— В соседнюю комнату. Прочь. Выйди.— Хорошо, сэр, — девушка быстро прошла мимо, он слышал, как открылась и закрылась дверь.— Мэдди, — думал он, — Мэдди, Мэдди…Кристиан дернул звонок. Он хотел пойти за ней, привести назад, объяснить и уже вышел из комнаты на лестницу, захлопнув за собой дверь.В соседней комнате немедленно закричал младенец. Этот звук остановил Кристиана. У него мелькнула мысль, что все это — ошибка. Мэдди выслушает его, если он сможет объяснить, что все это ошибка. Это дочь миссис Сазерленд, она должна забрать ее. Вышло недоразумение, несчастное недоразумение.Жерво распахнул дверь спальни. Девушка дико взглянула на него. Ребенок встретил его усилившимися воплями.— Извините, ваша светлость!Девушка стала укачивать ребенка.— Она не будет кричать! Она очень послушная, ваша светлость!Выражение ужаса в ее глазах заставило Кристиана замереть в дверях. Внезапно плач прекратился. Девушка прислонила младенца к себе, открывая маленькое личико.Девочка хныкала. На Кристиана смотрели две наполненные слезами пуговки глаз. Тревожно и внимательно. Лобик сморщился, как будто пассажир вышел из кэба и понял, что это не его остановка.Со сверхъестественной силой узнавания и откровения Кристиан увидел самого себя. Не в круглом бледном личике, не в соломинках волосиков, не во всем облике ребенка… Кристиан увидел маленькое недоуменное замешательство, зарождающееся осознание, познание мира — странного и непостоянного; немного дурацкое, беспомощное ощущение того, что, возможно, ты ступаешь на зыбучие пески.Жерво знал это чувство.Рука его разжалась, он отпустил дверь и сделал шаг в комнату. Круглые, немигающие глаза следовали за его движением с ошеломленным недоумением. Младенец смотрел на его рубашку и черный плащ, рассматривая его как объект огромной, но непостижимой важности.Девочка взглянула ему в лицо. И вдруг озарилась улыбкой, как при неожиданной встрече возлюбленного в толпе. Ты здесь: молчаливое послание осветило ее как свеча, вызывая в нем внезапный ответ. Наконец, ты здесь!Девочка замолотила ручонками и усиленно загулюкала. Кристиан сделал шаг назад, потрясенный охватившим его чувством.— Черт тебя побери, — тихо проговори он, а девочка засмеялась ему в ответ.— Сэр? — голос лакея, раздавшийся сзади, заставил его обернуться…С трудом Кристиан сфокусировал взгляд на слуге.— Герцогиня… — Жерво понял, что теперь весь дом узнает, что произошло. Его охватил гнев. — Когда она уехала? Узнай.— Ваша светлость, повар говорит, что хозяйка вышла через кухню два часа назад и запретила кому-либо следовать за ней.Кристиан знал, куда она пошла. К своим квакерам, темным трезвенникам, которые были здесь вчера.Или к Ричарду Гилю.В нем взорвалась немая злоба. Тогда пусть уходит! Отпустить ее, отдать ему.Кристиан толкнул дверь плечом, от чего она хлопнула о стену и отскочила. Младенец громко заревел.— Тише, тише, — зашикала девушка, а ребенок заревел еще громче. Девушка встала и подняла ребенка на плечо. Девочка продолжала реветь.— Она успокоится. Я сейчас уложу ее… — заверила девица сквозь завывания. — Если вы только разрешите ее где-нибудь уложить. Я бы присматривала за ней всю ночь…— Положи! — Кристиан махнул рукой на кровать. — Здесь.Он взялся за звонок. Девушка стала укладывать ребенка. Младенец! Чертов ребенок… Ричард Гиль… Мэдди… Мэдди… Она будет связана с этим мулом… Так ведь? Благочестивый хмырь, он и не знает, как…Кристиан вспыхнул от злости.Его. Она была его женой. Он не должен позволять Гилю прикасаться к ней. Опять он дернул звонок.— Мой плащ, — рявкнул он лакею. — Вызвать экипаж.
