Она проводила Йенсена с Гириным и вернулась.
– Я вас так и не поблагодарила, – сказала она с раскаянием.
– За то, что Владеку нос разбил? – усмехнулся Глеб.
– Нет… – Глаза девушки заблестели. – Вы… не. знаю даже, как сказать… Я такая счастливая! Правда-правда! Я уже и забыла, когда ходила на работу с желанием! Что значит – не бояться, не молчать, не терпеть!
– Перестаньте, – мягко сказал Жилин.
– А вам ничего за это не будет? – спросила Маша. Гладкая кожа на ее красивом лбу с трудом умялась в морщинку.
– Отобьюсь, – улыбнулся Глеб. – Со мной стараются не связываться.
В нагрудном кармане у него затренькало. Жилин выцепил плашку радиофона и перевел разговор на наушники шлема.
– Да, слушаю.
– Мастер! – пробился голос Бранкевича. – Тут по вашу душу! Аварийный сигнал с климатической станции – там неолуддиты систему угнали, старшего кибера уже раздолбали, сейчас за исполнителями гоняются!
– Ясно. Это где? Это туда, к Изиде?
Бранкевич подробно объяснил куда и добавил:
– Помочь, может? Могу Пимса послать, он у нас здоровый!
– Нет, спасибо, – улыбнулся Жилин, – я сам.
Он вскочил на сиденье краулера и включил двигатель. Натянувшись, дзенышули гусеницы. Краулер нетерпеливо дернулся.
– Извините, Маша!
– Вы там осторожнее с ними! – крикнула Маша вдогон. – Эти слегачи совсем ничего не соображают!
– Ладно!
Краулер скатился с холма и понесся, прыгая с бархана на бархан.

* * *

Оставив в стороне разрез с полуразобранным экскаватором, вмерзшим в дейтериевый лед, Жилин направил краулер в Горячий каньон. Склоны его были крутые, кое-где ступенчатые. В их слоистой толще перемежались лава, пепел и пыль, в основании стен лежали рухнувшие камни и целые скалы; громадными потоковидными языками тянулись оползни. Вверху виднелись ниши отрыва, и узкие вертикальные борозды програбывали откос до самого низа. А посреди широкой долины белел в гордом одиночестве стандартный куб комбината по выработке термоядерного горючего. Сбоку от него поблескивал огромный купол входного кессона, торчали башни лифтов, толстые гофрированные отводы исчезали в двух белых шарах-сборниках диаметром сто метров каждый.
Когда комбинат закрыли, то решили перевести его в режим консервации. Но потом освобожденные работники принялись строить себе внешние поселения – что-то вроде дачных поселков. Ставили полевые стандартные модули, разбивали участки под фиолетовую капусту. И режим по-тихому отменили. Нечего стало консервировать. Бывшие ядерные техники и экс-операторы тяжелых систем стали наведываться на ДТ-комбинат. За стройматериалами.
Жилин поморщился. Разруха… Местами облицовка со стен комбината была сорвана, оголяя серую гофрированную пластмассу, иллюминаторы выдирались вместе с кольцевыми рамами, и выглядел завод-автомат так, будто под бомбежку попал – темный, мрачный, с черными глазницами оконных проемов, и давит на уши тяжкая тишь…
Вскарабкавшись по мощному конусу выноса, краулер выехал на заброшенную дорогу. По ней раз вдень проезжал восьмиколесный «дилижанс», отвозя людей на плантации и обратно. На дорогу падала тень от решетчатой башни с объемистым шаром энергоприемника, блестевшего на огромной высоте. Еще дальше чернел скелет климатизатора, посверкивая крошечными звездочками роботов-монтажников и пуская зайчики сваркой. А между трактом и стройкой стыло лавовое поле – изветрелый, выбухший и ямистый мальпаис. Сощурившись, Жилин обвел его взглядом. Все скучное, серое, отдает то в черноту, то в засинь. Шаткий ветерец перевевает пыль с места на место… Потухший ад.
