— Можешь не сомневаться! — Антону предлагают заглянуть в амбар.
Зрелище потрясет его.
— Да это же почти образцовое хозяйство!
— Что значит «почти»?
Антон бьет по тщеславию Аннгрет:
— Не хватает только духа коллективизма.
— Ты ошибаешься, у нас все есть.
Аннгрет лопатой сгребает пять центнеров зерна для отправки в город. Антон ей помогает—держит мешки.
Оле наказан за то, что навязал Аннгрет такого недюжинного соблазнителя — Антона. Его жена ходит по дому — прелестное дуновение любви—и мучит его. Три недели пришлось ему ждать, прежде чем его согрели.
Ты слышал о крестьянах, чьи дома пожрала раскаленная лава огнедышащей горы, опалила даже рубахи, в которых они спасались бегством. А как только гора закрыла свою злобную пасть, они вновь угнездились в еще теплой лаве, выстроили новые хижины, стали сеять, трудиться в поте лица, пить, плясать, не зная удержу, и позабыли о неусмиренной горе.
Оле Бинкоп должен усмирить гору. Он обещал Антону. Завещание Антона снова завладело его помыслами. Будильник тикает быстро-быстро, так быстро говорил Антон. Оле смотрит на светящийся циферблат. Надо потолковать с Аннгрет. Когда-нибудь должен же состояться разговор!
В освещенной кухне на столе рядом с пустой тарелкой сидит и мурлычет раскормленная кошка.
Оле ковыляет через сени. Из-под двери тянет холодом. Он тяжело и жадно дышит. В гостиной темно.
— Аннгрет! — зовет он ласково, как только может.— Аннгрет, ты что, уснула здесь? ^
Никакого ответа, только шорох впотьмах. Оле зажигает свет.
Лесопильщик вскакивает. Тигр, которому помешали терзать добычу. Оле кричит, бросается в сени и спотыкается. Будь она проклята, эта гипсовая нога! Кровь грохочет в его больной голове. Ярость душит его. Под лестницей валяется палка. Он хватает ее и бежит обратно в комнату, он воет как цепной пес. Лесопильщика нет — выскочил в окно.
В палисаднике ни души. Только следы сапог — темные дыры в белой пелене снега. Оле, волоча гипсовую ногу, мчится по улице.
Ветер забирается ему под рубашку. Снег, падающий крупными хлопьями, окутывает его. Оле прорывается сквозь метель и то кричит, то всхлипывает, то смеется как безумный.
— Где этот негодяй? Ого-го-го!
Световые полосы на снегу. Обезумевший Оле останавливается: это же свет из окон трактира. Он поворачивает обратно.
Кое-как добирается он до лесной халупы Дюрра. Его крики: «Антон, ах, Антон!» — гулко разносятся по зимнему лесу. Где-то высоко в снежном вихре крякает дикая утка. Домой Оле ковыляет уже спокойнее, но там гнев снова охватывает его.
Он ищет Аннгрет. Она как сквозь землю провалилась.
— Поди сюда, шлюха проклятая, слышишь? — Страшные крики. Овчарка воет, лошади храпят, в хлеву фыркает бык.— Выходи, шлюха, выходи, говорят тебе! — Палкой Оле бьет по клавиатуре пианино. Гром нестройных звуков.
С рубахи обманутого человека, как слезы, капает растаявший снег. Озноб сотрясает его: «Что мне сделать, чтобы ты пустила меня к себе в постель и убила?»
Что случилось, товарищи? Человек долгие недели был болен. Его жена позвала к себе другого. Он застал ее с другим. И пришел в неистовство.
Что дальше? Ничего. Супруги либо разойдутся, либо помирятся. Земля кружится в мировом пространстве.
Оле лежит в больнице. Нога его зажила. Гипс уже сняли, но теперь у него воспаление легких. Человек, объятый ревностью, в одной рубашке мчался сквозь метель и ледяной ветер. Его легкие не выдержали.
Крики Оле пугают больных в палате. Он видит, как убийца Антона убегает по снегу. У бегущего нет лица. Его нос, его рот — это числа. Топорная единица—нос, перевернутая тройка— рот.
— Держи его, держи!
Сосед пытается успокоить Оле. Смачивает водой его запекшиеся губы. Но Оле посещают уже другие нелепые видения: Аннгрет со своим быком лежит на желтом диване.
— Вот она, вавилонская блудница! Он поет:
На девятый день болезни Оле, как смертника, помещают в изолятор. Врач в отчаянии. Видит бог, его вины тут нет. Молоденькая сестра ходит за умирающим.
— Скажи, ты Аннгрет? Сестра молчит.
— Твоим пианино мы осчастливим других. Сестра молчит.
— Ты слышишь, Антон зовет меня? Сестра плачет.
Оле приподымается, соскакивает с кровати, шатается и падает. Его криками полнится все здание.
— Я сдержу слово, Антон!
Ночью в изоляторе становится тише. Смерть уже схватила Оле за горло? Нет. Для Оле критический час остался позади. Врач потрясен: законы болезни, видимо, ничего не значат для этого толстокожего крестьянина.
