— А ты приползла как змей? Эмма размахивает газетой:
— На, читай, дурень!
Оле прочел газету под утиный галдеж. Подбородок Мертке лежал у него на плече. Она тоже читала. В газете была статья. Статья была посвящена Оле: «Председатель безответственно уехал в отпуск... Падеж скота... не приняты необходимые меры... недосмотр... бездумное разбазаривание государственных средств и валюты... до каких пор районное руководство будет потворствовать... Сельский корреспондент. Подпись: А. Ш.».
Мертке вне себя от возмущения, ее остренькие ушки так и пылают.
— Да как же так!
Эмма сплевывает прямо в столпотворение уток.
— Стыда нет у газетчиков. Антон в гробу перевернется. Только Оле сохраняет спокойствие: этот ветер дует от Симеон. Ничего, все разъяснится. Не глупость же, в конце концов, правит миром.
Эмма, без туфель, яростно:
— Вот живучий чертополох эта Фрида! Разве речь только о тебе, волосатый ты козел!
День кончается. Работа не оставляет времени для раздумий. Мертке присматривает за вернувшимися утками.
Это же подарок «Цветущему полю» от дальних озер.
Вечером Оле, как обычно, сидит на диване. В сенях шорох, шаги, женские голоса. Оле распахивает дверь в сени. Там стоят Симеон и Аннгрет. Аннгрет испугана. А Симеон, брызгая слюной, набрасывается на Оле:
— По какому праву ты сюда въехал? Официально дом еще занят. Это наказуемое деяние.
Оле с сухой усмешкой:
— Дом принадлежит мне.
— Это мы еще посмотрим! — И Симеон вталкивает Аннгрет в комнату.
Эмма оказалась права: глупость ширилась и росла. Уже на другой день явились Купке и Метке, два крестьянина, которых Оле и Крюгер завербовали в праздник урожая; они переминались с ноги на ногу и мямлили:
— Вот, в газете статья... А нам отвечать за павших коров? Мы хотим выйти из кооператива!
Оле посоветовался с Крюгером, Хольтеном, Эммой и Либшером. Решено было удержать Купке и Метке во что бы то ни стало. ДЛЯ Оле речь шла прежде всего о мергельных участках возле озера.
Правление решило со своей стороны написать статью. Во имя
правды! Крюгер набросал объяснение. Хольтен отвез его в город. И круто поговорил с главным редактором районной газеты.
— Брехню печатали, напечатайте теперь правду!
— Ну, ну, легче на поворотах! — Редактор ничего не знает о заметке, порочащей Оле. Заметку тиснули за его спиной.
Хольтен поехал в редакцию окружной газеты.
— Кто написал эту брехню?
— Насколько можно судить, кто-то из ваших.
Оле ворочает мозгами и так и эдак. Кто же написал всю эту брехню? А. Ш.! А. Ш. ... Он перебирает имена всех жителей «Цветущего поля». Только Мампе — Артур Шливин — не приходит ему в голову.
Как он сидел на диване, так сидя и заснул. На дворе полнолуние. В печи дотлевает вечерний огонек.
Кто-то осторожно будит его. Оле выбирается из глубокого сна. Словно молитва детских лет, в его пробуждение вплетается старая присказка: «Что мне сделать, чтобы ты...» Испуг пронизывает его. Вся в лунном свете, стоит перед ним Аннгрет. Она с улыбочкой подсаживается к нему.
— Ты озяб, как я вижу...
Оле вскакивает, Оле мчится прочь с криком:
— Пошла вон!
Не круговращение ли вся наша жизнь!
Аннгрет ощупью движется по комнате. Дух ее сломлен. Куда подевалась гордая рыбацкая дочь? Кто она теперь? Чего она теперь хочет? Как и много лет назад, она сидит, залитая лунным светом, и обдумывает свое поражение.
Проходит час, Оле не возвращается. Торчит небось у своей. Аннгрет выбирается из пропасти. Вот стоит бутылка. Аннгрет выпила ее наполовину. Порох для крови и для души.
