– Ты запаздываешь, детка, – напомнил ей Шэд, ткнув большим пальцем через плечо, в сторону сцены. – Твои поклонники, небось, совсем заждались.– Успею. Номер-то длинный. – Эрин надела коротенькую юбочку (которую ей предстояло снять в начале) и туфли на высоченных каблуках (которые не полагалось снимать до самого конца).– С чего это тебе так полюбилась эта песня? – спросил вдруг Шэд, не отрывая взгляда от стаканчика с йогуртом. – Хоть были бы у тебя карие глаза, а так...– До моих глаз никому нет дела, Шэд. Их никому не видно. Просто под нее хорошо танцевать, ведь правда?Из глубин йогурта всплыла и показалась на поверхности мохнатая красновато-коричневая лапа. И, кажется, даже зашевелилась.– Ты помнишь «Избавление»? – проговорил Шэд, пристально вглядываясь в лапу. – Я имею в виду фильм, а не книгу. Ту последнюю сцену, когда из воды вдруг высовывается костлявая рука этого покойничка. Хочешь посмотреть на моего таракана? Иди сюда.– Нет, спасибо, – поспешила отказаться Эрин. – Ты не видел, там мистер Квадратные Зенки не появился?Под этим прозвищем проходил среди персонала стрип-клуба один из горячих поклонников Эрин, худой, интеллигентного вида мужчина в странноватой формы прямоугольных очках, который садился обычно за столик номер три.– Мне что теперь, перекличку в зале устраивать? – проворчал Шэд.– Он звонил и просил передать мне, – объяснила Эрин, – что приготовил для меня большой сюрприз: якобы именно то, что мне нужно.Говоря это, она достала из сумочки флакончик и слегка надушилась. Зачем – она и сама не знала. Ведь никто не окажется так близко от нее, чтобы почувствовать аромат. В отличие от других девушек, Эрин не соглашалась танцевать на столе. Чтобы за какие-то несчастные десять баксов позволять разным пьяным рожам дышать перегаром себе в коленки – да пропади они пропадом.– Если хочешь, я вытряхну его отсюда в два счета, – предложил Шэд.– Нет, не надо. Лучше просто будь где-нибудь поблизости – так, на всякий случай. А то после вчерашнего...– Ладно, сделаем, – согласился Шэд.– Может, никаких проблем и не возникнет, – продолжала Эрин, доставая губную помаду. Босс предпочитал, чтобы девушки красились ярко-красной, однако Эрин пользовалась оттенком, известным под названием «бургундский розовый». Она слышала от других о вкусах хозяина, но какое, в конце концов, кому дело?Шэд снова склонился над своим йогуртом.– Иди-ка, взгляни. Все чисто и гладко – комар носа не подточит!– Они могут посадить тебя за это, Шэд. Это называется – преднамеренная порча продукта.– Это называется – у меня мозги что надо, – возразил Шэд. – И, к твоему сведению, я уже нашел адвоката, которому прямо не терпится заняться этим делом. А еще у меня в Палм-Бич есть доктор, который под присягой подтвердит, что я заполучил эту, как ее... тяжелую моральную и психическую травму, когда распечатал стаканчик и нашел этого чертова дохляка.– Травму? – рассмеялась Эрин. – Да ты даже не знаешь, что это слово значит.– Это значит, что я чуть не чокнулся. Глянь-ка. – Он поднял пинцетом фольгу. – Нигде не порвано. Чистая работа! Эти сукины дети не смогут сказать, что кто-то забрался в магазин и сунул его туда нарочно.– Умный ты у нас, – усмехнулась Эрин, поправляя волосы перед зеркалом. Большинство ее товарок появлялись перед зрителями в париках, но Эрин чувствовала, что парик мешает ей, ограничивает свободу движений. Того и гляди свалится во время танца – хуже этого мало что может произойти на публике. Ну, разве что если прямо на сцене у тебя вдруг откроются месячные.– Как там у меня внизу – не слишком наружу? – спросила она.– Нет, детка, все, что надо, прикрыто.– Спасибо. Ну, я пошла. Потом найду тебя.– Иди, иди. И порадуйся за меня – я ведь скоро разбогатею.– Э, я уже ничему не удивляюсь, – ответила она, в душе невольно завидуя оптимизму Шэда.– Похоже на то, – продолжал он, – что по-настоящему крупные компании не любят связываться с судом по таким мелочам, как эта: ведь все попадет в газеты, и им же будет хуже. Они просто платят тебе по-тихому, и хорошие бабки. Так мне сказал адвокат.– Этого парня зовут Киллиан. Третий столик. Если он появится, дай мне знать. – И Эрин наконец вышла. Шэд слышал, как простучали ее каблуки по лестнице, ведущей на сцену; затем последовал взрыв аплодисментов и выкриков, исполненных подогретого крепкими напитками энтузиазма.