Тана, позабыв об опасности, с криком бросилась к матери. Гоблины, пришедшие в в себя после огненных ударов, устремились к дому. Медлить было нельзя. Квентин схватил Тану и с силой поволок ее к подвалу.
Они были на пороге открытого люка, когда первые твари ворвались в дом. Все дальнейшее произошло в одно мгновение. Но в восприятии Квентина оно растянулось, как струйка застывшего меда. Тана подняла на него мокрые от слез глаза. Губы ее шевельнулись, выговаривая какое-то слово. Что, Квентин не услышал. Все замедлилось настолько, что звуки, казалось, тоже замерли в воздухе и были не слышны.
«Нет, – услужливо подсказало его сознание, переводя движения губ Таны в слова. – Нет, я не оставлю ее».
Он хотел крикнуть, что Дире уже ничем не поможешь, что им надо уходить, но странное растянутое безмолвие не позволяло этого сделать. Он лишь невыносимо медленно продолжал тянуть Тану к спасительному выходу. Также медленно в комнату врывались все новые гоблины с перекошенными звериной злобой лицами. Он видел, как к ним медленно, словно все они находятся под многотонной толщей воды, протягиваются в хищной хватке многочисленные руки.
Где-то перед домом он заметил тело вождя Ёрка, которое мятежники несли на вытянутых вверх копьях. На небе взошел круглый лик Луны, четко обрисовавший сгорбленные уродливые контуры в дверном проеме. И еще раз Квентин увидел глаза Таны, полные невыразимого отчаяния, и ее рот в безмолвном крике, рвущемся подобно взрывной волне пороха.
В дальнейшем – только ослепительная вспышка тысяч магниевых солнц и удушающие тонны земли, рухнувшей на него. И все. Затем тишина.
Сознание возвращалось медленно, как изображение на старой фотопластинке. Вместе с сознанием появилась боль. Он пошевелился, пытаясь высвободиться из-под навалившейся на него массы земли. Ему еще повезло: крышка люка задержала основную массу грунта и деревянных обломков. Кое-как ему удалось выкарабкаться из-под завала. Было темно. Ход не позволял выпрямиться в полный рост, и двигаться приходилось сильно согнувшись. Он нашарил узелок, который дала ему Тана, и обрадовался, что он не пропал. Пошатываясь, то и дело натыкаясь на мокрые укрепленные деревом стены, Квентин медленно пробирался по лазу. Под ногами хлюпала раскисшая земляная жижа. Скребущие звуки крыс преследовали его. По лицу время от времени ударяли то ли длинные корни проросших растений, то ли хвосты омерзительных крыс. Пахло затхлостью, гнилью и крысиным пометом. По мере продвижения ход стал уже, и Квентину пришлось боком протискиваться между его стенками. Голова гудела, как колокол, и казалось этот ход никогда не кончится.
Но вот наконец он разобрал слабый свет, падающий откуда-то сверху. Небольшое выходное отверстие лаза, словно нора крота, было обрамлено проросшими корнями растений. Квентин приник к норе и с облегчением глотнул воздуха. Стояло солнечное утро. Он высунулся из земляного отверстия и огляделся. Лаз вывел его на поле за деревней. Рядом начинался лес. Отсюда были хорошо видны окраинные домишки и поля, окружающие селение гоблинов.
Квентин вылез наружу и оглядел себя: весь в лохмотьях, перепачканный землей, с головы осыпалось облако пыли. Минутку, пошатываясь от головокружения, он постоял, вдыхая прекрасный свежий воздух и соображая, куда ему идти дальше. По идее нужно пробираться обратно к дому Диры, где в конюшне стоял Гнедко, и были спрятано его снаряжение.
События прошлой ночи вновь вспыхнули в его сознании. Что произошло в деревне? Уцелела ли Тана? Если да, то, что с ней? Он должен вернуться и спасти ее, если она в плену у гоблинов. Хорошо хоть Эрлиер и меч были с ним. Судя по солнцу, было около шести утра, и нужно было поспешить, пока эти чудовища отсыпаются после кровавой ночи.
Скрываясь за кустами, Квентин поспешил к домикам на окраине. В деревне стояла странная тишина, даже петухи, привыкшие каждое утро трубить подъем, и те молчали. Добравшись до крайних домиков, Квентин заметил, что и улицы в этот час непривычно пусты: пастухи не гнали скот на выпас. С опаской миновав несколько домов, Квентин приблизился к тому месту, где стоял домик Диры. Деревья и забор были повалены, а на месте домика зияла большая воронка, по окружности которой валялись разбросанные взрывом и до сих пор неприбранные трупы людей.
Квентин пригляделся – Таны среди них не было. Из живых тоже никого не было видно, вся деревушка вымерла и опустела, не слышались даже голоса птиц, привыкших веселой песней встречать встающее солнце. Он вышел из укрытия и пошел к сараям, где стоял Гнедко. Тут только он вспомнил о больной ноге и с радостью заметил, что совершенно не хромает и не чувствует боли. Только голова все еще звенела от взрыва и временами нехорошо кружилась.