Аннгрет пишет письмо. Две строчки для Фриды Симеон. Две строчки за полчаса. При этом надо пить. Ишь дурища Симеон, до чего додумалась: Аннгрет Анкен будет у них коровницей!
Письмо окончено. Аннгрет безостановочно снует по комнате, как много лет назад. Она вспоминает, как разбила зеркало. Улыбается бессмысленно. Жгучее желание охватывает ее — желание хоть на миг сделаться прежней Аннгрет.
Она подходит к пианино и опять бренчит одним пальцем. «Я мчусь к своей любимой сквозь стужу и снега...» — пронзительным, пьяным голосом поет Аннгрет. Под ногами взвизгивает забытая кошка.
Бывшая жена Оле, гордо подбоченясь, идет по селу. Месяц блестит. Ну, чего уставился, бледная немочь? Посвататься хочешь? Вот, полюбуйся: я — Аннгрет Анкен! Ну и всыплю же я тебе сейчас!
Над кооперативной лавкой сверкают огни рекламы. Аннгрет вдруг вся передергивается. Ведь сегодня днем она встретилась здесь с Рамшем: дети крутили обручи, купленные в магазине. Неужели Рамш уже побывал в Блюменау? Уже догнал ее? Сгинь, сатана!
Аннгрет бежит к церкви. Сегодня днем ей повстречался здесь Мампе. «А у Оле будет ребенок». Она ударила портняжку по лицу. Мерзость какая, ни от чего не отказчик!
Но на берег озера она является прежней гордой Аннгрет. Она кричит месяцу:
— Ну что, узнаешь теперь?
Аннгрет Анкен едет проверять верши. Надо, надо съездить. Еще ребенком Аннгрет мечтала поймать золотого угря. Время приспело. Сейчас я изловлю тебя, господин угорь!
Аннгрет гребет. Рыбацкая лодка вырывается из стены камышей. Льдинки похрустывают под ее днищем. Аннгрет мерзнет. И прикладывается к зеленой бутылке. Физиономия месяца зыбится в ледяной воде. Ты уже-у моих ног, а, месяц? Что-то не похоже, что тебе под силу сладить со мной. А-а, ты замерз! Тогда выпей и согрейся.
Озеро заглатывает пузатую бутылку — последний запас пороха, вывезенного с Запада.
Падают капли с весла... а у Оле будет ребенок... ребенок... у Оле ребенок.
Круг на воде, поначалу маленький, не больше могильного венка. Но венок растет, волны устремляются к берегу и там перешептываются с камышами: хотела поймать золотого угря... золотого... золотого угря...
Предзимнее ненастье в провинциальном городке. Люди надели теплые пальто. В парках воробьи унизали края урн. В кабинете Вуншгетрея фикусы погрузились в зимнюю спячку. В батареях свиристит вода. Картина с литьем и огнем ничуть не греет.
Стало быть, Вуншгетрей нежится в своем кресле и думать не думает о кормах. Нет, товарищи, не надо так говорить. Очень даже думает. Но никак не может свести воедино две линии: увеличение поголовья и недостаток кормов. Он переговорил об этом с товарищами из округа. «Будут корма, будут,—заверили те.— Вот в прошлом году были же, когда понадобилось. Больше доверия надо, больше доверия».
Но втайне Вуншгетрей усомнился. В конце концов, это не запрещено. Он пытался уяснить себе причину: может быть, они зря надеялись на импорт? Ведь писали же газеты о засухе за рубежом. Там, надо полагать, даже с хлебом туго. Могут ли братские страны равнодушно смотреть на это? Что, в конце концов, важней — хлеб или мясо?
Недели текли, кормов не прислали, а прислали вместо кормов руководящее указание: «Не рассчитывать на импортные корма!» Новость эта ошеломила Вуншгетрея, хотя он, в общем-то, был готов к ней.
— Вы что, шутите, что ли? Ответ на высоких нотах:
— Проявляйте инициативу!
