И Крюгер пошел дальше, потому что увидел другого человека, который вел по луговой дороге лошадь. Белая эта лошадь словно парила в голубых майских далях.
В бытность свою кучером Крюгер мечтал о такой вот лошадке, но в ту пору его желания ничего не значили. Лошадей выбирал хозяин, сообразуясь только со своей выгодой. И Крюгер ездил на так называемых одрах.
Кобылка заржала при виде божьего человека на картофельном поле и пошла дальше, словно запряженная в квадригу римского бога, во всяком случае, так подумал Крюгер, начитавшийся в свое время книг по истории искусства.
— Вот это да!
Перед бывшим секретарем встал наболевший вопрос: имеет ли право человек, по горло занятый переустройством мира, благоговейно созерцать красоту одной-единственной твари и тратить на это свое время?
Крюгер направился к человеку, который вел кобылу.
— Твоя лошадка?
Франц Буммель снял шапку и положил ее на согнутую руку—как перед бароном.
— Честь имею. Моя лошадка.
— Чистокровка?
— Арабская и выезжена как надо. Прошу прощения.
— Надень шапку-то.
— Я человек вежливый.
— А ты знаешь меня?
— Вы, безусловно, не первый игрок в скат по нашему району, а скорей всего какая-нибудь партийная шишка, прошу прощения.
Из дальнейшей беседы Крюгер узнал, что Франц Буммель является членом все той же общины, работающей без членских взносов, но вполне удовлетворительно. Буммель, к примеру, даже получил от председателя новый костюм.
— Об исподнем каждый должен пока заботиться сам, но со временем, прошу прощения, наш председатель утрясет и этот вопрос.— Если можно в чем-нибудь упрекнуть этот крестьянский союз, то разве что в недостатке внимания к лошадям.
Крюгер снова вскочил на велосипед и поехал искать председателя. Отличную, надо полагать, общину создал тут его друг и товарищ по партии.
Оле и его верный оруженосец В ильм Хольтен мастерили гнезда для несушек. Крюгер соскочил с велосипеда, споткнулся о рубанок и, забыв поздороваться, сразу обрушился на Оле:
— Деревенская беднота сгрудилась на одном пятачке. Это у тебя называется кооператив!
Но у Оле был хороший день, и он лучился кротостью, как барашки облачков на майском небе.
— Наш капитал не поддается исчислению: это четырнадцать работающих рук, это бездна ценных идей — и все совершенно задаром, из эфира, так сказать. Что уж тут говорить о поведении рядовых членов, если сам председатель толкует об эфире и прочих незримых предметах. Вдруг Оле помрачнел.
— А тебе какое до нас дело?
— Хочу вступить в ваш кооператив.
— Шутил бы ты лучше свои шутки в городе.
Энергичный, чтоб не сказать больше, обмен мнениями ознаменовал вступление Крюгера в «Цветущее поле».
Быть может, он принес в кооператив крупные денежные суммы? Нет. Зато он принес политически мыслящую голову, а это кое-чего да стоит.
Например, он завербовал в «Цветущее поле» переселенца Марандта и члена партии Карла Либшера. Что до Либшера, то ничего не могло быть проще. Не пришлось даже произносить высокие слова о партийной чести. Вообще ничего не пришлось произносить. Либшер уже давно созрел для вступления, только никто до ' сих пор не удосужился зайти к нему и об этом поговорить.
— Даже Бинкоп?
— Он-то говорил, только еще до рождества Христова. С Буллертом было трудней.
— Ты хочешь богатеть единолично, кулаком хочешь стать, а семья пусть работает и помалкивает в тряпочку, да?
— Бедность и богатство зависят от характера,— отвечал Ян Буллерт.— Мы все начинали с нулевого года, и никому не возбранялось приналечь на работу.
Верно-то оно верно, но все ли располагали такими же средствами производства и рабочей силой, как Ян Буллерт?
Средства производства—это трактора, машины, словом, всякие самоходки. Таковых у Буллерта не имеется.
— А твое поле?
— На поле одни сорняки растут, если его запустить. Крюгеру понадобилось немало вечеров! доказать Буллерту: земля — тоже средство производства. Ну и как, убедил он Буллерта вступить? Ни в малейшей степени. А вину Буллерт сваливал на партию.
— Я-то тут при чем? Мне подсунули самые бесплодные и захудалые средства производства, как ты выражаешься. Отсюда все и пошло.
Крюгер проходит с Буллертом курс политграмоты. Надо, чтобы и этот закоренелый упрямец научился читать книгу.
Хорошо, если рядом с тобой человек вроде Крюгера. Оле иной раз казалось, что вернулись старые времена, когда жив был Антон.
Наступает зима. Трещат морозы. Но вы не подумайте, товарищи, что народ в «Цветущем поле» всю зиму только и знает, что рассказывать сказки.
Оле привозит во двор двое саней непонятного назначения. Их по его заказу изготовил деревенский тележник.