У одного из длинных выставочных залов Баттерфильдз-Ламбет, прикрытом рядами цветов в горшках, ожидая, стоял Кристиан, поставив ногу на скамейку. Он похлопывал хлыстиком для верховой езды себе по ноге, в то время как квакер шел к нему вдоль теплицы.Гиль остановился, но Кристиан не выпрямился, а лишь искоса смотрел на него.За арочным проемом замерли последние звуки шагов садовника. Гиль вернул Кристиану напряженный взгляд, в котором не было ни триумфа, но и ни боязни и Кристиан сразу понял, ее здесь нет.Он опустил глаза, кончиком хлыста толкнул бело-розовые гвоздики, молча глядя на них. У него было настоятельное желание резким движением срезать все цветы.Но он сдержался.— Она ушла от тебя? — спросил Гиль.Сквозь пальцы Кристиан видел только его черную шелковую сутану на фоне ярких лепестков. Он подвигал хлыстом, шевеля листву, и подумал, что запах влажной земли и гвоздик теперь будет преследовать его.— Она не приходила ко мне, — продолжал Ричард. — Ты знаешь, какое Собрание она посещает?Кристиан покачал головой.— Я могу узнать, — проговорил Гиль. — Я дам тебе знать, что она жива и здорова, если ты хочешь.Кристиан чувствовал себя оставленным за высокой стеной с закрытыми воротами.Она ушла по собственной воле и оставила его. Он не знал, где она. Он никогда не сможет завоевать ее уважения. Достаточное тому свидетельство ревело в его гостевой комнате. Его жизнь вызвала у Мэдди неприязнь, она стремилась к этому богобоязненному садовнику, к простому и скромному следованию добродетели.Кристиан посмотрел на Гиля и подумал, что он никогда не заставит Мэдди рассмеяться.— Ты будешь добрым постоянным и мудрым, гораздо мудрее меня, и она будет тебя уважать, черт тебя дери, проклятье! Лучший мужчина.Кристиан отбросил плащ и выпрямился. Затем отвернулся. Раскрыв дверь, он нагнулся, держа в руке хлыст и шляпу.— Она боится грозы, — сказал Жерво, что Гиль никогда бы не узнал этого сам.И призраков. Жерво ступил на ранний иней. Но об этом Ричарду Гилю знать совершенно не обязательно.Утреннее солнце вовсю светило через щель в занавесках гостевой комнаты, бросая полосу яркого света на кровать и подушки, поддерживающие ребенка. Кристиан посмотрел на сидящую в углу девушку и впервые обратил внимание, как она устала.— Накормила? — мягко спросил он.— Да, и переодела полчаса назад, сэр.Он даже не подумал об этом.— Ты… Я хотел сказать.Она тихо ответила:— Вчера вечером. Госпожа разрешила мне поесть.— Тогда спустись вниз.— О сэр, я не могу оставить ребенка.— Я же здесь.— Вы, сэр? — девушка, казалось, сильно сомневалась.— Десять минут, — заявил Кристиан. — Ешь!Она отвесила поклон и поспешила за дверь.Кристиан подошел к кровати и посмотрел на ребенка. Он разбудил девочку, маленькие ручонки копались в покрывале, а похныкиванье вот-вот могло перейти в крик…Договоренность. Шотландия. Он должен написать в Сазерленд. Но он уже устал думать об этом.Девушка ему понравилась. Ей надо бы заплатить за уход за ребенком, хныканье начинало усиливаться, напоминая скрип двери, а затем стало переходить в настоящий ор.Кристиан встал с кровати и, подойдя к занавескам, задернул их, полоса света исчезла. В сгустившейся темноте ребенок продолжал плакать, не кричать, а негромко всхлипывать, напоминая блеющую в горах заблудившуюся овечку.