Спасибо за совет: проявляйте! Несколько недель назад говорилось: доверяйте.
Вуншгетрей почувствовал, что его предали. Как добывать корма? Волшебной палочкой? Он извелся в поисках выхода! Начал даже, против обыкновения, курить и выпивать.
Однажды ночью — уснуть он не мог — перед ним мелькнул выход. Он даже сам себя взял за воротник пижамы: районный секретарь и вдруг пессимист? Это не дозволено.
Наутро он вызвал к себе Краусхара и показал себя хозяином положения.
— Ну, как с кормами?
— Плохо. Сам, что ли, не знаешь?
— Нет, я имею в виду единоличников в районе.
— У них лучше. Они не докупали скот. Поди их заставь. Телят они всех зарезали на мясо и деньги за молоко драли дай боже!
И Вуншгетрей сказал уверенным тоном, словно получил указание свыше:
— Всех — в кооператив! —И вполголоса:—Хотя бы ради их кормов.
Запланировали для вербовки новых членов воскресенье под лозунгом: «Будущее — за кооперативами!» И это было правильно и не оставляло места для кривотолков, хотя и выглядело на данном этапе не более как персональный лозунг Вуншгетрея, с помощью которого тот надумал вылезти из чисто личных затруднений.
Фрида Симеон тоже приняла весьма деятельное участие в подготовке. Она предъявит собственное достижение. Пусть районный секретарь и на этот раз не заметить ее.
С Запада отвергает экономическое чудо. В кооперативе станет одним членом больше».
Фрида к Аннгрет— показать ей сочиненную по этому поводу заметку в газет).
Но комната Аннгрет была пуста. Открытое пианино, как насмешливое чудовище, скалилось всеми своими клавишами. На столе лежало письмо Аннгрет. Взволнованно попыхивая сигаретой, Фрида вскрыла его.
«Сельскому бургомистру Фриде Симеон! Сообщаю, что обед Антона положил под ту сосну лесопильщик Рамш. А кто повинен в моей смерти, ты и сама можешь догадаться. С последним приветом
Аннгрет Ханзен».
Тревога в деревне. Аннгрет начали искать — и нашли. Сеть подозрений и слухов сплетается вокруг Оле.
Рыбак Анкен, брат покойной, обеспечивает необходимое сочувствие:
— Ах, бедная сестра! Она была такая добрая. Она засыпала подарками всю семью. Золотое сердце! Но такая печальная, такая задумчивая!
И толстый Серно может сказать о покойнице немало хорошего: Аннгрет Рамш была ангел, а не женщина. Воплощенная скромность в человеческом облике. Ей бы надо у Рамша и остаться. Но нет, она умерла во имя чести немецких женщин.
Оле вымученно улыбался:
— Да подите вы... все это кинотрюки.
Золотое время настало для кумушек. Продажа кофе значительно возросла.
Ах, эта Аннгрет, ох, эта Аннгрет! Она повидала лучшую жизнь, но все равно тосковала по мужу. А муж-то ее отверг и спутался с рыжей птичницей. Может ли такой ирод оставаться председателем ?
Друзья Оле боролись со сплетнями.
— Пожалели бы вы свои глотки! Типун вам всем на язык! — Никто еще ни разу не видел Хольтена в такой ярости.
Герман Вейхельт тут-то и дал волю своему смирению.
— Чего вы хотите? Чтобы я осудил Оле? Я низко пал, а Оле
возвысил меня, как сказано в Писанки. Аннгрет презрела работу в «Цветущем поле». Вы все ее видели: каблуки как ходули. Из ноздрей пышет дым и огонь. Она предалась блуду, как вавилонская блудница. Никто не уйдет от кары господней! Толстый Серно убегался до седьмого пота.
— Вот увидите, еще будет продолжение, еще будет продолжение! У Аннгрет есть наследники — дети Анкена. Оле растранжирил ее долю. Все «Цветущее поле» пойдет под суд! А кому нечем платить, беги с корабля, пока не поздно!