Зимой у Мампе Горемыки больше свободного времени, чем нужно для счастья. Летом он с утра до вечера пасет телят, зимой стоят в хлеву.
Мампе Горемыка водит своим сизым носом по ветру — ищет лодку, как кладоискатель ищет клад. В нем снова оживают былые повадки. Теперь его господин и водкодатель — Тео Тимпе.
Мампе Горемыка обнюхивает загадочные сани.
— Ну и повеселимся же мы в эту зиму. Я сяду в санки, а ты будешь их толкать.
Тимпе презрительно морщит нос. Детские забавы! Боссу надо позаботиться об открытом коровнике. Зайцы угнездились под досками и, чего доброго, выведут там детенышей. Срамота, да и только!
Оле застиг Мампе:
— Ты ничем не занят? Пошли со мной.
Мампе ищет глазами Тео, но Тео не приходит ему на выручку. Хочешь не хочешь, надо идти с председателем, Вильмом Ходыеном и Германом Вейхельтом к замерзшему Коровьему окру.
Недаром Мампе утверждает:
— Вильм Хольтен любому ветру служит, ежели его посеял председатель.
Оле и Хольтен толкают сани на сплошную стену промерзшего до стеклянной звонкости камыша. Камыши ломаются и падают рядами. У озера срезали ресницы. Только колючие обрезки торчат теперь изо льда.
Мампе Горемыке и Герману велено вязать камыш в снопы.
Мампе препирается с Оле Бинкопом. Что за дурацкая затея среди зимы! Уж не надумал ли председатель выстелить хлев камышом? Чтобы бедные коровы себе вымя изрезали?
— Господи, если у тебя выберется свободная минута, помилуй меня, грешного.
Герман гневно выговаривает Мампе за эти богохульные речи:
— Господь бог уже спас тебя от петли. Мало-помалу весь камыш срезан и увязан в снопы.
Когда с камышом покончено, Оле опять исчезает. И возвращается на кооперативный двор с какой-то старушонкой. Мампе долго созерцает беззубую бабку сквозь пустую карманную флягу.
— Безопасную невесту завел Оле Бинкоп. Кусаться не будет. Оле недосуг слушать, как язвит его этот бездельник. Мампе Горемыка—жертва собственного слабоволия, но вину сваливает на злого духа, именуемого судьбой.
А Оле вызывает из зимних кухонь работниц полевой бригады и велит им переправить камыш с озера в теплый тамбур свинарника. Старая переселенка учит их плести камышовые циновки. Оле и сам не считает для себя зазорным ворошить острые, как бритва, стебли.
Бухгалтер Бойхлер сидит в бывшей конторе фирмы Рамша Штакет, ящики и т. п.». Бухгалтер Бойхлер—это немецкая косточка: до блеска начищенные сапоги, аккуратно вычищенный пиджак и готический почерк. В последнюю войну он был фельдфебелем — отец родной для своей роты, неограниченный повелитель на низшем уровне, наделенный великим страхом перед практической стороной войны.
Прежде чем предоставить в распоряжение «Цветущего поля» свои десять моргенов земли и свои познания в письме и счете, он подрабатывал на стороне в качестве страхового агента. Эту свою вторую профессию он не оставил и сейчас, сделавшись кооперативным бухгалтером. Все человечество, с ним соприкасающееся, Бойхлер делит на две части—застрахованную и незастрахованную. Интересны ему, конечно, вторые—незастрахованные. В них таятся возможности премий и поощрений.
Бойхлер любит смотреть, как Тео Тимие прогуливает племенного быка по двору или на выгоне. Бык фыркает, пригибает голову к земле и вытворяет черт знает что. Тео Тимпе приходится держать ухо востро. Бойхлер восхищен его героизмом.
— Какой риск, глядеть страшно. Будь я на твоем месте, я непременно бы застраховал свою жизнь или хотя бы застраховался от несчастного случая. Подумай о своей семье!
Тимпе со своей стороны выдвигает условие:
— Ты вот получаешь премии. Сделай, чтобы и я их получал.—Другими словами, пусть Бойхлер подействует на председателя и заставит того приступить наконец к сооружению открытого коровника.
Для Бойхлера Оле — капитан, а Тимпе разве что лейтенант и командир взвода. Командир взвода ему ближе, чем капитан. Потому что у капитана своя голова на плечах.
Бойхлер сидит у себя в бухгалтерии—ждет председателя. Придет же он, рано или поздно. Оле является, пробегает через правление, так что все справки и сводки разлетаются в разные стороны, и снова исчезает.
В конце концов Бойхлеру удается его поймать.
— Ты бегаешь неизвестно где, а ведь именно здесь, в правлении, бьется сердце кооператива.
— Есть такая болезнь—ожирение сердца.
— Ты на меня намекаешь?
— Нет, на все правления, вместе взятые. Председатель мельком просматривает заготовленный Бойхлером проект:
— Короче надо, намного короче, без красивых слов, без пыли и глаза.
— Короче так короче, а что все же будет с открытым коровником?
