— Я Аннгрет Анкен!
— Обыкновеннейшая шлюха! — Мампе пятится к двери и исчезает. Бутылку он прихватил с собой. В порядке самозащиты.
У Аннгрет дрожат губы. Она видит себя, подвыпившую пожилую женщину, в большом зеркале. Аннгрет ногой ударяет в зеркало. Звон стекла. Осколки, хихикая, сыплются на пол.
Аннгрет бежит на лесопильню. Она должна предостеречь возлюбленного. Рамша нет дома.
Вечер темно-синий и звездный. Лесопилыцик пешком, а не на автомобиле —словом, без всякой помпы — отправляется в лесничество. Лесничий уже два дня как повышает свою квалификацию в районном городе. Молодая лесничиха, видимо, не ждет гостей, потому что Рамша она встречает — в халате.
Они пьют рислинг из запасов лесничего, исчисляющихся в пять бутылок. Лесопильщик чувствует себя неуютно в комнате с оленьими рогами. Рога, точно вилы, уставились на него со стены. Он явился сюда, потому что в письме лесничихи настойчиво говорилось о важных новостях. Что-нибудь касательно древесины?
Разговор теплеет.
— Что, собственно, произошло с коровой?
Корова была хорошая, но лесничиха не выносила, хоть что хочешь делай, не выносила запаха молока.
— В моем нынешнем положении... Лесопилыцик поднимает свой бокал:
Они чокаются. После третьего стакана рислинга корова перестает фигурировать в их разговоре. Лесничиха мечтательно смотрит в воображаемую даль.
— Насколько мне помнится, в последний раз мы вели себя не так официально...
— Благодарю тебя.
—Но эти... эти рога кругом! Камера пыток!
— О, можно уйти в другую комнату.— Рамш, надо надеяться, будет не против, если она проведет его в спальню?
Нет, на это Рамш не согласен. Что-то не слишком уверенно он себя чувствует, этот джентльмен.
Лесничиха выпивает четвертый стаканчик рислинга. Она склоняет головку, ищет нужное слово. Выпивает еще немножко и находит слово, но не произносит его. Наверно, Рамшу тяжело жить всегда в одиночестве, без детей?
— Без детей?—- Ничего себе шуточка! Лесопильщик теребит свой синий галстук.—Жарко здесь.
Зачем же ему мучиться? Пусть снимет пиджак, жилетку — словом, устраивается, как ему приятнее,
Рамш снимает пиджак. Жилет —ни в коем случае. Он носит подтяжки. Его спортивный живот не терпит ремня. Всему свое время!
Лесопильщик ходит из угла в угол, потом вдруг останавливается и прислушивается:
—- Там кто-то прошел под окном?
Собака бегает вокруг дома.
Сабельные шрамы на лице лесопильщика побледнели. Не лучше ли закрыть ставни? Лесничиха от возбуждения вконец одурела.
— Не тревожься. Сюда ни одна живая душа не заходит.— Она зарывается носом в пиджак лесопильщика, висящий на спинке стула. Виргиния-—вот оно, это слово. Save our souls! Нет, Рамшу не спастись!
Лесничиха ласкается к Рамшу.
— Виргиния!
— У меня будет ребенок.
— Что? — Вот так штука! Дети — это то, чего Рамш в нынешнее ненадежное время, при шатком положении своего дела никак не может себе позволить. Джентльменам круто приходится. Лесничиха в подробностях узнает, до какой степени крупный лес и горбыль, равно как и распределение пиломатериалов, влияют на деловое благополучие Рамша. Дело? А что такое дело в наши дни? Мученичество, Голгофа. Контролеры, как пиявки, сосут кровь из коммерсанта.
Лесничиха его жалеет, так жалеет... Она пыталась кое-что сделать для него. Крупномерный лесоматериал. Даже с мужем из-за этого поссорилась.
В глазах лесопильщика блестят слезы. Возможно, даже неподдельные.
Романтический герой, о котором грезила лесничиха, тает на ее глазах, как снежная баба под мартовским солнцем. Она сделает все от нее зависящее, чтобы никто ничего не узнал об отце будущего ребенка.