Младенец был накрыт шалью. Кристиан подумал, что в нетопленой комнате девочке может быть холодно. Он снял плащ и набросил на малютку. Глазки-пуговки повернулись к нему. Плач прекратился и сменился выражением неясной озабоченности. Он сделал шаг назад и плач возобновился. Жерво не мог понять, что еще может требовать этот ребенок, возможно, она хочет на руки, но он решил не заходить так далеко, надо позвать другую горничную. Ему очень хотелось лечь.Девочку можно оставить здесь, а он ляжет в соседней комнате. Через несколько минут вернется девушка.Ребенок продолжал плакать, долгие, слабые всхлипывания потерянной души. Он снова наклонился над кроватью. Девчушка смотрела и рыдала так, словно весь мир был невыносимым. Прошло несколько минут. Младенец закрыл рот и уставился на Жерво с надеждой и слабой икотой.— Боже, — проговорил он, лег на кровать, подложил подушку себе под голову и подтянул плащ, шаль и девочку к своей груди. Тоненькая ручка прижалась к кружеву рубашки. Раздался всхлип, перешедший во вздох.«Женщина», — думал он, утопая в постели, в то время как сон одолевал его. Он пошевелил пальцем, ощупывая нежную щечку.Как тебя зовут?Спросить девушку. Не забудь…Мэдди…Это было ошибкой. Теперь я должна уйти.— Не плачь, не плачь, девчушка… я так устал. Я никак не заслужил тебя?.. Мэдди… но я любил тебя. Я всегда любил тебя. Глава 35 Отец Мэдди вернулся обратно. Было решено, что для Мэдди продолжать путешествие нецелесообразно, так же, как вступать в любые отношения с тем миром, который она оставила. Она покорилась мудрости Собрания и жила уединенно в Кенсингтоне, ожидая, когда они с отцом смогут вернуться домой, ведь было совершенно очевидно, что кузен Эдвардс никогда не примет их теперь.Ее отец был очень слаб. Раньше Мэдди думала, что он не здоров, но теперь она поняла, что это было опустошение, виной которого была она. Он даже мало разговаривал с Элиасом, как будто после долгой жизни в согласии их поссорили друг с другом. Когда юрист пришел консультировать Мэдди по поводу расторжения брака, то отец даже не вышел из своей комнаты.Самым трудным было то, что Мэдди не признавала незаконности брака. Иск о расторжении должен был опираться на незаконность самого брака и на тот факт, что ни одна из сторон не собиралась возражать против расторжения. Мэдди знала, что адвокаты извещены, но она никого из них не видела. У нее же оставалось одно обязательство — написать письмо с осуждением своих действий.Это было самым трудным делом, которое она когда-либо делала в своей жизни. Она не плакала, не плакала с тех пор, как покинула Белгрейв-Свейр. Но когда она взяла ручку и бумагу, все расплылось у нее перед глазами. Она не смогла писать. Мэдди сделала несколько попыток, надеясь, что будет чувствовать себя лучше.Она запиралась днем, вставала рано утром, даже начинала писать сразу после безмолвных часов богослужения по средам и орошала бумагу самыми обильными слезами.В тот вечер за обедом Элиас разрезал жаркое.— Сегодня у меня был судебный исполнитель, — сказал он, положив кусок мяса на тарелку Мэдди. — Он получил заверение, что герцог Жерво не желает чинить каких-либо препятствий на пути исправления твоей ошибки.Так вот как это называется — «ошибка». Мэдди смотрела в тарелку. Никто больше не сказал ни слова. Она взяла нож с белой роговой ручкой и отрезала кусочек мяса. Но есть не смогла.Обыкновенная жизнь. Простое служение тишине и Богу. Она искренне легко опять приняла это. Помогала Констанции стирать, ходила на службу, сопровождала пожилую женщину, которая посещала больных. Все было просто и ясно. Рано вставать. Делать тяжелую работу. Мало говорить: плохо быть ленивым, нечестным, суетным. Не думать о герцоге.