— Я его не заказывал и залезать в долги не собираюсь! — Сказал — и поминай как звали.
Бойхлер выслушал приказ капитана, хотя и предпочел бы, этот чертов председатель, этот дрессировщик уток и заготовитель камыша, убрался куда-нибудь подальше. Попробуй теперь застраховать Тимпе!
В конце года кооператив «Цветущее поле» продает окрестным садоводствам партию камышовых матов. Совершенно нечаянная прибыль в самом конце года, от чего увеличивается доля каждого из членов.
Заприходованные суммы вызывают нервический зуд у Бойхлера. Он сидит и чешется, не жалея сил.
Секретарь парторганизации Крюгер во второй раз снимает шляпу перед председателем:
— Чисто сработано.
— Перестань дурачиться! — отвечает Оле.
Ох уж этот открытый коровник! Не принес ли его сюда ковер-самолет, чтобы расколоть на два лагеря «Цветущее поле»? Ничего подобного. Все происходило естественно и просто.
Строить открытые коровники — это решение, спущенное сверху. С неба? Нет, скорей всего из министерства. Решения от скуки не принимаются! Молоко делает погоду! Увеличивать поголовье! Строить дешевые коровники!
Дешевы ли открытые коровники? Они деревянные, легкие, без труда транспортируются. Это не требует доказательств.
Но доказано ли, что коровы, очутившись в хлеву, смахивающем на театральную сцену, будут хорошо себя чувствовать и доиться не хуже, чем в теплом хлеву капитальной кладки? Ответа нет.
Может, наверху только порекомендовали строить открытые коровники, но, покуда рекомендации дошли до деревни, они превратились в приказы?
Деятели районного управления называют деревенских бургомистров своей правой рукой в деревне. По тому, как строятся открытые коровники, можно судить, достаточно ли оперативно и в духе времени действует эта рука.
На заседаниях бургомистры спрашивают друг у дружки:
— Ну, как у тебя с коровником-то?
— Стоит.
— А коровы в нем как?
— Я же сказал, что стоит коровник.
Благодать: коровник стоит, и районные статистики могут его учесть, охватить и доложить о нем начальству.
Сегодня годовое собрание членов кооператива. На нем присутствует даже Фрида Симеон. Обсуждается план на следующий год, вносятся поправки. План должен быть утвержден.
— Ну, так как же будет с открытым коровником? — выкрикивает Тимпе.
Оле излагает свои соображения. Нельзя галопом увеличивать поголовье, не располагая достаточным количеством кормов. Это рискованно.
Вопрос ставится на голосование. За открытый коровник Тео Тимпе, его жена, Мампе Горемыка и бухгалтер. Четыре голоса против двадцати одного. Фрида Симеон скрежещет зубами. Без этого коровника у нее будет бледный вид. Она лихорадочно изыскивает способ воздействовать на меднолобого Оле.
Весна высылает первых гонцов: пять солнечных дней подряд и конце февраля. Тает ледок, затянувший лужи. Мошкара пляшет над водой.
Из просторного курятника доносится кудахтанье несушек, похожее на рокот полевых машин. Нитнагельша, которая прежде низала коврики, штопала чулки, заведовала деревенской библиотекой и готовила мужу обед, заделалась теперь куриной владычицей районного масштаба. Получать в феврале ежедневно по два ведра яиц — такого не упомнят даже верноподданные, те, что не устают вздыхать.
— Да, вот были времена так времена, селедка по шести пфеннигов штука.
«В наступающем году мы вырастим три тысячи цыплят»,— написано в годовом плане кооператива.
Кто это мы? На данном этапе Грета Нитнагель. Она приносит перегретый песок в загон для цыплят и сверху посыпает его торфяным перегноем. Оле Бинкоп, видно, позабыл, что ей обещана молодая помощница.
Ничего он не позабыл. И не раз уже просил бухгалтера Койхлера дать объявление в газету. Ему и самому позарез нужна попроворнее, потому что дни становятся длинней, а у нею полно всяких планов насчет уток и Коровьего озера. Солнце избирает силу. На озерах тает лед. Утки снова вылетают на волю. Корм они находят на воде и до позднего вечера не возвращаются 1ы:»ад. Ужин, который ждет их перед птичником, для них теперь невеликое лакомство. И каждый вечер Оле волнуется: вернутся умчи или снесут яйца на берегу?
Весна еще подсыпает забот. Не может Оле сидеть каждый час и поджидать уток. Нет, без подмоги им не обойтись.
Но бухгалтер Бойхлер решил хоть немного да отомстить председателю. Тот не пожелал строить открытый коровник, Тимпе не пожелал застраховаться, и поэтому Бойхлер со дня на день откладывает подачу объявления.
И вот как-то вечером Оле сам набрасывает текст: «Срочно требуется молодая птичница в лесную и озерную местность к прекрасному весеннему сезону...» Оле и сам мечтает о весне. И мысленно уже видит, как девяносто почти ручных уток, каждая со своим выводком, шествуют поутру к Коровьему озеру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49