— Я буду петь тебе славу на небе и на земле!—Лесопильщик плачет настоящими слезами.— Помни: я до гроба верен и предан тебе!
— Виргиния,— шепчет лесничиха, и Рамш мало-помалу перестает существовать для нее. Слезливая мелодрама расцветает на кучах грязи и сора.
Рамш вытаскивает бумажник. Лесничиха морщит свой носик.
— Что это значит?
— Детская коляска. С тентом от солнца и фартуком от дождя. Хотя бы это!
Лесничихе кажется, что с Рамшем что-то неладно. Может, у него давление слишком высокое?
Аннгрет выслеживает возлюбленного. Следы ведут в лесничество. И вот она уже стоит там под окнами, среди невинных цветов лета. Окна высокие. Заглянуть в них Аннгрет не может, но она слышит, как Юлиан болтает с лесничихой, смеется, о чем-то договаривается.
Тучи заволакивают небо. В квартире лесничего воцаряется тишина. Окно едва-едва освещено ночником. Шепот. Аннгрет, одинокая волчица, готова завыть.
Полночи стоит она на улице под старым буком. Пошел дождь. Капли — холодные удары. Они мочат волосы Аннгрет.
Занимается день. Улица оживает. Женщины идут в лес на работу. Аннгрет бредет к Коровьему озеру. Вода—отображение дождливого неба. Дождь шуршит в камышах. Тысячи мышей грызут нить жизни. Нет! Нет! Биение сердца Аннгрет шептало шепот смерти.
Тоска и отчаяние! Оле все еще лежит в постели. Герман, его сосед по комнате, давно поднялся и задает корм скотине. Вейхельт преисполнен божественного спокойствия. Господь сделал его неуязвимым к взлетам и падениям человеческой жизни.
Дверь отворяется. Курочка Эмма, юркнув в полутемную комнату, сразу же захворала:
— И что тебе на ум взбрело? Лицо как у мученика, ночная рубашка — разве так выглядит борец? Что же нашему-то брату о тебе думать прикажешь? Будь рад, что хоть Антон тебя не видит!
Оле вяло отмахивается: зачем ему вставать? Не исключено ведь, что он сумасшедший, а может быть, враг, во всяком случае — человек без партбилета.
Эмма отодвигает занавески, открывает окно, в комнату врываются воздух и утреннее солнце.
— Антон тоже был сумасшедший, да?
— Нет.
— А врагом был?
— Нет.
Значит, и Оле не сумасшедший и не враг. А насчет партбилета, так в Советском Союзе есть и беспартийные коммунисты. Антон частенько это говорил. Господь видит, что у человека в сердце!
Эмма ушла с работы в лесу. С сегодняшнего дня она в полном распоряжении нового крестьянского содружества. Фрида Симеон небось не пойдет полоть общинную землю. Ни в коем случае! А дело ведь известное, замесил тесто — сажай его в печь!
Оле вскакивает с постели.
— Ох ты господи, до чего же ноги волосатые! — Эмма сплевывает.— Антон не такой волосатый был! — И курочка спешит к двери.
Оле кряхтя натягивает сапоги, ищет рабочую куртку, когда вдруг тихонько приоткрывается дверь: Аннгрет. Она не валится ему в ноги. Не покрывает поцелуями его руки. Просто стоит в дверях, подыскивая нужные слова. Трудное положение для обоих.
— Дует,— говорит Оле, весь дрожа.
Ответа нет. Мертвая тишина. Наконец Аннгрет говорит:
— Должна я просить у тебя прощения?
— Нет, не должна. И не смеешь. Что значат слова? Ветер...
— Но ты в свое время спас мне жизнь.
— Да. В свое время.
— Будет у нас с тобой все, как было?
Оле смотрит в утомленное лицо своего прошлого: сеть морщинок под глазами! Его знобит. «Что мне делать...»
— Никогда, никогда не будет, как было!
— Благодарю!—Аннгрет высоко вскидывает голову. И идет, идет горделиво, не сгибаясь, Аннгрет Анкен прежних времен, чтобы за дверью комнаты с розами заплакать, как плачут все обманутые женщины на свете. Оле дрожит, но не двигается с места.
