, необходимо богатому человеку для услады тела и глаз в утренние и вечерние часы.
Он наскоро принял душ, побрился, сбрызнул лицо дорогим одеколоном и быстро вышел, думая, что одни сутки пребывания в таких апартаментах стоят его двухнедельной зарплаты и, как ни богата Джейн, следовало все же разместиться в гостинице поскромнее. Войдя в спальню и взглянув на жену, он уже забыл о ненужной роскоши ванной комнаты и о бешеной стоимости номера, сейчас он думал только о Джейн и, боясь разбудить ее, откинул штору и вышел на балкон.
Нестерпимо сверкала бирюзовая бухта, вспыхивало снежно-белое пламя на рифах, сверкал пляж Ваикики, пустынный в этот ранний час — только несколько голых ребятишек бегали по песку и плескались у берега, сверкали стены и крыши домов, слепила голубизна безоблачного неба. Прищурясь, Томас Кейри перебирал в памяти события вчерашнего дня. Джейн решила в один день обвенчаться в церкви и зарегистрироваться в мэрии. Надо было обо всем договориться. Купить обручальные кольца. На подарок невесте у него не было ни цента. Выручил мистер Гордон. Томас купил новое ожерелье, теперь из раковинок каури, и еще, к удивлению мистера Гордона, доску для катания на волнах прибоя. Джейн пришла в восторг от подарков. И мистер Гордон, и добровольно подключившийся отец Патрик принимали горячее участие в свадебных церемониях. Отец Патрик разыскал маленький уютный католический храм, посвященный святому Августину. Мистер Гордон сопровождал Джейн и мисс Брук в поездках по магазинам. Только к шести часам молодожены вернулись из мэрии, их пришел поздравить капитан «Глории» Смит и целый сонм его помощников по судоводительской и административной службам. Вспоминая вчерашний день, Томас Кейри находил, что он по трудности и нервному напряжению едва ли уступает дню отплытия. Прошел и этот день, прошла и свадебная ночь, а теперь ему предстоит самое тяжелое объяснение в жизни.
«Не примет ли Джейн меня за клеветника, даже сумасшедшего? Почему я не решился рассказать ей все прежде? Боялся потерять ее? Жалкий трус! А вот теперь убивай ее». Придя к такому мрачному заключению, Томас Кейри улыбнулся, заслышав сонный голос жены:
— Том, ты где, беглец? Ах, он без меня любуется городом и океаном! — Она подкралась, встала рядом, обняла мужа. — Вчера я ничего толком не могла разглядеть. Это что, вулкан Даймонд-Хед?
— Да, Джейн. Потухший вулкан.
— Я читала, что на острове Гавайи находится действующий вулкан Мауна Лоа. Как жаль, что у нас не будет времени съездить к нему. Сегодня отец Патрик устроит нам прогулку только на Даймонд-Хед. Неужели в его кратере разместились правительственные учреждения?
— Как будто, Джейн.
— Вот уж ни за что не стала бы там жить и работать! Ты еще не знаешь, какая я трусиха!..
Джейн ушла принимать ванну, а Томас Кейри вернулся в спальню, раздвинул шторы, прошел в кабинет, сел в кресло и задумался. На столе в тяжелой хрустальной вазе стояли орхидеи, их горьковатый аромат слегка кружил голову. Шутливое признание жены; «Ты еще не знаешь, какая я трусиха» — вселяло в него надежду: узнав о грозящей «Глории» опасности, она пожелает остаться на берегу. Но тут же подумал, что она испугается и за него.
«Я должен ее убедить, что долг чести повелевает мне остаться на судне, попытаться спасти людей. Что она мне скажет на это? Как я еще ее мало знаю! А себя? Хватит ли у тебя, Том Кейри, сил оставить жену, чтобы рисковать, жертвовать жизнью за чужих людей? Что, по существу, мне все остальные пассажиры, в конце концов? Совесть моя чиста, я сделал все, что мог». Тут перед ним, как в кинокадре, мелькнула веснушчатая физиономия мальчонки Фреда, стоящего за креслом слепого старика, и он почувствовал, как лицо заливает густой румянец стыда.
— Черт возьми! — воскликнул он, вскакивая и оглядывая декоративно-деловую обстановку кабинета. Эта комната для бездельников показалась ему вдруг крохотной, душной, захотелось выскочить из нее и бежать отсюда, схватив за руку Джейн.
