- Для позитивной энергии, - спокойно повторила Молли. - Древнейший обряд американских индейцев, что-то вроде европейского курения ладана.
- А она разве из аборигенов?
Вот уж не подумала бы. Хрупкая белокурая Грета скорее напоминала уроженку Скандинавии.
- Совсем не обязательно быть аборигеном, чтобы верить в индейские обряды, - пожала плечами Молли. - Все на свете в конечном счете - вопрос веры.
Тем временем Грета переместилась на другую сторону костра и теперь почти не была видна за пляшущими языками пламени.
- Чем она там занимается?
- Заклинает четыре стороны света. Это завершающая часть обряда, и когда все будет сделано, зло не сможет нас потревожить.
- Сказать по правде, - заметила я, запуская руку в пакет кукурузных хлопьев, - все это не внушает мне ни малейшего доверия. По-моему, просто глупость.
- Я тоже так думала, когда Грета взялась чистить наш будущий дом. Представляешь, от комнаты к комнате! Но так или иначе, с тех пор я не ощущала в нем и намека на негативную энергию.
Я уже готова была съязвить, поинтересовавшись, а как именно эта энергия ощущается и нельзя ли это ощущение перепутать с обычным несварением желудка, однако придержала язык. В самом деле, их жилище дышало миром и покоем. Возможно, и мне стоило прихватить домой немного сухой полыни.
Покончив с манипуляциями, Грета подсела к нам.
- Вы уже решили, кто первый?
Переглянувшись с Молли, я вздохнула и потянулась за своей коробкой.
- Ну и что мне делать?
- Отпусти его.
Новый вздох вырвался сам собой - что, черт возьми, означает «отпусти его», когда стоишь перед пылающим костром с коробкой, полной всякой всячины? Взять подлинные личные вещи Джорджа мне было неоткуда, поэтому, согласно указаниям Греты, я купила то, что, по идее, должно было его воплощать. Открыв коробку, вытащила лежавшую сверху майку с «харлеем».
- Джордж!.. - начала я и запнулась, чувствуя себя полной идиоткой.
От костра веяло палящим жаром, и мне сразу же обожгло лицо. Немного отступив, я покосилась на своего духовного инструктора:
- Слушай, все это так нелепо…
- Позволь мне начать. - Грета встала, взяла у меня из рук майку и ободряюще мне улыбнулась.
Я охотно предоставила ей инициативу.
- Джордж Льюис! - воззвала она, поднимая майку на вытянутых руках. - Это я, Ванда, и я отпускаю тебя на волю!
Майка полетела в пламя, которое ярко полыхнуло, жадно пожирая краску рисунка, а затем опало до прежнего.
- Дальше!
Я выудила из коробки порнографический журнал, но вместо того, чтобы протянуть его Грете, швырнула в огонь сама со словами: «Джордж Льюис! Это я, Ванда, и я отпускаю тебя на волю!»
Некоторое время пламя листало журнал, предлагая нашим взорам голые тела и тут же их обугливая.
Странное дело, мне становилось все лучше по мере того, как предмет за предметом превращался в пепел. Процесс захватывал. Наклейка на задний бампер «Не нравится, как я езжу? Позвони 1-800-ЖРИДЕРЬМО!». Брикет жевательного табака (его бы следовало сначала вынуть из пластмассовой упаковки, потому что вонь пошла жуткая). Серьга в виде черепа с костями (эта сгореть, конечно, не могла, но я просто обязана была сделать хотя бы символическую попытку). Ей-богу, я ощущала, что и сама обретаю свободу, дышать становилось все легче, а пустота в груди таяла. И я дала себе слово: даже если завтра проснусь в том же невнятном состоянии, что и сегодня утром, все равно буду благодарна судьбе уже за этот короткий период облегчения.
Судьбе и Грете.
Коробка почти опустела. Теперь там оставались только медальон со святым Эразмом и бутылка любимого алкоголя Джорджа, виски «Джим Бим».
- Джордж Льюис! - сказала я, доставая оба предмета. - Это я, Ванда, я отпускаю тебя на волю и спасибо за эти дары! - Передала бутылку Молли, подмигнув: - Разопьем за его освобождение. - Медальон я протянула Грете: - По-моему, сначала нужно тебе его взять. Ты же сможешь очистить его от негативной энергии?
Она молча подняла пучок веточек, дымящихся горьким ароматным дымком.
Затем настала очередь Молли, а когда все было кончено и обе наши коробки обратились в пепел вслед за своим содержимым, мы уселись перед костром, глядя в гаснущее пламя, попивая «Джим Бим» из пластиковых стаканчиков и обмениваясь подробностями историй своих жизней. В числе прочего я узнала, что склонность к однополой любви имелась у Молли задолго до того, как Джордж поднял на нее руку; что Грета занимается живописью и изготовлением бижутерии, выставляет все это на продажу в местных лавках и в общем-то неплохо зарабатывает; что Молли теперь работает независимым консультантом по маркетингу.
Узнав, чем теперь занимаюсь я, обе выразили желание сфотографироваться в компании моего черного Санта-Бонса.