Вдали, загораживая вид на космодром «Большой Сырт № 2», поднимались Кордильеры Изиды, разбитые на большие и малые скалистые блоки. Внезапно хребет окаймился яркой рыжиной. Осветив щербатые вершины, заплясала оранжевая искорка – стартовал, судя по времени, космотанкер МКТС-34. От космодрома прянул слабый гром и угас в разреженной атмосферке. Предпоследний, сосчитал Жилин. Еще одна ходка осталась… Он приставил ладонь к прозрачному шлему и посмотрел на небо цвета вылинявшей розовой простыни, где неторопливо проходило блескучее пятнышко орбитальной базы «Беллона».
Время шло к обеду. Краулер главного киберинженера углубился в разлом между двух мрачных утесов. Рассадина была узкая, ее серые складчатые стены, похожие на слоновью шкуру, поднимались на высоту шести этажей и клонились навстречу друг другу, там, где повыше, нависая лавовыми козырьками, а где пониже – смыкаясь мостиками. Жиденькие лучики солнца еще кое-как освещали шершавые макушки утесов, но их силенок не хватало, чтобы полностью рассеять тьму, и на дне разлома густел полумрак. Краулер автоматически включил фары.
Поверхность дна была ровной и гладкой, как каток. Да это и был каток – гусеницы шасси со скрипом елозили по толстенному черно-зеленому в свете прожекторов льду, местами припудренному рыжей пылью. Это был дейтериевый лед. Колоссальные залежи льда – вглубь, вширь, вдлинь… Подлинное сокровище для ТЯРД и ТЯЭС… и никому, похоже, не нужное.
Жилин направил краулер в глубокий овраг и по боковому отвершку выехал на лавовое плато, сплошь усыпанное иссиня-черным щебнем и пористыми каменными глыбами – не то голубо-алыми, не то ало-голубыми. Здешнее освещение частенько морочило голову.
И только тут до Жилина долетел частый стук гусениц о лаву, напоминающий звон железа о железо. Стук приближался.
Глеб замер в тени, чувствуя, что к нему возвращается давняя настороженность, и увидел, как из глубокой промоины выехали четверо в черных мешковатых комбинезонах – из тех, что надевают под скафандры высшей защиты, – и с цилиндрическими прозрачными колпаками-шлемами на головах. Все они тряслись на обшарпанных, надсадно воющих краулерах типа «пинто» и гнали перед собой двух киберстроителей, похожих на маленьких кентаврят – головастеньких, рогатеньких, но без хвоста и на шести тонких ногах. Впрочем, у одного из роботов ног осталось только пять – левая кормовая была отстрелена. Измочаленное саморефлекторное соузлие то пыжилось вилкой, то повисало парой развязанных шнурков. Кибера заносило, он вертел головой и вовсю шевелил рожками локаторов, пытался отскочить в сторону и сбежать, но ему не давали. Загонщики, радостно вопя и улюлюкая, палили роботу под ноги из древних полуавтоматических карабинов, и киберстроитель шарахался, смешно подпрыгивая, от рвущихся пуль.
Второму киберу было явно нехорошо. Он бежал, шатаясь, задевая камни, спотыкался, один раз упал и перевернулся. Поднялся на ноги – правая передняя так и осталась в согнутом положении – и закружился на месте. Мощные трехсуставчатые манипуляторы разложились и болтались, как щупальца сушеного осьминога, волочились по грунту, попадали под ноги. Координатка конченая, определил Жилин, вскидывая дезинтегратор. Заряд перегретой плазмы коротко провыл и разнес правое переднее шасси у желтого «пинто». Танкетка на пару с контуженным кибером завертелась, заскрежетала по камням, выбрасывая ленту гусеницы, и стала колом. Водитель судорожно вцепился в руль.