Шэд еще раз внимательно осмотрел стаканчик с йогуртом. Тараканья лапа снова исчезла в голубовато-белых глубинах изысканного молочного продукта, и ничто не нарушало безукоризненной гладкости его поверхности. Классная работа, с гордостью подумал Шэд и, наложив фольгу на стаканчик, снова запечатал его, плотно обжимая фольгу вдоль краев кончиками большого и указательного пальцев. Теперь у него в руках вещественное доказательство! Бережно и осторожно он поднял стаканчик, отнес его в холодильник, где танцовщицы держали свои продукты, и поставил на вторую полку, между упаковкой из шести банок диетического «спрайта» и головкой сыра. Поверх этикетки «Йогурт деликейто» он прилепил крупными буквами выведенное предупреждение: «НЕ ЕСТЬ И ВООБЩЕ НЕ ТРОГАТЬ!» Однако, перечитав его пару раз, он счел его недостаточно категорическим, поэтому, нацарапав на клочке бумаги еще одно, прилепил его под первым: «Собственность Шэда».Сочтя дело окончательно завершенным, Шэд направился в зал – взглянуть, не нужно ли задать кому-нибудь взбучку. Оказалось, нужно: лупоглазый торговец машинами «вольво», сидевший за восьмым столиком, как раз начал слишком уж доставать девушку, принесшую ему коктейль. Тычась пьяной физиономией в ее босые ноги, он норовил поймать губами (и хорошо еще, если только губами) ее пальцы. Безо всякого усилия Шэд выкинул его через заднюю дверь, после чего, выудив из холодильника бутылку пепси, занял позицию на одном из высоких стульев у стойки.Около полуночи тощий малый в квадратных очках появился и уселся на привычном месте – за столиком номер три.На сцене Эрин отплясывала так, что небу становилось жарко.«Кое в чем ты не права, – подумал про себя Шэд. – Уж я-то вижу твои глаза, детка. Каждый вечер. И они у тебя зеленые, это уж точно». Глава 2 Малкольм Б. Молдовски не слишком затруднял себя выбором выражений, в глаза охарактеризовав конгрессмена Соединенных Штатов Дэйва Дилбека как «дерьмоголового идиота с мандатом в кармане».Дилбек, памятуя о влиянии, связях и возможностях Молдовски, безропотно проглотил это живописное определение, пробормотав только:– Мне очень жаль, Малкольм...Меряя шагами кабинет конгрессмена, Молдовски останавливал холодный, исполненный презрения взгляд на украшавших стены дипломах, табличках и прочих свидетельствах, напоминавших о тех или иных моментах долгой и отнюдь не головокружительной политической карьеры Дилбека.– Ну и заварил ты кашу, – сказал он наконец. – Не знаю, удастся ли ее расхлебать.Молдовски был мастером высочайшего класса по улаживанию различных щекотливых дел, хотя в его декларациях о доходах, регулярно представляемых в налоговую инспекцию, значился совсем иной род деятельности.– Да нет, никаких проблем не будет, – возразил Дилбек. – Мы ведь убрались до появления полиции.Малкольму Молдовски не повезло – можно сказать, крупно не повезло – в смысле роста, но он компенсировал недостающие футы и дюймы тем, что одевался, как член какой-нибудь королевской семьи, и щедро поливался дорогим одеколоном. Его потрясающий гардероб и всегда исходившие от него экзотические ароматы производили на окружающих такое впечатление, что запросто могли отвлечь внимание собеседника от того, что в этот момент говорил Молди. А между тем Молди никогда не тратил кислород на произнесение лишних или маловажных слов.– Ты слушаешь меня? – спросил он Дилбека.– Конечно. Ты сказал, что проблема есть, и немалая. А я сказал, что не вижу никакой проблемы.Верхняя губа Молдовски приподнялась и изогнулась в презрительной усмешке, обнажив зубы, мелкие и острые, как у небольшой обезьяны. Подойдя ближе к Дилбеку, он спросил в упор:– А тебе говорит о чем-нибудь имя Гэри Харт? Или, может быть, черт тебя побери, устроить тебе курс освежения памяти?– Но то была совсем другая история!– Да уж, действительно. Из-за мистера Харта никто не попадал в больницу.Сверля конгрессмена глазами, Молди придвинулся почти вплотную – так, что Дилбеку стало жарко. Кроме того, его обдала такая волна смеси резкого запаха мяты от дыхания Молди и итальянского мускуса, вполне пригодного для того, чтобы выкуривать из жилища термитов, что конгрессмен одним прыжком вскочил на ноги. Ему было легче говорить, обращаясь к макушке Молди, чем глядя ему в глаза.– Ничего подобного больше не случится, слово даю, – заверил он.– Да что ты говоришь!От издевательской интонации Молди конгрессмена так и передернуло.– Я тут попытался разобраться в своей душе... – начал он.Молдовски немного отступил назад, так что Дилбек мог видеть его лицо.– Дэвид, твоя душа здесь ни при чем. Твоя проблема, черт тебя побери, болтается у тебя в штанах.Конгрессмен с серьезным и важным видом покачал головой.– Слабость гнездится в душе, Малкольм. А это всего лишь ее физическое проявление...– Что гнездится у тебя в душе – так это большая куча дерьма!– Но я могу справиться с этим, Малкольм! Я сумею превозмочь все эти животные потребности, вот увидишь!Молдовски нетерпеливо махнул рукой.