- Вот и правильно! - обрадовалась я. - Он будет счастлив подержать вас на коленях.
Глубокой ночью, лежа в спальном мешке рядом с двумя лесбиянками и громадным догом, я уснула самым крепким и спокойным сном за бог знает какое долгое время. Мне снилось что-то легкое, приятное, и проснулась я тем же (то есть совершенно новым) человеком.
Во время обратного пути мысли мои неслись галопом, как пришпоренные лошади, и если бы не медальон со святым Эразмом, что красовался теперь у меня на шее, мне бы сроду не добраться домой целой и невредимой. Однако святой честно выполнил свои обязанности штурмана.
Дома царила семейная идиллия. Элизабет читала, устроившись в гостиной на диване, Кейси, расположившись на ковре, тыкала отверткой в развороченную, с торчащими потрохами игровую приставку.
При виде меня обе подскочили.
- Ну, спасибо! - сердито сказала Элизабет. - Неужели нельзя было позвонить? Чего я только не передумала! - Для начала она меня обняла, потом чувствительно ткнула под ребра. - Не вздумай больше исчезать - убью, и все! Я чуть в полицию не позвонила, честное слово!
- Прости, ради Бога. Мне и в голову не пришло…
- Было бы куда приходить! - смягчаясь, хмыкнула она. - Заруби на носу, что когда уезжаешь, принято давать о себе знать.
Я виновато улыбнулась, не зная, как еще оправдаться. Человеку, который давно привык полагаться только на себя, в самом деле не приходит в голову, что кто-то может не находить себе места от беспокойства лишь потому, что этот человек исчез на сутки.
- До полиции дело не дошло, но Уолтеру я позвонила. - Элизабет направилась на кухню и поманила меня за собой. - Думала, может, ты осталась на ночь у него. Теперь он тебя повсюду разыскивает, прямо с ног сбился. Мы все же тут нормальные люди, с нервами.
- Боже мой! - только и сказала я, хлопнув себя по лбу. Ну что за неисправимая дурища!
- Ты можешь искупить свою вину, - тоном змея-искусителя проговорила моя подруга. - Позвонишь ему, успокоишь…
- Нет уж, позвони ты. Скажи, что я уже дома.
С этими словами я выскочила из кухни под предлогом, будто хочу поздороваться с Кейси.
- Привет! Что, опять доконала свою игрушку?
- Привет! - буркнула девочка, не поднимая глаз от торчащих электронных потрохов.
Было очевидно, что она на меня дуется. Я приблизилась, стараясь не наступить на разложенный инструмент и какие-то детали. Присела рядом, шутливо подтолкнув Кейси плечом.
- Я же извинилась! Честное слово, больше так не буду. Голова у меня совсем без мозгов. Понимаешь, мне нужно было кое в чем разобраться и…
- Мы тут чуть с ума не сошли, - сказала девочка, слегка приподняв голову. - Не знали, что и думать.
- Я больше не буду, - повторила я, как распекаемая первоклашка.
- Вдруг бы ты умирала в разбитой машине где-нибудь под откосом!
- Я больше…
Сдвинув очки на нос, Кейси пронзила меня взглядом, пытаясь понять, насколько искренне мое раскаяние. Должно быть, решив, что было достаточно искреннее, стиснула меня в объятиях. Я с нежностью прижала к груди это хрупкое двенадцатилетнее тело. Высвободившись, девочка вдруг пребольно ущипнула меня за руку.
- Это чтоб помнила. - Она наконец соизволила улыбнуться. - Алекс у себя. Он сделает вид, что ни капли не беспокоился, но все равно пойди и скажи, что с тобой все в порядке.
Уже давно мне чертовски хотелось взъерошить ей волосы, и я позволила себе это, прежде чем направиться на второй этаж. Дверь в комнату Алекса была плотно прикрыта. Постояв и полюбовавшись на эти крепостные врата, я осторожно поскреблась в святая святых.
- Это я, Ванда.
Последовали шумы и стуки, потом раздалось: «Заходи!» До сих пор мне не приходилось бывать в комнате подростка, поэтому я отворила дверь с некоторой опаской. Алекс сидел на кровати по-турецки, привалившись спиной к баррикаде из подушек. Вид у него был скучающий, но я заметила ручку на полу, пару скомканных листков под кроватью и угол тетради, торчащей из чересчур поспешно закрытого ящика стола. Просто невозможно было удержаться от улыбки.
- Я только хотела довести до твоего сведения, что добралась домой без проблем.
- Так я им и говорил, - пожал плечами Алекс, - но женский пол вечно суетится.
Ну конечно, женский пол. Я воздержалась от дальнейших улыбочек, присела на край кровати и бросила многозначительный взгляд на торчащую тетрадь.
- А ты, я вижу, все-таки занялся бумагомаранием. Пойманный с поличным, парень растерялся, однако быстро справился с собой.
- Ну, занялся, а что такого?
- И есть успехи?
- Мм…
- Может, почитаешь?
Он резко выпрямился, но и только. На этот раз обошлось даже без мычания.
- Или я сама могу прочесть… потом.