Гнедко встретил его, покачивая головой. Тут же рядом находилась конская сбруя и поклажа Квентина. Взнуздать коня было минутным делом, и Квентин радуясь, что наконец-то фортуна улыбнулась ему, выехал на улицу. И тут он заметил, что с небольшого круглого холма, расположенного на юге, поднимается столб дыма. Холм круглой шапкой возвышался над деревней и был обнесен высокими каменнымх плитами, с положенными на них поперечными балками.
Сердце Квентина на мгновение замерло, схваченное недобрым предчувствием, а затем забилось слишком часто, сводя грудь незнакомой болью. Он чувствовал, что там на холме, за каменными плитами, творится нечто ужасное. И потеряв всякую осторожность, прямо через деревню, он погнал к холму. Когда до холма оставалась сотня метров, он остановил коня и спешился. С холма доносились глухие удары, будто вбивали деревянные сваи. Дальше он пошел пешком. Странное каменное сооружение привлекало внимание. Скорее всего, это и был так называемый жертвенный холм птицы Ру, о котором ему рассказывала Дира.
Округлый холм имел почти правильную форму купола. Высокие плиты, огораживающие его по окружности, были вытесаны из черного камня и покрыты какими-то узорами и надписями. Когда Квентин подошел ближе, он заметил, что посреди каменного круга пылает огромный костер, вокруг которого сгрудились фигурки людей. Каменный частокол мешал рассмотреть происходящее, и Квентин, рискуя быть обнаруженным, подобрался ближе. Последние метры ему вообще пришлось проползти, скрываясь за редкими деревьями, растущими на склонах холма.
Картина, открывшаяся ему, была ужасной. У каменных плит стояли привязанные люди. К каждой плите было привязано по два человека. В центре возвышался помост, на котором лежала обездвиженная жертва. Палачи сгрудились вокруг большого костра, который пылал, выбрасывая в небо клубы черного дыма. Они двигались вокруг костра в медленном хороводе и бубнили какую-то молитву, призывно вздымая руки к небу. Кто-то дубиной стучал по большой пню, вкопанному в землю.
Шаман, которым, как разглядел Квентин, был Ирг, монотонно распевал то ли песню, то ли молитву. Из всего, что он произносил на своем варварском диалекте, Квентин понял только имя Ру. Очевидно, Ирг призывал священную птицу вкусить обильное жертвоприношение. Не прекращая песнопений, Ирг взял большой деревянный молот и направился к женщине, привязанной к жертвеннику. До этого неподвижная, она почувствовала приближение смерти и стала инстинктивно биться в крепких путах, как пойманная рыба.
Квентин видел, что на помосте под головой жертвы и на земле около жертвенного камня все еще блестят лужицы невысохшей крови. Белые перья жреческого наряда Ирга были сплошь пропитаны кровью, видно, славно он потрудился ночью.
Ирг взмахнул деревянным молотом, и Квентин, чтобы не закричать, крепко стиснул зубы и отвел взгляд. Молот упал на голову жертвы со звуком, похожим на звук лопнувшей скорлупы.
– Ру, прими в жертву наших заблудших детей, покусившихся на твоих птенцов. Прими эту плоть и кровь во искупление грехов отцов наших и наших грехов, – Ирг громко пропел молитву на анге.
Затем блеснувшим кинжалом он перерезал жертве горло и стал наполнять хлынувшей кровью большую чашу. Пока чаша наполнялась, хор адептов Ру сменил монотонную молитву призыва на торжественную песнь жертвоприношения. Ирг с полной чашей крови подошел к хороводу уродов и, сделав глоток, передал ее по кругу. Каждый делал глоток, передавал другому и громко, обращаясь к небу, призывал Ру. Тошнота подступила к горлу Квентина, он согнулся пополам, и его вырвало.
Тем временем очередную жертву уже волокли к жертвенному столу. Квентин в бессилии сжал кулаки. Только бы среди этих людей не было Таны. Он стал, крадучись, продвигаться вокруг этого стоунхеджа, пристально вглядываясь в лица обреченных людей. «Только бы среди них не было Таны, – думал он. – Лишь бы они не схватили ее». Злость на собственное бессилие разрывала его на части. Ему хотелось ворваться в адский круг и крушить направо и налево этих отвратительных тварей, потерявших человеческий облик, пока не умрет последний из них. Злоба душила его, а слезы застилали глаза. То, что он видел перед собой, было настолько чудовищно и неправдоподобно, что просто не могло быть в действительности.
