Затем его выцветшие, помутневшие глаза обратились к югу, туда, где раскинулись горы, и он стал молить богов, чтобы они дали пожить еще немного, еще несколько недель, чтобы он мог передать ей все, что она должна была узнать.
VI
Честер. Апрель 1233
– Мы должны ехать! – В глазах Джона горело волнение. – Теперь, когда я поправился, мы должны осмотреть мои северные владения, а потом, если все будет хорошо, мы поедем дальше в Шотландию, и я представлю тебя королю и твоей тетке. – Он улыбнулся. – По-моему, тебе пришло время познакомиться с нашим будущим королевством.
Элейн кивнула; ей всегда было приятно видеть его таким бодрым, полным планов на будущее. Но в глубине души она терзалась едва заметным, смутным сомнением. Когда она украдкой наблюдала за мужем, то замечала, что он старался работать как можно быстрее, будто боялся, что может не успеть завершить свои дела. Она замечала, что лицо его уже не было таким бледным, а глаза лихорадочно горели. Иногда ночью, когда они лежали рядом, Элейн прислушивалась к его глубокому дыханию. Чтобы вселить в себя уверенность, она осторожно клала руку ему на грудь, на левую ее сторону. Она чувствовала размеренное биение его сердца, успокаиваясь, внушая себе, что с ним все хорошо.
В конце апреля они наконец оставили Честер и поехали на запад, возглавив длинную вереницу слуг, рыцарей, солдат, помощников, повозок и тележек. Элейн скакала на Непобедимом, которому сделали новую позолоченную упряжь и сшили шелковую попону. Элейн гордо посмотрела на мужа; тот уверенно и спокойно ехал рядом на большом вороном коне, который не отставал от Непобедимого. Это был старый, много повидавший на своем веку конь, который шел очень красиво.
Первую остановку они сделали в южном Йоркшире, в старом поместье, лежавшем в долине между холмами у подножия гор. Дом был необычным, и в нем едва могла разместиться даже четверть огромной кавалькады, так что многим пришлось ночевать за стенами поместья.
Утомившись после долгой поездки верхом, Элейн рано удалилась в свои покои. Супружеское ложе уже приготовили, занавески с гербом Честеров висели на своих местах, а сундуки были распакованы. Ронвен же осталась в Честере. С того вечера, когда Элейн возвратилась из Абера, Джон больше не вспоминал о Ронвен. Сама Элейн и думать не хотела о том, чтобы отправить ее обратно. В тот же день она обняла ее и попросила избегать встреч со своим мужем, но и только. Затем Джон пригласил Элейн в постель, и о Ронвен начисто забыли. Ее кормили и одевали; она числилась первой камеристкой и няней Элейн, получая годовое жалованье на ткань и свечи. Чего еще она могла желать?
Элейн сидела на низком стуле перед зеркалом, пока Лунед укладывала ей волосы, как вдруг она поймала в зеркале взгляд своей горничной.
– Жаль, что здесь нет Ронвен, – медленно сказала Элейн.
– Здесь неплохо и без нее. – Лунед между тем энергично расчесывала гребнем огромную копну ее волос. – Она же знает, что лорд Честер не хочет и видеть ее, вот она и решила остаться в Честере. Она говорила, что больше не нужна вам.
– Но ведь это не так. – Элейн нахмурилась. – Ведь она же нужна мне.
– Но не теперь, когда вы спите в постели лорда Честера. Так она, во всяком случае, сказала. – Лунед покачала головой.
– Но это и моя постель. – Элейн почувствовала, что краснеет.
– О, конечно. – И Лунед загадочно улыбнулась. В свои шестнадцать лет она уже превратилась в миловидную молодую женщину с тонкой талией и высокой упругой грудью. Но прославили ее соблазнительные темно-серые глаза, оттененные длинными черными ресницами, так что все юноши, видевшие ее, сразу теряли голову. За Лунед ухаживали два оруженосца и четверо пажей; не проходило и дня, чтобы ей не преподносили небольшие подарки или не посвящали стихи, – все это ей украдкой подкладывали за обедом или смущенно совали в руку, пока она ожидала Элейн в большом зале.
– Ронвен сказала, что приедет, когда понадобится вам, – если милорд заболеет или если вы забеременеете. Она сказала, что тогда-то вы вспомните о ней и позовете ее. – Лунед встала позади Элейн и снова взялась за гребень.
– Когда я забеременею? – уязвленная этими словами, Элейн словно услышала в них досаду самой Ронвен. – Но я пока не беременна, пока еще нет. – Она поймала свой локон и стала накручивать его на палец.
– Ну, у вас еще много времени, – с горечью заметила Лунед. – Милорд ведь поправится. Это случится, когда милорд почувствует себя лучше. – Значит, окружающие тоже стали отсчитывать недели и вести подсчеты. – Ронвен говорила, будто может дать вам порошок, который надо подсыпать ему в вино, чтобы граф мог достаточно распалиться для зачатия. – Она осеклась, так как увидела в зеркале выражение лица Элейн.