В свое время Юлиан Рамш был просто-напросто крестьянским мальчишкой из Блюменау и ходил в деревенскую школу. Но в десять лет его отправили в город, в гимназию, и он начал преображаться: он учился французскому, английскому, носил яркую фуражку, занимался еще и с репетитором, с мучениями переходил из класса в класс, слыл завзятым кутилой и в тринадцать лет уже составил себе представление о цвете белья гимназисток.
Он отрастил себе английские усики и, кряхтя, сдал на аттестат зрелости. Ему предстояло сделаться архитектором и одновременно работать в деревообрабатывающей промышленности. Но Рамшу это было не по вкусу. Его влекла медицина и мысль о молодых женщинах, которые будут приходить к нему на прием. Ах ты, голенький ангел, прелесть моя!
Старый Рамш дал на то свое соизволение. С богом! Медицина, пожалуй, не такая уж плохая наука. Сам он страдал изнурительной, хронической болезнью.
Первые любовные приключения молодого лесопильщика были благородно-возвышенными. Но матушка Рамш, не в пример сыну, отнюдь не находила этих кисейных барышень, тренькающих на рояле, столь очаровательными, ей претила мысль принять в свой дом этакую фитюльку.
— Тебе нужна крепкая жена, мой мальчик, и чтобы считать умела.
Юлиан сделал попытку с рыбацкой дочерью Аннгрет. Но попытка потерпела крушение у отца и у матери.
Однажды перестав пилить кости и начав пилить деревья, Юлиан Рамш вынужден был поклясться лежавшему на смертном одре старику Рамшу, что будет свято хранить и приумножать наследственные земли. Коммерческое предприятие подвержено всевозможным случайностям. Земля же всегда кормит своего владельца. Но самое лучшее — иметь и то и другое!
Молодой Рамш остался холостяком и начал рыскать по чужим спальням. В конце концов он решил, что в этом, пожалуй, и заключается прелесть любви.
Действительно ли Рамш был плохим человеком, образцом низости, каковым его считали маленькие люди? Что знает эта мелюзга о законах делового мира? Он честный наследник предприятия, перерабатывающего древесину. В нынешнюю эпоху мелких людишек это значит шевелить мозгами и не сидеть сиднем. Это значит быть умным и средь буйного прибоя умело лавировать, обходя законы и предписания. Это значит неизменно направлять штурвал предприятия к синеющему горизонту будущего.
Иногда Рамш жалеет, что в свое время не остался в Америке. Но как мог он, человек без профессии, без доходов с отцовского дела, пробиться в Америке? Для этого у него недостало бы энергии. Его хлеб ждал его на родине. Он разломил этот хлеб, вкусил и восславил память отца.
Время от времени Рамш ездит на некий остров, где чувствуется дыхание страны его грез—Америки. В нынешние сумбурные времена это почему-то стало возможным. Там он встречается со старыми деловыми друзьями отца и навещает бывших своих однокашников.
— Эй, приятель, ты что, с луны свалился? Ну как, все еще делаешь деревянные башмаки для негров из русской колонии? — И он должен был выслушивать эти речи.
— Есть у тебя хотя бы текущий счет в «свободном мире»? Да, счет у него есть.
Старые друзья завели себе новых друзей: газетчиков и американцев. Он умеет болтать по-английски и охотно предается воспоминаниям о жизни в старой Америке. Бодрящий ветер для души джентльмена. Кто сказал, что у предпринимателя нет души?
— И какие там еще слова выражают удивление на этом языке богов!
Ему знаком почтенный мистер в никелевых очках, такие носил покойный хозяин лесопильни Рамш. Умный, наставительный. А с ним Рамш беседует всего охотнее. Взаимная симпатия с первого взгляда. Уже самое лицо этого джентльмена, призрачно-бледное, мощно и благотворно воздействует на молодого Рамша. Это друг, умеющий утешать: не всем духовно одаренным людям удается улететь в добрую старую Америку или ее колонии. Надо выстоять там, где стоишь! Надо стоять, как памятник былых времен! Напоминать своему народу об утраченных идеалах! Ваш час пробьет, а Рамш возвращается домой утешенный. Но это состояние длится недолго. Что бы там ни говорил старый джентльмен с западного острова, на родине Рамша после войны верх взяла совсем новая порода людей. Этих людей, видимо, не заботит приумножение их личных богатств. Они делают вид, что управляют какой-то незримой собственностью народа и заняты ее приумножением. Непреклонные люди сидят в учреждениях, и прежде всего в управлении лесными угодьями. Лесовики.
У погоды меняется настроение. Потоки теплеющего воздуха шумят над страной. По ночам идет дождь и размягчает ледяную корку земли. Синицы чирикают, вороны каркают уже по-весеннему, взахлеб.
Крестьяне не доверяют ранней весне: небось атомную бомбу бросили.
— Кто?
— Опять американцы,—говорят маленькие люди.—Неужто не довольно им было Японии?