– Иди ты к черту вместе со своими потребностями! В этом году у тебя выборы. Это во-первых. Только такой дерьмоголовый идиот с мандатом в кармане, как ты, способен в предвыборном году засветиться в заведении, где пляшут голые бабы. Во-вторых, твой парень угрожал там своей пушкой, а это уже уголовщина.– Не надо обвинять Эрба, Малкольм.– В-третьих, – невозмутимо продолжал Молдовски, – во время совершения своих невинных действий ты был опознан одним из посетителей этого милого заведения. Из чего вытекает целая гамма возможных последствий, одно хуже другого.– Ну ладно, ладно! – Дилбек воздел над головой скрещенные руки, как футбольный тренер, объявляющий тайм-аут. – Давай не будем делать скоропалительных выводов.Малкольм Молдовски сердито рассмеялся.– Делать выводы – моя работа, конгрессмен. – Он снова принялся мерять шагами кабинет. – С чего ты набросился на этого парня, да еще с бутылкой? Погоди, сейчас сам угадаю... У тебя что-нибудь с той девицей, верно? Может быть, она беременна от тебя?– Да нет, – отмахнулся Дилбек. – Я даже не знаю, как ее зовут.– И тем не менее тебя охватило непреодолимое желание защитить ее честь, не так ли? Я тебя понимаю, Дэвид. Я прекрасно все понимаю.– У меня это что-то вроде болезни, – сокрушенно проговорил Дилбек. – Мне вообще не следовало бы и близко подходить к голым женщинам.Он окончательно скис. Обойдя стол, Молдовски приблизился к нему и сказал более мягким тоном:– Сейчас тебе надо просто выкинуть из головы все это дерьмо. У тебя предвыборная кампания. У тебя сахарный вопрос. У тебя твой чертов комитет. – Он попытался похлопать конгрессмена по плечу, но ему не хватило роста, так что пришлось ограничиться похлопыванием по локтю. – А этим делом займусь я.– Спасибо, М... Малкольм. – У Дилбека чуть не сорвалось с языка «Молди», но он вовремя удержался. Так называли за глаза коротышку Молдовски все, кто его знал, а сам он, будучи фанатиком порядка и точности, терпеть не мог это прозвище.– Еще одна просьба, – продолжал Молдовски. – Не вьшускай из порток Дэвида-младшего до четвертого ноября. Уж сделай мне такое личное одолжение.Щеки Дилбека вспыхнули.– Потому что, – продолжал Молдовски, – мне даже думать не хочется о том, как твои избиратели посмотрят на подобное твое поведение: все эти почтенные старички, кубинцы-консерваторы с Восьмой улицы, сопляки-идеалисты, убивающие время на пляже. Что они подумают, если узнают, что конгрессмена Дилбека застукали в компании целого цветника стрип-девиц? Как, по-твоему, все это отразится на твоих делах?– Хреново, – согласился конгрессмен. Он чувствовал, что ему просто необходимо выпить.– Ты все еще староста в своей церкви?– Диакон.– Это точно? – Молдовски хищно осклабился. – Если тебе вдруг приспичит пообщаться с какой-нибудь кошечкой, позвони мне. Я тебе подберу что-нибудь подходящее. – Он понизил голос. – И помни, диакон: у тебя выборы на носу, веди себя поосторожнее. Если соскучишься по светской жизни, мы тебе устроим вечеринку на дому. Договорились?– Договорились, – покорно ответил конгрессмен.Когда Молди вышел из кабинета, Дилбек распахнул настежь окно и жадно вдохнул свежий воздух. * * * Каждые несколько лет конгресс Соединенных Штатов Америки выносил на голосование вопрос об оказании мощной финансовой поддержки небольшой кучке миллионеров – сельскохозяйственников из обширного южного штата Флорида, обязанных своим богатством сахару, цены на который сознательно вздувались и гарантировались федеральным правительством. Таким образом оно убивало сразу двух зайцев, способствуя еще большему обогащению американских производителей сахара и подрывая и без того хилую экономику бедных стран Карибского бассейна, которым не удавалось продать США свой сахарный тростник даже за половину официально установленной, неизвестно с какого потолка взятой цены.Из политических соображений правительственные финансовые впрыскивания в сахарную промышленность представлялись как помощь фермерской семье, героически сражающейся с превратностями судьбы. Некоторые из крупных сахарных компаний действительно принадлежали семьям, однако члены этих семей весьма редко сами имели дело как с землей, так и с сахаром: большинство соприкасались с ним лишь тогда, когда, сидя где-нибудь в Банкирском клубе, бросали в свой кофе один-два белых кусочка. Ни один из отпрысков сахарных магнатов не падал от усталости посреди раскаленного нещадным солнцем тростникового поля, кишмя кишащего змеями и насекомыми: это неприятное занятие предоставлялось иммигрантам с Ямайки или из Санто-Доминго, которые целыми днями махали мачете на убийственной жаре, получая за это смехотворно низкую плату.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62