– Как ты смеешь! – Элейн вскочила на ноги. – И как она смеет! О чем вы все говорите? Мой муж ничем не болен! Он здоров, полон сил и совершенно поправился.
– Прошу прощения, миледи. – Лунед испугалась. Она не ожидала такой вспышки гнева от своей госпожи. – Я вовсе не хотела вас рассердить. И Ронвен тоже желала вам только добра, она только хотела угодить вам.
– В таком случае, ей это не удалось. – Элейн подошла к камину и глянула на тлеющее полено; в комнате было холодно и сыро. – И мне нужно видеть ее. Я хочу поговорить с ней. Пусть она придет. – Какое-то время Элейн снова чувствовала себя одиноким несчастным ребенком.
За окном было темно, ветер с воем метался по вересковым пустошам. Наконец Джон пришел в спальню; перед этим он несколько утомительных часов беседовал со своим казначеем и управляющим поместья, споря по поводу стоимости прошлогоднего урожая. Джон лег рядом с Элейн, протянул, как обычно, руку и погладил ее волосы. Коснувшись ее плеча, словно желая удостовериться, что она здесь, он, как обычно, устало повернулся на другой бок и глубоко уснул, оставив ее лежать и смотреть в темноту.
VII
Замок Честер. Апрель 1233
Посланник из Уэльса поплотнее укутался в грубый овчинный полушубок и украдкой поглядывал через плечо. С тех пор как он дал слуге монету и попросил его позвать леди Ронвен, прошло уже немало времени. За его спиной солнце медленно опускалось за горизонт, окрашивая облака в ярко-алый цвет. Поднялся холодный ветер, с упрямой настойчивостью задувавший с севера. В отсутствие графа и графини замок выглядел на удивление пустым. Гарнизон замка и его управляющие оставались здесь, однако большая часть из огромного штата прислуги отправились вместе с лордом Честером в объезд его обширных владений.
Когда Ронвен наконец пришла, одевшись потеплее, уже почти стемнело. Они встали возле конюшни и несколько минут торопливо говорили по-валлийски. Затем вестник передал Ронвен письмо, та дала ему несколько монет, и он исчез в ночи. Как только забрезжит рассвет, ворота откроются, и он отправится обратно в Деганнви. Ронвен спрятала письмо в лиф платья и вернулась назад в комнату женской прислуги. Сейчас там жило лишь несколько женщин; среди них были прислужницы, Ронвен, ключница и две молодые беременные женщины. Поэтому Ронвен не составило труда найти укромный уголок, спокойно усесться к мерцающей свече и прочесть письмо, которое Граффид написал Элейн.
Хотя письмо было написано весьма осторожно, смысл его не укрылся от Ронвен. Граффид неоднократно встречался со своим отцом, и Ливелин наконец решился предоставить свободу своему старшему сыну. Он даже туманно пообещал, что Граффиду отдадут во владение полуостров Лейн и позволят принимать участие в делах Даффида, если он признает Даффида наследником отца.
Ронвен бросила письмо на колени и невидящим взглядом уставилась на тяжелые деревянные ставни. Если бы только у Граффида хватило ума согласиться и дожидаться своего часа! Она вздохнула и вынула из платья еще одно письмо. Оно пришло в тот же день, что и первое, и тоже было адресовано Элейн. Это письмо было доставлено гонцом, одетым в цвета принца Аберфрау. Гонец весьма неохотно согласился передать его Ронвен. Ему заплатили, и заплатили хорошо, так что он должен был передать письмо графине Честер, и никому другому. Но в конце концов он согласился. Всем было известно, что леди Ронвен была сиделкой графини, ее другом и доверенным лицом. Ей можно было доверять, и она наверняка передаст письмо по назначению, как только сможет.
Прочтя письмо, Ронвен нахмурилась. Чувствовалось, что рука Эиниона слабела. Его почерк был неровным; слова были неуклюже разбросаны по грубому пергаменту. Однако из письма была понятно, что бард срочно хотел увидеться с Элейн, хотел, чтобы она приехала в Мон.
Ронвен снова вздохнула. Как-то однажды Элейн позвала ее в свою спальню, когда граф ускакал куда-то на целый день. Они обнялись, как в те дни, когда Элейн была еще ребенком.
– Теперь я его жена, Ронвен, – прошептала Элейн, и ее глаза сияли от счастья. – По-настоящему. – Она взяла Ронвен за руку. – О Ронвен, я так его люблю! Подожди еще немного, пожалуйста. Я знаю, что он полюбит тебя, наверняка полюбит. – Ронвен едва подавила в себе укол ревности, вызванный словами Элейн. Но, видя горящие от счастья и умоляющие глаза Элейн, она растаяла, потому что никогда не могла отказать ей, если та о чем-нибудь просила.