Мэдди чувствовала себя и дома, и где-то далеко. Она обращала внимание на прислугу, экипажи, позолоченные и дорогие украшения, она замечала даже красивые платья, когда думала о том, как она подурнела по сравнению с блестящими дамами, которые танцевали в Белгрейв-Сквейр.Она не чувствовала лишь одного. Это была оставшаяся в прошлом часть ее души.Иногда ей вдруг представлялось, что она должна помочь Кристиану пришить пуговицы на жилет, не забыть переписать его письма. Мэдди слышала шаги на лестнице, и ее сердце замирало. Но шаги никогда здесь не были достаточно быстрыми и нетерпеливыми. Она сжимала пальцами кольцо — маленькое украденное сокровище. Идя по улице, Мэдди останавливалась и поворачивала лицо к зимнему закату. И к нему, как будто он был там, как будто она могла еще раз ощутить его, почувствовать хотя бы один раз.Но он не желал чинить никаких препятствий. Мэдди взяла кусочек мяса и проглотила его. Раньше она была нужна ему, а сейчас нет. Их жизни пересеклись ненадолго во времени и пространстве и опять разошлись. Он был герцогом Жерво. Она была позором в своем Собрании. Она чувствовала осуждение. Она была среди друзей, и все же ее имя — предмет публичного интереса в газетах, а это причиняло горькое унижение Обществу.Она была благодарна Элиасу, Констанции и некоторым другим друзьям, которые беседовали с ней, разъясняя, насколько она пребывала в заблуждении, однако смогла отвернуться от него идти к Свету. И каждый ждал ее письма с самоосуждением.— Как продвигается твоя работа, Джон? — спросила Констанция Тиммса.Он потер подбородок.— Медленно. Последние дни слишком медленно.Мэдди сказала:— Ты не захотел, чтобы я тебе помогала.— Я не уверен, что захочу опубликовать эту работу.Она повернулась к нему.— Не будешь публиковать?— Мэдди, девочка, — сказал он тихо. — Ты же знаешь…— Не все, но, — она остановилась.— Должен ли я публиковать то, что связано с его именем? Я не думаю, что тебе это понравится. — Он улыбнулся ласковой грустной улыбкой. — Сказать по правде, я столкнулся с одной трудностью в доказательствах и моих способностей не хватает.Она наклонила голову над тарелкой. Это было нечестно. Отец так устал и так много работал. Его исследованиям не должны мешать ее ошибки.— Немного савойской капусты, Джон? — Констанция переменила тему разговора. — Ее принес сегодня утром друг Гиль. Он говорит, что на рынок привезли крамбе по шиллингу и шесть пенсов за корзину.— Мне бы хотелось, чтобы он нашел для нас немного спаржи, — сказал Элиас. — Или вырастил ее рядом со своими цветами.Констанция чуть улыбнулась.— Его должна попросить Архимедия. Для нее он сделает, что угодно.— Сейчас, Констанция, — мягко упрекнул ее Элиас, — ты забегаешь вперед.Констанция, не раскаявшись, положила Мэдди савойской капусты.— Все счастливо уладится, — сказала она. — Я сердцем чувствую, что так будет.— Ты продолжаешь писать свое письмо, Архимедия? — спросил Элиас.— Да, — сказала она, бесцельно помешивая капусту в тарелке. — Я не закончила.— Сегодня вечером мы вместе помолимся, — сказал он. — Может быть, это поможет направить тебя.— Да, согласилась Мэдди.Ошибка должна быть исправлена. Он не хотел чинить препятствий.Мэдди помнила его в последний момент — она никогда не забудет его. Добродушная самоуверенность, великолепие и власть, звезды и бесконечность, мир на расстоянии протянутой руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58