Фейн и собаки вошли за ним, а Дьявол цапнул за ботинок Фейна, когда гвардеец появился, сияя золотыми шнурками и алой полковой формой, вращая на пальце шляпу. Он бросил шляпу в сторону Кристиана.— Сазерленд передает это тебе.Кристиан поймал ее. Затем убрал передние лапы Дьявола со своих коленей.— Черт знает, что ты говоришь. Сазерленд?— Они утверждают, что ты оставил свою шляпу у его двери прошлой ночью.— Кто утверждает?— Как думаешь, кто? — Фейн тяжело повалился в кресло. — Его проклятые секунданты, вот кто утверждает.Кристиан усмехнулся, несмотря на головную боль.— Вот как? Он уже вернулся? И сразу вызвал меня на дуэль?— Чтоб тебе пусто было, Шев, никто не находит это забавным, — сказал Дарэм. — Сазерленд чертовски хорошо стреляет.Фейн погладил голову Кэсси, а потом убрал черный собачий волос с красного пальто.— Срок — завтра утром. Если тебя это устроит, конечно. Мы предлагаем пистолеты, но ты можешь выбрать сабли.Кристиан опять закрыл и открыл глаза. Головная боль оглушала его. Он не мог даже думать.— Да-а, неудачно… Встретиться в его прихожей… — мрачно добавил Фейн. — Клянусь, он не искал улик против тебя и мадам Сазерленд. Случай, вот и все. Ты надеялся, что этот глупый ублюдок оставит все в тайне? Не так ли? А он рассчитывает убить тебя, раз он умеет это делать. Долгое путешествие на континент или повешение, если он не сумеет вовремя удрать. Боже, Шев, я сам донесу на него, если он убьет тебя.Кристиан посмотрел на Фейна с беспокойством и подумал, что это, должно быть, самая изысканная острота, которую он не был расположен принять. Но никто не улыбался, а Фейн выглядел просто скверно.— Секунданты Сазерленда вызвали вас этим утром? — спросил Кристиан.— Карточки пришли в восемь, — Дарэм помахал рукой. — В девять часов они были на лестнице в Албани. Он кипит, Жерво. И жаждет крови.— Они сказали, что я был в его доме?— А разве ты не был?Кристиан уставился на свои носки. Он никак не мог припомнить, что же произошло прошлой ночью.— Боже, я, видимо, был очень пьян.— Эге, ты что же, ничего не помнишь?Кристиан отрицательно покачал головой. У него не было чувства, что он много пил. Он не помнил, как начал пить. У него болела голова, рука… Он просто чувствовал себя как-то странно.— Черт возьми, — сказал Дарэм, сев в кресло. — Какая-то путаница.— Не имеет значения. — Кристиан потрогал пальцами переносицу. — Значит, завтра? Слишком быстро…— Когда?— Я отдаю статью завтра вечером. Значит, встретимся в среду утром.— Сдаешь статью, — удивился Фейн.— Математическую статью.Полковник уставился на него.— Статью, Фейн, — терпеливо повторил Кристиан. — Ты вообще-то читал в армии?— Иногда, — ответил Фейн.— Шев — настоящий Исаак Ньютон. — Дарэм откинулся в кресле и скрестил ноги. — Хотя ты бы никогда этого не подумал, глядя на него, правда? Ты выглядишь чертовски плохо, Жерво.— Я и чувствую себя так же, — сказал Кристиан. Левой рукой он погладил собаку и вздохнул. — Проклятье. А я только что отправил ей красную орхидею.