Люди не могли так обращаться с людьми. Здесь не было Конаха, не было того, кого он привык считать олицетворением зла, но семена зла прочно укоренились в душах этих измененных созданий. Он не знал, можно ли еще считать их людьми, как это делали Дира и Тана. Наверное, нет. Это был продукт Изменения. Изменения, за которым скрывалось нечто невероятно злое, что породило Конаха. Голова шла кругом и соображала плохо. Нужно было что-то делать. Он шел по кругу, пристально всматриваясь в полные слез и отчаяния лица людей, привязанных к плитам. Глаза некоторых из них были затуманены безумием, что ж, по крайней мере, они избегнут мучительного ожидания смерти.
Обдирая колени и ладони о колючки кустов и сучки деревьев, Квентин продолжал обход этого лобного места. Если он увидит Тану, ничего не удержит его. Он ворвется в круг и будет крушить направо и налево.
Ирг перешел к следующему этапу этого жуткого представления. По его приказу жертвам отрезали разбитые головы и складывали на каменную пирамидку около жертвенника, а тела бросали в костер. Опоенные кровью, впавшие в транс, гоблины, не зная усталости, продолжали свой бесконечный хоровод, непрерывно взывая к своему идолу.
Квентин завершил обход холма. Таны среди людей, предназначенных на смерть, не было. Эта смелая девочка пожертвовала жизнью, спасая его. Постепенно ярость уступала место отчаянию. Он был не в силах помочь этим несчастным, и слезы душили его. Позабыв об опасности, он опустился на землю, и его плечи затряслись в немых рыданиях. Смрадный дым от горящих тел долетал до него и жег глаза. Не разбирая дороги сквозь глаза, залитые слезами, он поднялся в полный рост и побрел прочь от этого места. Сейчас он был не мессией, не героем, а просто мальчишкой, которого, как щенка из сытной и теплой конуры, выкинули в снежную пустыню. На заплетающихся ногах он добрался до Гнедко, который по-прежнему стоял привязанный к дереву у подножия холма.
Квентин вскочил на коня и попытался взять себя в руки. Восстановив дыхание, он разогнал коня и полетел прочь от этого страшного, охваченного безумием места. Теперь, в отличие от прежних дней, он четко представлял, кто его враг, какая цель стоит перед ним, и что ему надлежит сделать.
Он знал, что его путь опасен и труден, но с ним была надежда, эта вечная спутница героев. Мир продолжал сопротивляться нашествию зла, а это означало, что всегда отыщется тот, кто ему поможет. Так было всегда, так будет и впредь. От него требовалось только одно: не сворачивать с дороги, доверившись обстоятельствам и силам, о существовании которых он не подозревал в данную минуту, но которые, когда придет для этого время, сами объявятся и изберут его своим орудием.
Оставив далеко позади последние домики обезумевшего селения, Квентин вылетел на старую дорогу. Теперь дорога, ведущая на юго-восток, выглядела более наезженной, а значит впереди его ждали очередные встречи с неизвестным. Одним махом он проскочил квадратики полей и снова углубился в лес.
Глава 15. Сила Мысли
Он не помнил, сколько часов гнал без передышки, чуть не уморив коня. Ему были необходимы бешеная скорость, свист ветра и ощущение свободы. Когда колесница чувств немного успокоилась и пришла в порядок, он сбавил скорость. Деревушка гоблинов осталась далеко позади, а других обжитых мест ему не встретилось. Вокруг снова был лес, только еще более густой и дремучий, сжимающий в зеленых объятиях подлеска и кустарника убегающую от него дорогу.
Квентин не ощущал ничего кроме ужасающей гулкой пустоты. Он автоматически управлял конем, отмечая все особенности и детали пути, а душа витала далеко-далеко от этих мест, заново переживая события последних дней. Но постепенно послеполуденное солнце, усталость и сонливость взяли верх над взбудораженным разумом. Он понял, что пора остановиться, чтобы не загнать коня и отдохнуть самому. Солнце пока еще находилось высоко, но уже давно миновало полдень и стало клониться к закату. Он свернул на полянку, окруженную приветливыми березками, расседлал коня и пустил его пастись, а сам прилег головой к дереву и тотчас провалился то ли в сон, то ли в успокаивающее забытье. Казалось, он задремал всего на миг, но когда проснулся, уже наступали глубокие сумерки, и все лесные жители готовились к ночлегу. Голова болела, и некстати проснулось острое чувство голода. Квентин позавидовал мирно пасущемуся Гнедку, тому и травки было достаточно.
Нужно было приготовиться к ночлегу, но сил не было. С трудом передвигая обессилевшее тело, он отправился в лес и набрал охапку хвороста. Его одежда превратилась в кучу испачканного и изорванного тряпья. Волосы торчали запыленной всклокоченной шапкой. В притороченной к седлу сумке он нашарил кремень и огниво и развел костер. Быстро стемнело, и разошедшийся огонь отогнал прилетевшую на бесплатный ужин мошкару.
Он осторожно развязал узелок, что передала ему Тана, и извлек оттуда пергаментный свиток, вчетверо сложенный листок бумаги, перстенек с круглой горошиной отполированного серо-голубого камня и небольшой холщовый кулек, в котором были пышные румяные лепешки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72