– Я Глеб Жилин, – сказал главный киберинженер, выезжая на свет. – Безобразия закончены.
Слуховое устройство донесло выражения, затейливо выстроенные в три этажа. Шасси у синего «пинто» провернулось, меча каменную мелочь, и краулер бросило вперед. Водитель его картинно привстал с сиденья, наводя карабин. «Эти слегачи совсем ничего не соображают!» – вспомнил Жилин и нажал спусковую кнопку. Заряд плазмы прорыл нору в капоте синего краулера, ходовку заклинило, и машина встала на нос. Стрелка выбросило. Крутнувшись черной свастикой, он описал дугу и ударился оземь. Танкетка его перевернулась, скрипя лопавшейся пластмассой. Еще секунда, и между гусениц полыхнул длинный белый факел – рванули шаровые аккумуляторы.
Жилин перевел дуло на остальных троих. Те без лишних напоминаний отбросили карабины и подняли руки – доводы Жилина их убедили. Выброшенный, шепотом матерясь и припадая на одну ногу, «встал в строй». Щурясь, Жилин оглядел «охотничков». Молодые совсем балбесы… И что с ними делать теперь? Нотации читать? Пинков надавать?
– Снимайте сапоги, – холодно сказал Жилин.
Балбесы переглянулись, помялись, но магнитные застежки ослабили и сапоги стянули.
– Мотайте отсюда.
Балбесы в одних носках побрели к краулерам – жалкие, сгорбившиеся; тощие запястья торчат из манжет… Были бы с хвостами – поджали бы.
– Э, нет, ребята, – усмехнулся Жилин, – вы меня не поняли! Пешочком!
– Ты что?! – противным голосом заверещал кто-то из четверки. – Здесь же двадцать километров!
– Раньше надо было думать.
– Так и без ног можно остаться!
Пирамидальное дуло уставилось на крикуна, и тот заткнулся – дуло не дрожало, даже на волосок не отклоняясь от линии огня, словно и не живые руки сжимали лучемет, а бронзовые длани памятника.
– Ножками, я сказал!
Неолуддиты молча повернулись и пошли. Поступь их была неуверенной, они вздрагивали, вздергивая руки, сохраняя равновесие, шипели от боли на острых осколках или когда рассаживали палец о каменюку. Загребая рыхлый песок, взобрались на гребень кратера и перевалили его. Молча.
Жилин собрал оружие и перепрограммировал целые «пин-то». Жестом подозвал киберов. Один послушался, второй продолжал вертеться на одном месте. Глеб вздохнул, похлопал колченогого по круглой голове – она ему едва доставала до плеча, – сказал: «Помоги погрузить».
Киберстроитель с готовностью облапил собрата за шею-грудь, Жилин ухватился за кормовые ноги, и они вдвоем затянули робота на раму багажника. Жалко ж бросать!
Жилин взобрался на сиденье и включил двигатель. До техмодуля строителей оставался какой-то километр – купол белел за серыми буграми мальпаиса, как юрта в степи. Краулер ворохнулся и покатил прямо по длинной тени энергоприемника. Оба «пинто» волоклись след в след, как вьючные лошади в поводу. Сзади их догонял хромой киберстроитель. Как это бабушка Аня дразнилась на хромого? «Рупь двадцать, рупь двадцать, рупь двадцать…»
То ли делинквенты на Жилина так подействовали, то ли что, но ему живо вспомнилась Африка – и перистые ветви казуарин, и раскидистые сейбы, и вильчатые пальмы дум-дум. И как передвижные излучатели-гипноиндукторы сжимают кольцо вокруг горящего поселка, занятого пурпурами, и как вертолет-наводчик увертывается от ракет, и как тебя всего сотрясает одно-единственное, но жгучее желание – поймать пурпурную сволочь, отобрать у нее ржавый «калаш», и садить, садить по ней, по сволочи, длинной очередью, вколачивать ее в красную латеритовую слякоть, мешать со слоновьим навозом – за ту молоденькую учительницу, которую тхакуровцы сначала распяли, а потом вспороли ножом вагину и набили солью… И как невыносимо трудно было это желание в себе задавить.