Белый, элегантный, только что построенный загородный дом в Белгрейв Сквейр был оскорблением для Мэдди. Все, что касалось герцога Жерво, оскорбляло ее. Как член Общества Друзей она полагала, что должна проявить заботу, уводя герцога от танцев, азартных игр и праздного времяпрепровождения, но, по правде говоря, ее божественную внутреннюю сущность не слишком интересовало его душевное состояние. На самом деле она ощущала настоящий антагонизм к мужчинам. При обычных обстоятельствах Мэдди не подумала бы о нем. Ей не приходилось никогда много слышать о герцоге Жерво, пока он не начал по каким-то непонятным причинам писать письма в журнал Лондонского Аналитического Общества и стал занимать какое-то невидимое место в маленьком доме Тиммса в Челси.Она всегда читала журнал вслух своему отцу и, конечно, это она написала под диктовку ответ на опубликованное письмо герцога с запросом о монографии Тиммса о решении уравнений пятой степени. С тех пор прошло почти шесть месяцев, в ящиках на окнах рос сладкий горох, и тюльпаны красными всполохами выделялись на фоне бледных стен. Мэдди стала постоянной гостьей в Белгрейв Сквейр.Она никогда не видела самого Жерво. Она вообще не заглядывалась на мужчин. А герцог никогда не обратил бы внимания на женщину такого скромного квакерского поведения, как она. Он лично не посещал собраний Аналитического Общества, у него были более аристократичные и сомнительные способы времяпрепровождения.И вот Архимедия Тиммс появилась на пороге его благородного дома с копией последней работы отца, переписанной ее аккуратным почерком. Забрав бумаги, старший лакей Кальвин проводил ее в нишу гостиной, предложил шоколад, унес записи Тиммса и оставил ее чуть ли не на три с половиной часа, заставив ждать своего возвращения с запиской и несколькими исписанными ручкой листами. Ряды уравнений были выписаны так, словно буквы, цифры и дуги представляли большую эстетическую ценность, чем математический результат.Чаще всего Кальвин возвращался с обещанием герцога, завтра. А когда она приходила на следующий день, назывался другой срок, потом еще — до тех пор, пока она не теряла терпение. К этому добавлялось спокойное, но несколько растущее возбуждение отца, связанное с тематикой их совместной с Жерво работы. Вся жизнь отца была в математике, неопровержимое доказательство теоремы поставило весь смысл его существования не для личной славы из-за такого достижения, а из любви к науке. Он считал герцога чудом, удивительным благом в своей жизни и воспринимал нерегулярное общение с этим человеком с бесконечным терпением.По правде говоря, Мэдди испугалась, что она немного ревнует. Как светилось лицо отца, когда она, наконец, вернулась от Жерво с новым набором уравнений и аксиом, как он был потрясен, а потом глубоко удовлетворен, когда она прочитала ему все, и он обнаружил новое вычисление, выполненное с особой тщательностью. Да, можно было позавидовать такому счастью, ведь для нее в математике не было ничего, кроме бесконечного набора символов. Эта наука напоминала ей послание на иностранном языке, которое можно прочитать и произнести, но нельзя понять. Некоторые люди были просто рождены математиками, а Мэдди, несмотря на счастливые надежды отца, даже назвавшего ее в честь Архимеда, была не из их числа.А герцог Жерво был несомненным талантом. Кроме того, он был распутным, безрассудным, экстравагантным и галантным игроком, любителем женщин, покровителем искусств, художников, музыкантов и писателей. В скандальных газетах он проходил под призрачными инициалами Г.Ж. Его подвиги описывались довольно часто. У Мэдди появилось занятие интересоваться его жизнью. Говоря откровенно, он был повеса. Тиммсу было безразлично все, для него значение имел только талант. Но Жерво был герцогом, и об этом Мэдди вспоминала гораздо чаще, чем отец, говоря точнее, всякий раз, когда она ждала его в гостиной. А теперь, дав два месяца назад согласие написать вместе с Тиммсом работу и даже снизойдя до предварительного представления материалов на ежемесячном собрании Аналитического Общества, Жерво, очевидно, забыл об этом и ему даже нельзя было надоедать просьбами закончить последний этап вычислений.По меньшей мере, Мэдди надеялась, что он забыл. У нее было опасение, что герцог может сыграть с отцом ужасную шутку. В самых страшных ночных кошмарах ей представлялось, как Жерво приходит в Аналитическое Общество со своими шокирующими друзьями, может быть, навеселе, с сомнительными женщинами и выставляет отца и всех членов общества на посмешище. У нее не было реальной причины подозревать, что он так поступит, но отец был очень огорчен и смущен перед своими друзьями-математиками из-за поведения этого аристократа — слишком ленивого, чтобы жить в соответствии с обстоятельствами, а не распущенностью. Жерво просто убивал свободное время, а для ее отца — в этой статье содержался источник жизненной силы.Она поднялась по ступенькам под портиком белого загородного дома, думая послать герцогу вместе с вежливым и скромным запросом отца записку со своими замечаниями. Несмотря на то, что у нее в душе никогда не было смелости поговорить с Жерво наедине, она была уверена, что не оробеет перед его титулом. Ее не беспокоил разговор с ним — это знак, что ее порывы в согласии с волей Господа. На основе библейского равенства людей она чувствовала, что все, что может указать на заблуждения и грехи герцога перед Господом, должно пойти ему на пользу.Кальвин привычно улыбался, впуская Мэдди в дом и передавая ей плоскую кожаную папку.— Передайте, пожалуйста, мистеру Тиммсу с поклоном от его светлости, — сказал он при этом. — Герцог просил сообщить мистеру Тиммсу, что его светлость посетит завтра вечером собрание Аналитического Общества вместе с сэром Чарльзом Милнером и с благодарностью примет дальнейшие приглашения сотрудничества.Мэдди взяла папку в руки.— О! — сказала она, — он закончил…Кальвин сделал вид, что не заметил ее удивления, но выжидательно кивнул в сторону гостиной.— Не хотите шоколада, мисс?— Шоколада? — Мэдди собралась с мыслями. — Нет, мне пора идти. Я должна сразу передать расчеты отцу.— Как вам угодно, мисс.Такое внезапное и неожиданное внимание к своему обещанию со стороны необязательного герцога вызывало у Мэдди чувство раздражения, а не удовольствия. Гнусный человек! В самый последний момент закончив с дифференциалами, он втравил всех в неразбериху и беспокойство и полагает при этом, что он обладает всеми правами, просто обращаясь с президентом Милнером.— Скажу откровенно, мой друг, — проговорила она со строгим выражением лица, приготовленным для самого герцога. — Я надеюсь, что Жерво достаточно поработал над своим докладом. Боюсь, у моего отца не будет времени ему помочь.Кальвин ласково посмотрел на нее.— Его светлость не рассчитывал на совет мистера Тиммса. — Он, как всегда, выделил голосом почетное звание.Мэдди поняла, что ему не понравилась ее скромная речь, где она не назвала его мирской должности. Мэдди было наплевать на это. И дальше она стала бы называть его по фамилии, как это делает скромный квакер.Минуту она стояла молча, постукивая ногой.— Можно поговорить с ним?— Сожалею, но его светлости нет дома.Нога Мэдди стала постукивать чаще.— Понятно. Как неудачно. В таком случае, передайте ему благодарность от моего отца.
