- Ты хоть понимаешь, - сказала Кейси, не сводя взгляда с конверта, - что рано или поздно его придется распечатать?
- Не могла бы ты хоть пять минут для разнообразия побыть двенадцатилетней? - вздохнула я. - Скажем, забиться в уголок и поиграть в Барби?
- Что?! - На лице девочки отразилось глубокое отвращение. - Во-первых, в двенадцать лет Барби - пройденный этап, а во-вторых, я не забыла, как кто-то высказывался насчет этой куклы. Это когда я сказала про печень или почки в кукольной колясочке.
- Как же, как же! - хмыкнула я. - А я заметила, что ты становишься чересчур остра на язык.
И сделала ход слоном. Все еще не шах, но хоть по правилам.
- Если ты не в силах, я могу распечатать за тебя, - не унималась девочка.
Я не удержалась от нового вздоха: что бы там, в конверте, ни было, Кейси в ее нежном возрасте не стоило этого видеть. Это могло быть письмо, полное самых грязных выражений, или даже миниатюрная бомба.
Хотя бомба - это уж слишком. У Джорджа для этого маловат умственный потенциал. Скорее уж письмо, к тому же малогабаритное. Конверт был для него, мягко выражаясь, великоват. Оно там болталось, как дерьмо в проруби.
Что-нибудь гнусное, но безвредное. Почему бы, в самом деле, Кейси его не открыть? Она откроет, я загляну, и если то, что находится в конверте, мне не понравится, попрошу все это выбросить в ведро, а ведро вынесу. Таким образом, мне не придется даже прикасаться к конверту.
- Ну хорошо, распечатай.
Тем временем Алекс «съел» моего слона ладьей.
- Шах и мат!
- Что?! - Я вытаращила глаза на доску. - Как так?! В ответ он указал по очереди на свою ладью, коня и моего загнанного в угол короля.
В самом деле, шах и мат, ничего не попишешь.
- Вот дерьмо! - Я спохватилась, что снова подаю дурной пример. - Пардон! Я хотела сказать: вот незадача!
- С чего это вдруг ты вздумала извиняться? - удивился парень. - Мама только и делает, что ругается.
- Не только. И потом, в вашем присутствии она старается сдерживаться. Ну, а у меня и без того суровая планида, не хватало еще, чтобы Небеса покарали меня за развращение юных умов!
- Там внутри подвеска!
Глаза мои снова полезли из орбит, а Кейси уже вытаскивала из конверта за цепочку что-то круглое. Видя, что я подхожу, она вытянула руку в мою сторону. Я едва удержалась, чтобы не отпрянуть.
- Что это? - полюбопытствовал Алекс.
Не прикасаясь к медальону, я прочла надпись, идущую по кругу.
- Святой Эразм…
Как это там говорится? «Или мир полон самых неожиданных совпадений, или такой штуки, как совпадение, вообще не существует».
- Ты что, Ванда? - встревожилась Кейси, глядя на мое, видимо, побледневшее лицо.
- И это все, что там было? - придушенным голосом спросила я.
- Все. Хочешь, помогу застегнуть?
- Нет.
- Как, ты не наденешь?
Надену ли я? Надену ли медальон со святым Эразмом, дар от бывшего мужа, законченного ублюдка и к тому же мертвеца?
- Не сейчас, - сказала я, стараясь не клацать зубами. - Сделай одолжение, верни эту штуку в конверт.
- Пожалуйста.
Кейси сунула медальон назад, закрыла конверт и бросила на столик, а сама плюхнулась на мое место за шахматной доской.
- Сыграем? Я тебя в два счета обставлю.
Алекс со снисходительной усмешкой начал расставлять фигуры. Как только игра началась, я взяла конверт двумя пальцами за угол, стараясь свести контакт к минимуму.
- Ребята, скажите маме, что я решила прокатиться.
Ответом был двойной невнятный звук - дети с головой ушли в партию. Тем лучше для меня. Я вынесла конверт к машине (с отвращением, как дохлого паука), бросила на заднее сиденье и направилась в церковь Святого Бенедикта.
Глава 11
- Мне очень неловко, отец мой, но я все еще не католичка.
Шуточка приелась даже мне самой, но согласитесь, трудно каждый раз придумывать новую. Хотя на дорогу до церкви у меня ушло минут двадцать, в голову так и не пришло ничего хлесткого. Оставалось надеяться, что отец Грегори все-таки строже судит отсутствие характера, чем вялость ума.
- А, Ванда! - заметно обрадовался он. - Все еще не католичка? Ну а в остальном есть сдвиги? Удалось сделать что-нибудь стоящее?
Я пожала плечами, но тут же вспомнила, что нас разделяет частая решетка. Хочешь не хочешь, приходилось отвечать. Наклейка насчет стоящего по-прежнему болталась на стене, в компании четырех других: «Выяснить название музыки в голове», «Повидаться с родителями», «Понять, чего я хочу от жизни» и, конечно же, «Сказать Уолтеру». Но и сдвиги имелись.
- Я сменила прическу.
- Для начала неплохо.
- А мой бывший муж умер.