Когда ж люди поймут наконец, что настали новые времена? Что уже необязательно топтать и мучить ближнего и дальнего? Тебе и так все дадут – и уютный домик, не хуже, чем у соседа, и бесплатную жратву, и шмотки от-кутюр. Броди себе с утра до вечера по цветущим садам, по изумрудным лугам, плюй с горбатого мостика в синюю речку и любуйся ласковыми и мирными пейзажами. Лепота! А приглядишься… В бескрайних садах-то, кои без гнилья и комаров, режутся в карты серые, запачканные типы, и ржут над собутыльником, заблевавшим с перепою изумрудную траву, и швыряют пустую тару в прозрачную синюю речку… «Нет, не тем, не тем я занят, – мрачно подумал Жилин. – Генерация, климатизация, колонизация… А толку? Ну, выправим мы Марс, выправим! Ладно. Благоустроим, то-се… „Нате, люди, пользуйтесь! Вот вам Земля номер два, получите и распишитесь“. И что? А ничего! Явятся все те же нечистые и подвыпившие, и заблюют, заплюют, затопчут пляжи озера Маринер, а на горе Олимп не поленятся начертать: „Здесь был Вася“…»
«Разве я генерации атмосферного покрова хочу? – думал Жилин. Да на кой он мне сдался, покров этот… Я хочу, чтобы люди выправились! Мне позарез нужны десять миллиардов гордых, веселых и добрых людей! Что же мне – оставить работу, бросить свои машинки и двигать в учителя? Пестовать хомо новусов? Похвально, конечно. Только вот откуда в Глебе Жилине взяться педагогическому таланту? Где, в каких сусеках души наскребет Глеб Жилин чуток понимания и капельку милосердия? И детей я не люблю… Нет, тут нужны люди, которые живут будущим, такие, как мой Антон Иваныч или Юлия Францевна. Они совсем-совсем другие…»
Перед зданием техмодуля Жилин остановил краулер, слез и протер шлем. Рядом с циклопическим остовом макропогодной установки техмодуль выглядел кукольным домиком, маленьким и уютным.
Пробежали, выстроившись в цепочку, четыре строительных робота. Их шеегруди и тяжелые рогатые головы плавно покачивались на ходу. Заприметив Жилина, киберы включили сигнал «ждем указаний». Глеб показал им руками: «Продолжать выполнять программу». Возбужденно стрекоча, роботы поскакали дальше.
Миновав широкий тамбур и кольцевой коридор, Жилин очутился в полукруглом помещении с перегородкой, служащей фоном видеопласту. Видеопласт создавал иллюзию золотой осени: трещиноватая чернь ветвей стряхивала ветхую кисею лиственного убора, тянулась к яркому, холодному небу, врастала в облака…
Жилин снял шлем. Навстречу пахнуло прелью. Обдало сухим теплом. Из «рощи» донесся женский смех, звяканье ложечек, приятный для ЖКТ звон кухонной машины. Раздвинув ветви «рябины», Жилин шагнул в кают-компанию, куда выходили двери рабочих комнат. Напротив «рощи» за тремя сдвинутыми столиками чаевничали кибернетисты и операторы-строители вперемежку. Никольский сосредоточенно хлебал чай, крепко держа кружку в ладонях. Длинный Сугорин в основном налегал на горячие пончики, таская их с большого блюда. Сухопарый, малость сутулый Соловейчик, склонясь, смешил свою жену, маленькую, милую Таню. Та заливалась звоночком. Высокая, очень красивая Ирина Никольская и худенькая, с веселыми глазами Света Сугорина чиркали какую-то схему на салфетке и спорили шепотом, отдувая со лба завитки волос – черных и каштановых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56