— Нет,— перебивают их Рамш и Серно,—это не американцы ее бросили, а русские, русские.
Лесничий Штамм использует теплые деньки, чтобы наверстать упущенное его предшественником. Велит женщинам из посадочной бригады вскопать его сад.
Синеволосая фрау Штамм сидит у освещенного солнцем окна, штопает, кладет заплаты, покуда ее муж не вскакивает на старенький мотоцикл, чтобы ехать в районный центр. Тут она сразу же достает из рабочей шкатулки книгу. Толстенную книгу страниц эдак на восемьсот; душа фрау Штамм утопает в этом бумажном половодье.
Лопаты работающих в огороде женщин нет-нет да и натыкаются на кусок кварца. Сердце земли испускает вздох. Женщина у окна пугается. Высоко взлетают ее черные брови.
— Добрый день,—говорит Эмма Дюрр. Молодая фрау Штамм благосклонно ей кивает. Видно, так ее научила толстая книга.
— Может, мы вам мешаем? — кричит Эмма: ведь лесничиха-то сидит за закрытым окном.
— Пустяки, стоит ли об этом говорить,— отвечает лесничиха и снова углубляется в чтение.
Через четверть часа голубая машина лесопильщика останавливается у ворот лесничества. Рамш проходит через сад, здоровается с работающими женщинами. Он готов приветствовать все, что так или иначе связано с лесом и древесиной. Бедняге Эмме Дюрр он даже отвешивает поклон. Эмма сплевывает.
Рамш видит лесничиху у окна и шагает прямо по вскопанной земле.
— Простите те, прошу прощения!
Фрау Штамм пугается, краснеет и открывает окно. Вот так так! Рамш берет ее маленькую руку.
— Целую ручку, милостивая государыня. Собственно, Рамшу хочется поговорить с лесничим, но молодая супруга последнего ему, конечно, тоже мила, даже милее.
Рамш человек слова.
Каково же ваше решение насчет коровы?
Лесничему Щтамму и его супруге надо только принять решение, об остальном позаботится он.
Молодая лесничиха ничего сама решить не может. Ей неизвестно, какого мнения на этот счет она и ее муж. Еще сегодня утром одна из молодых коз сорвалась с привязи и выбила у нее из рук крынку с молоком. Степенная корова, конечно, куда приятнее, но, как сказано, последнее слово остается за мужем.
Рамш не из тех, что разговаривают с молодыми женщинами только о коровах или козах. О, отнюдь нет! Он ведь может беседовать с дамой о книгах и прочих творениях человеческого духа. Разве нет у него в запасе всевозможных рассказов о священных рубцах науки и студенческих потасовках? Лесопильщик хвалит книгу, которую читает молодая лесничиха, до небес превозносит роман под заглавием «Унесенные ветром». Как это уместно в данном случае! Разве фрау Штамм не испытала на себе силы ветра и так далее? Эту книгу написал американец.
Молодая женщина заливается краской и нерешительно поясняет:
— Эту книгу, эту библию человеческой души, написала американка.
— О, конечно! — Смутить Рамша не так-то просто.
Да здравствует полнейшее равноправие! Главное, что это американская книга, а не красная русская тарабарщина, и так далее.
Фрау Штамм читает американский роман тайком. Она готова в этом признаться, не считая, что совершает предательство в отношении мужа. Собственно говоря, ей надо было бы убрать навоз из хлева и удобрить огород.
Рамш сразу находит для нее выход из положения. Он отлично знает участок в лесничестве. Только там все произрастает так хорошо без всяких удобрений. Земля здесь успела отдохнуть. Предшественник лесничего Штамма ее не использовал. А жирный козий навоз только попортит корни молодых растений.
Пусть фрау Штамм знает, что ему очень приятно было постоять здесь под окном и побеседовать о духовных ценностях, о книгах, таких, как «Унесенные ветром». В этих богом заброшенных краях редко встречаешь развитого человека.
— Молодая женщина снова краснеет.
— Всего хорошего.
— До свиданья.
В доме Оле балки скрипят от огорчения. Аннгрет этого не слышит. Она занята собой. Как в молодые годы, готова целый день стоять перед большим зеркалом и смотреть на себя то в одном, то в другом наряде. В туфлях на высоких каблуках она ходит из угла в угол по голубой комнате, кивает своему отражению, пристально смотрит на свой рот, говорящий: «Сегодня у нас собираются гости, фрау Рамш».
Когда В ильм Хольтен с груженной навозом тачкой проходит под окном, Аннгрет быстро садится, напускает на себя смиренный вид и рассматривает_фотографии из времен своей молодости. На одной из них она снята с Юлианом Рамшем, студентом-медиком, в зарослях вереска меж двух озер. Фотография шесть на шесть. Неподдельные чувства. Не ведающая морщин юность.
Аннгрет не может досыта насмотреться на себя. Нет, она еще не стара. Хо-хо, взгляд ее мечет молнии! С веселым грохотаньем, как гроза, надвигается вторая молодость.
А Юлиан? Да разве он состоит из одних недостатков?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49