Ложь, клевета, бредни. Чем глупей, тем лучше! Нет такого зернышка лжи, которое не сыскало бы для себя грязного уха и не проросло в нем.
Завербованные на празднике урожая крестьяне втроем заявились в правление.
— Оле нас больше не устраивает. Мы выходим из кооператива. Это не запрещено.
Фрида Симеон позвонила Краусхару и взмолилась:
— Ты ведь помнишь, чем мы связаны... Помоги, если ты настоящий мужчина!.. Как же мне агитировать в воскресенье, если на мне висит Оле?..
Вуншгетрей разъезжал по району. И повсюду контролировал, как ведется подготовка к воскресенью. Он не жалел себя и верил в всех. А в Блюменау — за леса, за озера—он так и не выбрался. По вечерам возвращался едва живой. Жена встречала его жалобами: сынок Ральф схватил двойку по математике. Вуншгетрей пропускал ее жалобы мимо ушей. Он не успевал даже прочесть газету.
Из округа на его имя пришла телеграмма: «Товарищу Вупшге-рею. Просим разобраться». Далее шла ссылка на газетную статью, которой Вуншгетрей еще не читал, и прилагалась копия письма Карла Крюгера.
Вуншгетрей прочел, как Фрида Симеон анонимно критикует Оле, и прочел возражение Крюгера. Да, чтение было не из приятных. Крюгер называл вещи своими именами: обещали корма—и не дали. Обещали экскаватор — и не дали. Забили недоросших уток. Хитростью навязали «Цветущему полю» импортных коров. «Надо честнее относиться к крестьянам. И не обманывать самих себя!»
Да, неприятно. А суть дела такова: Вуншгетрей не принял всерьез пожелание Оле. С чего это им вдруг до зарезу понадобился экскаватор? Все проекты с мергелем он счел очередной навязчивой идеей. Но подверг ли он проект Оле серьезному рассмотрению? Нет.
Вуншгетрей еще только обдумывал, какие из крюгеровских обвинений справедливы, а какие нет, как вдруг из округа пришла вторая телеграмма, и не просто телеграмма, а печатный циркуляр: «Немедленно сообщите, какие меры приняты в связи с допущенным падежом шведского скота!»
А что им сообщить? Гут нужно расследование. Для расследования потребуется время. И без самокритики туг никак не обойтись. Пятно на репутации! Как раз когда Вуншгетрей так хотел вырваться вперед. Он уже втайне мечтал о жирных заголовках: «Майбергский пример! Инициатива помогает устранить затруднения с кормами!»
Может, он слишком многого захотел? Неужели ему так и не удастся на своем веку послужить блестящим примером? Очень уж мало солнечных лучей озаряло его жизненный путь.
Вуншгетрей и Крюгер расхаживают по блекло-красному половику. Секретарь бледен, непроизвольная усмешка кривит его лицо. Крюгер поджарый и цепкий, ноги у него кривые, а широкие штанины схвачены зажимами.
— Ты ведь обещал корма.
— Сперва их нам посулили. Потом нас обделили.
-— Л мы почему об этом не знаем? Разве в деревне коммунисты второго сорта?
Вуншгетрей молчит. С какого-то времени он начал справедливее расценивать своего Крюгера и ошибки, в которых того упрекали. Л метод Крюгера советоваться со специалистами даже признак полезным. И откровенно сообщил ему об этом.
Крюгер тогда не выказал ни малейшего злорадства, но и не впал в чувствительность.
— Хорошо, мой мальчик, лишь бы ты учился. А что теперь? Вымученная улыбка Вуншгетрея.
— Ты поставь себя на мое место!
— Оле и так все время это делает. Он из сил выбивается, чтобы одолеть затруднения с кормами.
В дверях секретарша:
— Вас срочно хочет видеть товарищ Краусхар. Краусхар, не дожидаясь приглашения, входит в кабинет.
Увидев Крюгера, с разбегу останавливается.
— Ну, что?
Краусхар начинает что-то шептать на ухо секретарю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49