Наступило долгое молчание. Понимая, что такую новость требуется переварить, я запрокинула голову и углубилась в изучение церковного свода. Это был настоящий шедевр, сложная система кружевных арок и красочной росписи, все очень светлое и воздушное, так что невольно возникал вопрос, кто и каким образом содержит это в чистоте.
- Я скорблю о вашей потере, - наконец раздалось из-за решетки.
- А я нет! И не потеря это вовсе, а счастливое избавление, о котором я мечтала годы и годы. Вот только никакого счастья я почему-то не испытываю, разве что пустоту в душе. Поначалу еще была печаль, но она вскоре рассеялась, а на ее месте ничего не возникло - вообще ничего. Чувство такое странное… знаете, как когда зуб уже вырвали, а заморозка все не проходит, и ощущения притуплены. Странно, правда? Я думала, буду очень живо ощущать, что наконец свободна.
- А вы его простили?
- Само собой.
- И могли бы помолиться за его душу?
- Да пошла его душа к чертовой матери!
Выкрик породил под сводами слабое эхо. Ну кто меня опять тянул за язык?!
- Ох! Скажите, отец мой, нет ли святого, который помогает держать рот на замке?
- Ради вашего блага готов перерыть все церковные фолианты, - засмеялся священник.
Еще некоторое время прошло в мирной тишине. День был воскресный, и наверняка кто-то еще был не прочь посетить исповедальню, но спешка была ни к чему - я еще даже не приблизилась к сути дела.
Наконец за решеткой послышался шорох.
- Вот что я вам посоветую, Ванда. Идите домой и хорошенько поразмыслите. Постарайтесь найти в душе хоть крупицу милосердия к покойному, и если найдете, приходите снова. Тогда и поговорим.
- А если не найду?
- В таком случае могу вас только пожалеть. Прощение - единственный способ забыть плохое, иначе оно последует за вами, куда бы вы ни пошли. Не даст начать все заново, сколько ни старайтесь.
- Послушайте, отец Грегори, а нельзя ли со мной как-нибудь помягче? Хотя бы для разнообразия!
- Те, с кем нужно помягче, идут к психоаналитику. Ну, ясное дело. Я вытерла мокрые щеки.
- Отец Грегори!
- Что?
- Помните свой совет насчет медальона со святым Эразмом?
- Как не помнить.
- Так вот, я его получила.
- В каком смысле - получили?
- Получила от бывшего мужа. Он, знаете ли, обзавелся им незадолго до смерти, ублюдок проклятый! И пропихнул в конверте мне под дверь.
Пару минут я слышала внятное дыхание с другой стороны решетки, но и только. Ни слова в ответ.
- Я все думаю, как он мог догадаться?! Он же отлично знал, что я не католичка! С чего вдруг такая идея… и так в точку?!
- Кто знает… - Священник поерзал на сиденье. - У всех у нас бывают моменты озарения.
- Что за чушь! - разозлилась я. - Какого еще озарения? Божественного, что ли? Хотите сказать, что на этого урода снизошла благодать Божья, прежде чем он откинул копыта?
- Почему бы и нет? В сверхъестественные способности я не верю, а вот в благодать Божью…
- Рада за вас, - едко заметила я. - Лично я верю в целую кучу разных штук. Где уж мне разобраться, что к чему!
- Вот тут вы правы, - неожиданно согласился священник. - Это и есть самое трудное - понять, во что следует верить, а во что совсем не обязательно.
Внезапно я ощутила, что сыта по горло нашей духовной беседой, и в приступе клаустрофобии, кое-как простившись, выскочила глотнуть свежего воздуха. Шагая к автостоянке, я ломала голову над тем, как теперь быть, что предпринять. Конверт по-прежнему валялся на заднем сиденье, и святой Эразм, покровитель всех заблудших, так и оставался внутри.
- Ну ладно, - обратилась я к нему, поворачивая ключ зажигания. - Сейчас я просто поеду, а ты направляй, и если из этого что-нибудь получится, так и быть, не спущу тебя в сортир.
Молли опять не было дома, и ворота оказались заперты. Обойдя ограду по периметру, я уселась у задней калитки, праздно разглядывая дали. Вскоре откуда-то выбрел дог (между прочим, по имени Гольф - так Грета увековечила величайшую страсть своей жизни, помимо Молли). Заметив меня, он неспешно приблизился и прилег с другой стороны калитки. Лучшей компании на данный момент было не придумать.
Медальон оставался на прежнем месте. Я так и не прикоснулась к нему, просто не могла себя заставить. Противно было думать о том, что Джордж, быть может, купил его в надежде обратить меня в католичество и тем самым получить пропуск в рай, на который не имел никаких прав.
Еще противнее было, что он в самом деле попал в точку. Что это было - проблеск интуиции? Или одна из тех Божьих шуточек, о которых то и дело слышишь в комедиях, - щелчок по носу за то, что заигрывала со священником в исповедальне?
- Как думаешь, Гольф, какая теория верна? Что мир время от времени свертывается в точку и тогда все возможно? - Я просунула пальцы в ячейки решетки и почесала за ближайшим из двух громадных торчащих ушей. - Или что жизнь - сплошная цепь случайных совпадений? Или что все заранее предопределено?