Едва заметный кивок. Я сочла, что хватит мучить начинающего автора, и встала.
- Извини, что заставила вас тревожиться.
- Лично я и не думал!
- Ну и отлично.
Уже у двери я услышала негромкий оклик, повернулась и увидела, что Алекс протягивает мне тетрадь:
- Вот. Это пьеса для твоего дурацкого театра марионеток.
- Удачная?
- Малолеткам понравится.
- Но одной мне не справиться, - сокрушенно заметила я. - У меня никакого режиссерского дара. Не поможешь поставить свою пьесу к Рождеству?
Неопределенное движение плеч. Пришлось снова устроиться на краю кровати.
- Слушай, парень, пока до тебя дойдет, с тобой потратишь уйму времени, а жизнь коротка. Послушай доброго совета: если что-то для тебя имеет значение, просто признай это и держись за него крепче. По крайней мере если вдруг завтра тебя собьет автобус, умрешь с сознанием, что хоть раз, хоть от одной стоящей вещи не отмахнулся ради того, чтобы показаться круче.
- Ну и ну! Ты что, к старости ударилась в поучения?
- Вот ты и сделал первый шаг, - засмеялась я. - Высказываться прямо - тоже штука стоящая. А теперь вернемся к исходному вопросу. Пьеса, которую ты написал, хоть что-то значит для тебя? Если да, помоги ее поставить. Я прочту пьесу сегодня же, и давай договоримся, что после уроков ты будешь заходить ко мне в уголок. Думаю, мама не станет возражать.
- Конечно, нет.
Тут я вторично направилась к двери и даже уже почти закрыла ее за собой, когда последовал новый оклик.
- Ну что еще?
- Хорошо, что ты дома.
- Еще как хорошо!
Закрыв тетрадь, я некоторое время удовлетворенно разглядывала потолок. Парень оказался прирожденным писателем. За исключением десятка грамматических ошибок и нескольких не слишком гладких оборотов речи, пьеса была на редкость удачной - умная, веселая, с яркими персонажами и живыми диалогами.
Одно слово, писатель.
Еще раз пробежав глазами наиболее удачные места, я любовно погладила тетрадь по глянцевой обложке.
- Кто бы мог подумать…
Тут взгляд мой сам собой потянулся к стене, где все еще красовалось несколько желтых квадратиков. «Повидаться с родителями». «Сделать что-нибудь стоящее». «Выяснить название музыки в голове». «Понять, чего я хочу от жизни». «Сказать Уолтеру».
Несколько минут я изучала этот набор, бессознательно поглаживая тетрадь, потом сняла искомкала наклейку с надписью «Сделать что-нибудь стоящее». Комок отправился в мусорную корзину, а я выключила свет и уснула, так и не расставаясь с тетрадью, улыбаясь во сне.
Глава 12
Целый час после возвращения домой я провела, лежа пластом на кровати. По мере приближения праздников дела в Рождественском уголке набирали темп и уже грозили выйти из-под контроля. Паровозик водили все посменно, и все равно к вечеру отваливалась спина и подкашивались ноги. Веки были словно налиты свинцом, даже ресницы ощущались усталыми.
Но хуже всего было то, что я без конца слышала проклятый музыкальный отрывок.
В дверь постучали.
- Войдите… - простонала я, не поднимая головы. Кейси вошла, толкнув дверь ногой, поскольку руки у нее были заняты подносом. На подносе красовались два стакана молока и большое, прикрытое полотенцем блюдо. Запахло еще теплым шоколадным печеньем. Мне сразу стало намного лучше.
- Ты - самый расчудесный ребенок под этим солнцем!
Мы взяли по стакану, устроились на кровати друг против друга, вокруг подноса с печеньем, и дружно предались чревоугодию, не затрудняясь вежливой беседой - всему свое время.
Где-то на пятом печенье я начала наконец обращать внимание на окружающее и заметила, что Кейси напевает.
Прислушалась. Это был мой злополучный мотивчик.
- Это еще зачем?
- Что зачем? - рассеянно переспросила девочка (на верхней губе у нее были белые усики от молока - очень трогательное зрелище).
- Зачем напеваешь? Мне хватает этой музыки и в голове. - Я вдруг встрепенулась, исполнившись надежды. - Или ты где-нибудь это слышала?
- В том-то и дело, что нет.
- В каком смысле?
- В каком, в каком! Неужели не ясно? - Она воздела руки в жесте театральной капитуляции перед непонятливостью взрослых. - Я переслушала все, что только удалось найти: Вагнера, Берлиоза, Чайковского! Ходила в музыкальный салон, бегала по друзьям и знакомым, обращалась даже к их родителям. И ничего! У Британи отец играет в филармонии, так я ему напела, и он тоже не узнал! Короче, полный провал. Я не могу тебе помочь, прости.
Я вздохнула. Закусила губу.
Что можно сказать на такое?
Уставившись на плавающие в стакане с молоком крошки, я долго смотрела на них, пока они не расплылись у меня перед глазами. Сквозь слезы взглянула на детское лицо, полное ангельского непонимания собственной безмерной доброты.
- Спасибо…
- В чем дело?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30