– Я подожду, детка, – сказала она, скрывая обиду и грусть. – Я буду держаться от него подальше и ждать. – И все же то, как Элейн относилась к ней те две недели перед отъездом, сильно задело Ронвен. Казалось, Элейн совсем забыла о ее существовании. Но Ронвен наблюдала за происходящим и выжидала, старалась не попадаться графу на глаза, как она и обещала. Когда супругам и их свите пришло время отправиться в путь, она отказалась ехать, ссылаясь на усталость; однако она попросила Лунед с особой тщательностью заботиться об Элейн во время ее путешествия.
Ронвен еще раз просмотрела письмо Эиниона; да, подумала она, вот это важно. Эинион никогда бы не вызвал Элейн, если бы не считал это вопросом жизни и смерти. Эиниону Ронвен готова была доверить Элейн, как самой себе; она уважала и ценила этого человека больше самого принца. Не подчиниться ему означало не подчиниться воле богов, а вот подчинение было равносильным тому, чтобы разлучить Элейн с мужем, снова отправиться с ней в Гвинед, поехать домой.
Она медленно прошлась по комнате; к юбке цеплялась пыльная сухая трава, которой был устлан пол. Глаза Ронвен сияли; эти письма давали ей повод отозвать Элейн назад, забрать ее домой. Она надолго застыла перед камином, не замечая, что остальные женщины враждебно смотрят на нее, забыв на некоторое время про свои веретена и шитье. За несколько недель, прошедших после приезда Ронвен, нрав ее становился все капризнее, а высокомерие все более вызывающим. Ее красивое лицо осунулось, похудело и побледнело. Казалось, она совсем не замечала окружающих.
Что теперь предпримет Элейн, как она поступит? Решит вернуться в Гвинед и вмешаться в запутанные политические дрязги и интриги своих братьев? Поехать к Эиниону? Или же она решит остаться с мужем и в качестве графини объезжать свои владения? В памяти Ронвен снова всплыло лицо Элейн, ее горящие от счастья глаза, – она знала то, что Ронвен уже никогда не узнает и не сможет понять, и ее голос: «О Ронвен, я так его люблю!» В тот миг она поняла, как ей следует поступить.
Ронвен медленно и уверенно положила оба письма в огонь и наблюдала, как они загорелись, почернели и превратились в пепел.
VIII
Пенмон, Энглси. Апрель
Эинион сидел в своей одинокой хижине отшельника и смотрел в огонь, чувствуя, как ледяные ветра обволакивают его, окутывают плечи и холодят спину. Тело его ломило, и боль отвлекала его от раздумий. Сейчас он уже не мог думать ни о чем, кроме холодного ветра, который кружил вокруг острова и катил по морю барашки белой пены.
Наклонившись, он взял полено и бросил его в огонь. Сегодня утром в пламени он видел гонца, видел, как тот передал письмо Ронвен. Эинион улыбнулся и почувствовал себя увереннее. Уж Ронвен наверняка поймет всю важность письма, и Элейн скоро вернется. Осталось подождать всего несколько дней, и она вернется. Всего несколько дней…
Эинион помрачнел: ему вдруг стало больно дышать. Хижина была полна дыма, завывания ветра превратились в плачущий крик. Он посмотрел в огонь, положил руку на грудь, собрал все свои силы и хотел было подняться на ноги, когда боль подкосила его. Она стиснула его железной хваткой и, словно кованая решетка, вдавила его грудь и сжала сердце, нанося ему последний страшный удар. Эинион услышал свой громкий крик – это его легкие сделали последнее усилие, прежде чем отказать навсегда. Глубокая тьма обволокла его, она пожирала его разум, но потом Эиниона озарило прозрение: Элейн не собиралась вернуться, ему не суждено увидеть ее снова, хотя в глубине души он всегда думал, что именно так и будет. Ронвен предала своих богов, она бросила его письмо в огонь; в приступе слепящей боли он видел, как она делает это. И вот теперь Элейн придется одной противостоять своей судьбе и смотреть ей в лицо, лишившись его наставлений.
Когда Эиниона накрыла кромешная тьма и шум ветра стоял у него в ушах, он последний раз напряг все тело, сделал несколько шагов в темноту и навзничь упал в огонь.
Глава восьмая

I
Йоркшир. Апрель 1233
– Королева Шотландии беременна! – Эту новость с некоторой долей злорадства гонец сообщил ошеломленному окружению графа Честера. – Его милость велит, чтобы все подданные разделили вместе с ним эту радость и благодарили Всевышнего за то, что он наконец услышал его молитвы. Ваша тетя, миледи, – продолжал вестник, повернувшись к разом покрасневшей Элейн, – просит приветствовать вас особо и надеется, что вы и ваш супруг посетите в скором времени их величеств на севере.
– А ты говорила, что это мне предстоит стать королем. – Джон обрушился на Элейн, едва они остались одни. – Пресвятая Дева Мария, как я мог поверить тебе? Как ты могла так обманывать меня?
– Я не обманывала, – вскричала Элейн. – Я сказала вам только то, что сказали мне самой. – Джон стоял в центре комнаты, крепко сжав одну руку другой;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72