Дог испустил один из тех вздохов безмерного удовлетворения, которые словно говорят: «Какая разница? Мы, собаки, так глубоко не копаем. Нам и так хорошо».
Молли и Грета подъехали примерно полчаса спустя, и я помогла им перенести в дом бесчисленные пакеты из супермаркета. Потом мы уютно посидели за чаем.
- Так он точно умер? Ты уверена?
Молли все никак не могла проникнуться этой необъятной новостью. Мне подумалось, что она немного завидует: ее-то муж находился в добром здравии, хотя и в тюрьме. Более того, через два года ожидался пересмотр дела, и он вполне мог быть досрочно освобожден.
- Разумеется, уверена. Я же идентифицировала тело. Он выглядел мертвее мертвого.
Молли кивнула. По-моему, для нее это оказалось еще большим потрясением, чем для меня. Наверняка она тоже истово желала Джорджу поскорее окочуриться, а когда такие желания сбываются, человек винит себя, даже если это был распоследний ублюдок.
- Проблема в том, что я ничего в связи с этим не чувствую, - призналась я. - Правда, поначалу было жутко неприятно и все такое… во всяком случае, первые минут пять. А потом - ничего.
Тут я заметила, что Молли не поднимает взгляда от своих рук. А Грета смотрела на меня полными слез глазами. С ума сойти! Ведь она даже никогда не видела Джорджа. Трудно, наверное, жить, будучи такой чувствительной.
- Ну и вот, - продолжала я, чтобы заполнить возникшую паузу, - речь о том, что я же его любила… когда-то. Он был дерьмо дерьмом, но довольно долго я любила его. А раз так, то почему сейчас я ничего не чувствую? Я что, совсем бесчувственный человек?
- Вот уж нет, - возразила Грета сквозь слезы. - Просто сейчас ты в ступоре, а в ступоре все чувства притуплены. Когда он пройдет, ты почувствуешь, и еще как.
- И когда же, по-твоему, он пройдет, этот ступор? Я интересуюсь, потому что хочу уже поставить на всем этом точку и жить дальше. Получается, что и после смерти Джордж имеет надо мной власть. Висит на моей жизни тяжким грузом. Куда ни повернусь, везде он и наше прошлое… - Поймав себя на том, что фактически цитирую отца Грегори, я оборвала монолог, а потом все же добавила: - Наверное, придется найти в себе хоть крупицу милосердия и… простить его.
- Я понимаю, о чем ты, - сказала Молли, вскинув голову. - Думаешь, получится?
- Понятия не имею, - хмыкнула я. - Я не знаю, можно ли простить такое. К примеру, ты простила своего за все, что он натворил? И будешь ли впредь прощать, если что?
- Впредь не знаю, но за прежнее… да, простила.
- И сколько тебе на это потребовалось времени?
- Пять лет.
- Пять лет! - Я воздела руки к Небесам. - Но Господи Боже мой, я не хочу тратить на это целых пять лет! Я не так молода.
- У меня есть идея! - провозгласила Грета, поднимаясь из-за стола.
Территория палаточного лагеря была почти пустой (середина декабря в Теннеси - не самое лучшее время для выездов на природу), так что места было сколько угодно, только выбирай. Стоило приличного труда выгрузить из машины Молли все, что мы с собой привезли: палатку, три спальных мешка, три надувных подушки, дрова, провизию, Гольфа…
Еще были две коробки: одна Молли, другая моя.
Пока мы с Молли ставили палатку под снисходительным взглядом дога, Грета разводила костер. Ее детство и юность прошли в диких местах Монтаны, так что можно сказать, из нее получился настоящий первопроходец. К тому времени как мы управились с раскладкой спальных мешков, сумрак и холод отступили перед весело потрескивающим пламенем.
По дороге мы заезжали в «Уолмарт», где я обзавелась плотной фланелевой рубашкой, брюками, шерстяными носками и походными ботинками. В таком наряде каждый ощущал бы единение с природой. Это ощущение не было чуждо и мне - до определенной степени. К примеру, если бы к костру приблизился пусть даже мелкий представитель этой самой природы, признаюсь, я с воплем укрылась бы за Гольфом, так что на всякий случай сразу устроилась к нему поближе.
Тем временем Грета продолжала священнодействовать у костра: она извлекла из наших запасов топлива груду мелких веточек и соорудила на периферии костра что-то вроде вороньего гнезда. Сидя на бревнах, низким срубом окружавших кострище, мы с Молли поглаживали Гольфа и наблюдали за ней.
Когда веточки задымились, Грета достала несколько штук и принялась махать ими в воздухе - возможно, это был некий первопроходческий ритуал, во имя языческих богов. Если она что-то и говорила, то треск костра и басовитый собачий храп заглушали слова. Я полюбопытствовала у Молли, зачем нужен сушняк.
- Это не сушняк, а сухая полынь, - хмыкнула та, глядя на Грету с очевидной гордостью. - Она расчищает пути для позитивной энергии.
- Для чего, для чего? - Я не поверила своим ушам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30