Кристиан лежал в постели, на лбу у него была тряпка с сильно пахнущей камфарой. Он хмыкнул, услышав царапанье Кальвина в дверь.— Приходила мисс Архимедия Тиммс, ваша светлость. Она забрала документы.— Хорошо.Наступила тишина.— Врач придет через четверть часа, если я пошлю за ним, ваша светлость.— Не нуждаюсь в этих коновалах. Я скоро уйду, — сказал Кристиан в ответ.Швейцар пробормотал что-то в знак согласия. Дверь за ним закрылась. Кристиан снял тряпку с головы и подумал, не умрет ли он от головной боли, прежде чем встретится с Сазерлендом? Глава 2 Вечернее собрание Аналитического Общества на третий день имело оглушительный успех. Для Тиммсов это собрание началось еще днем, когда в их современный дом на Верхней Чейн Роу пришел напудренный лакей в ливрее и с запиской, написанной характерным почерком герцога Жерво. Он пришлет машину, чтобы доставить мистера Тиммса на собрание в половине восьмого. После собрания он просит мистера Тиммса и его дочь оказать ему честь поужинать с ним и мистером Чарльзом Милнером в Белгрейв Сквейр. После этого их проводят домой в собственном экипаже.— Папа! — воскликнула Мэдди с ужасом, понизив голос до шепота, чтобы не услышал лакей у входа в гостиную. — Мы не сможем.— Не сможем? — спросил отец. — Я не думаю, что можно прийти на собрание, а затем отказаться от ужина с Жерво.Она покраснела.— Потерянное время и праздные разговоры. Он дурной человек. Я знаю, что ты восхищаешься научными знаниями, но его характер ужасен!— Я такого же мнения, — ответил он неохотно. — Но разве мы первыми бросим в него камень?— Я сомневаюсь, что мы будем первыми. — Легким движением она бросила записку герцога в огонь. Дорогая тяжелая бумага съежилась, слабо задымилась, ударившись о медную решетку. — Это не значит бросать камни, это просто нежелание общаться с человеком!Отец развернулся в сторону горящей записки, а потом сосредоточил внимание на ее голосе.— Всего один вечер.— Ты можешь идти. Я вернусь сразу же, как только закончится собрание.— Мэдди? — Отец нахмурился. — Ты боишься его.— Конечно, нет! Почему я должна бояться?— Я подумал, может быть… он обманул тебя?Мэдди хмыкнула.— Он заставлял меня часами ждать в своей дурацкой гостиной. Я могу описать тебе обои на стенах во всех подробностях. Это голубые шпалеры на белом фоне с розовыми мальвами в пересечениях линий, с шестнадцатью лепестками, тремя листочками с желтой сердцевиной.Брови Тиммса расправились.— Я опасался, что он сказал тебе что-то неприятное.— Он никогда ничего не говорил мне по простой причине, что никогда не видел меня. Но ты вспомнишь мое слово: он худший из аристократов. Распутный, безнравственный и безбожный. Мы скромные люди, мы не должны принимать его предложение.Отец долго сидел молча. Потом поднял брови и задумчиво сказал:— Но я хочу, чтобы мы пообедали с ним, Мэдди.Его пальцы играли с деревянной буквой «Y», вращая ее на красном сукне. Масляная лампа у его плеча не горела в тусклом северном свете уже полдня, отцу был безразличен недостаток освещения.Она сжала кулаки и поставила на них подбородок.— О, папа!— Не обращаешь ли ты на это слишком много внимания, девочка Мэдди?Она вздохнула и ничего больше не говоря открыла дверь, чтобы сообщить медлительному лакею, что они примут приглашение герцога на ужин.Желая скрыть свою растерянность, Мэдди отправила отца наверх переодеться в свой костюм «для собраний» и побриться, что было необходимо. Затем она занялась собственным гардеробом. Еще до послания от Жерво она собиралась надеть свое серое шелковое платье как подобавшее особому случаю. Сейчас у нее возникло два искушения:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58