За завтраком они почти не разговаривали, только улыбались друг другу. Наконец прислуживающая им за столом японка разлила кофе по чашкам и, церемонно поклонившись, покатила из столовой трехэтажную тележку с посудой.
Джейн сказала, немного смутившись:
— Ну, милый Томас, выкладывай все, что так долго и неумело скрывал от меня. У нас еще больше часа. Я должна знать о тебе все, все, даже то, чего ты сам стыдишься. А вот я должна навсегда оставаться для тебя загадкой. Ну что за женщина без тайны, милый? — Она умолкла в ожидании.
— Видишь ли, Джейн…
— Только без вводных и междометий, говори коротко, как пишешь свои репортажи.
Томас Кейри умоляюще посмотрел на жену:
— Может, не стоит? Лучше потом, когда вернусь, когда все выяснится?
— Подразумевается, что дальше ты плывешь один? Да?
— Это был бы лучший выход для нас обоих.
— Исключено, Том. Ты такой решительный… Что с тобой? Или ты боишься меня испугать, чем-то очень огорчить?
— Да, Джейн.
— Оставь опасения, Том. Я уже хлебнула в жизни горя.
— Хорошо, только возьми себя в руки…
Она слушала, не перебивая. Томас Кейри с болью и нежностью смотрел на ее вдруг побледневшее лицо.
— …Вот, Джейн, при каких обстоятельствах мы снова встретились с тобой, какой случай помог нам разобраться во лжи, опутавшей было нас, и привел в храм святого Августина на улице Ангела — и вот сюда. Теперь тебе понятно, почему я так долго оттягивал этот страшный разговор и почему хочу оставить тебя здесь?
— Все, все так похоже на страшный характер отца, — прошептала она. — Все, чего я боялась, о чем страшилась подумать. Боже, Том! Но то, что ты сказал, бесконечно хуже! Я не могу ничему поверить! Неужели отец мог пойти на такое?.. Что его заставляет? Ненависть к маме, к ее памяти? Ко мне? За что? — Она закрыла лицо руками. Томас Кейри с испугом ждал, что она вот-вот разрыдается. Джейн отняла руки от лица. Глаза ее были сухи, черты лица построжели, будто за эти минуты она стала старше на несколько лет. — Благодарю, Том, милый, — сказала она очень тихо. — Я не ошиблась в тебе. Ты поступал правильно, как настоящий мужчина. Но сколько еще предстоит тебе испытаний! Нам обоим, Том! Я не оставлю тебя! Не сбегу на берег. Как ты мог подумать, что я смогу бросить тебя одного в такое время? Будем бороться вместе! И мы не одиноки, Том. С нами будут капитан Смит, мистер Гордон, моя верная Лиз…
— Стоит ли ее посвящать? Вдруг у нее сдадут нервы?
— Нет, она храбрая девушка и умеет хранить тайны. Хотя ей пока можно не говорить. С нами еще отец Патрик и его друг, с виду очень решительный мужчина…
Позвонив, вбежала мисс Брук. Взглянув на молодоженов, она смутилась. «Уже поссорились», — подумала она. Джейн, поняв ее, успокоила:
— Все в порядке, Лиз. Том рассказал мне очень грустную историю и сам расстроился.
— Ну зачем же в такой день вспоминать о грустном? Давайте веселиться. У нас сегодня замечательная программа! Сейчас приедут мистер Гордон и отец Патрик. Да вот и они!
Вошел один мистер Гордон, а за ним трое молодых людей в ливреях, с картонными ящиками.
— Вчера я ничего не успел, вот только сегодня. — Профессор протянул Джейн рекламную брошюру японской фабрики фарфора. — Было только на тридцать две персоны. Чайный, — сказал он извиняющимся тоном.
— Какая прелесть! — воскликнула Джейн, перелистывая брошюру. — Тридцать два — кажется, счастливое число! Мы вам очень благодарны, мистер Гордон, за все, за все!
Смущенный, профессор только развел руками, поклонился и сел рядом с мисс Брук.
— Мне удалось взять напрокат почти новый «понтиак». Я привык к этой марке. Мне кажется, это лучшая машина на свете. Вы не находите, Лиз?
— Нет, профессор. У меня дома «тойота». А мечтаю завести «мерседес-бенц».
— Вы только посидите за рулем «понтиака»…
Вошел запыхавшийся отец Патрик. Смиренно поздоровался, благословил и поцеловал в голову Джейн. С тем же намерением направился к Томасу, запутался ногой в ворсе ковра и упал бы, но Томас подхватил его под мышки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47