Фрау Аннгрет ходит взад и вперед по комнате, взад и вперед. Ходит по битому льду. Осколки разбитого зеркала все еще валяются под ногами. Звенят и потрескивают. Аннгрет последнее время курит. Где-то она слыхала, что курение успокаивает. Она пьет мятную настойку и ходит взад и вперед; что ж, сказать лесопильщику «прощай»? Все получится печально и слащаво, как она читала в каком-то романе: «Прощай, все было сном...»
Я больше не Аннгрет. Он больше не Юлиан. Прошла юность. Прошла пора вереска. Последние мои слова будут горьки: чем ты лучше своего отца? Дела, только дела! Ты шагаешь по трупам. Поэтому прощай, прощай!
Но мятная настойка оказывает свое действие. Вольнолюбивая рыбацкая дочь просыпается в ней. Урожденная Анкен не поступится тем, что она любит!
Аннгрет .вспоминает сумасбродные мечты поры вересковых холмов. Одна из них не оставляет ее и сейчас — мечта об острове.
Поздно ночью Аннгрет садится писать письмо—клеем, сваренным из ржаной муки, газетой и ножницами. Разрезав фразы, она добывает слова, рвет их в клочья и пожинает буквы, которые образуют новые слова. Так, например, из слова «социалистическая» у нее получается «ситоация». К утру после долгих трудов и большой порции клейстера письмо готово.
«Дорогой господин Рамш!
Некоторым людям не безразлична ваша судьба. Из достоверных источников нам известно, что сейчас снова начато расследование несчастного случая с Антоном Дюрром. Кто-то, видно, сболтнул, что это вы пододвинули его обед под то дерево. Если вам дорога ваша свобода, сделайте выводы из этой ситуации. Еще не поздно. С приветом от тех, кому все это должно знать».
Рабочие лесопильни, принадлежащей фирме Рамша «Штакет, ящики и т. п.», сидят на дворе в тени большого орешника. Они завтракают. Из вод Ласточкиного ручья выползает змея. Чернявый Шульц швыряет жестянкой из-под консервов в испуганную змею. Змея живо прячется в досках.
Завтрак окончен. Аппетит пропал. Рабочие разбрасывают сложенные штабелем доски. Змея притаилась под нижними и шипит. Спасения ей нет. Ее железы источают едкую вонь пресмыкающегося. Она шевелит и шевелит языком. Мужчины стоят наготове с палками и камнями.
— Видишь ядовитый зуб?
— Я слышу запах яда!
Три камня, удар палкой. Змея мертва. Они прибивают ее к шесту. Шест прислоняют к стене сарая.
Кухарка, припадая на ногу, ковыляет к ним через двор. Судорога пробегает по телу змеи. Она вдруг круто распрямляется в воздухе —бич, нацеленный прямо на дом Рамшей. Кухарка причитает В дверях появляется старая хозяйка.
— Вы загубили змею, доброго нашего домового! Женщины зарывают в землю невинного кольчатого ужа под
окнами комнаты с желтыми розами. Спаси господи от беды! Старая хозяйка ставит миску с парным молоком на змеиную могилку. Это должно умилостивить дух ужа.
Но беда уже засела в доме. Молодому хозяину пришло письмо. Толстое письмо, пахнущее кислым тестом. Оно заставило трепетать самые потаенные нервы лесопильщика. Проклятые лесовики опять пустились по его следам. Черт бы подрал эту бражку!
По деревенской улице проезжает машина. Лесопильщик прячется в погреб. Немного погодя он вылезает оттуда. Оказывается, это грузовик привез пиво хозяину гостиницы Мишеру. Минуту спустя лесопильщик, согнувшись в три погибели, уже опять сидит в погребе. Теперь он точно знает, сколько машин за день проезжает по деревне отсталой Восточной зоны. Ему бы быть министром автомобильного транспорта. И чего, спрашивается, понадобилось всем этим машинам в деревне? Сумасшедший поток мысли при столь щекотливом положении!
Лесопильщику, видно, остается только нарушить слово, которое он дал умирающему отцу. Но разве он проиграл родные поля? Разве же нет никакого выхода? Разве отказал ему его изворотливый ум?
Он посылает кухарку за Мампе Горемыкой. Смеркается. Наконец-то приходит Мампе; он пьян. Рамш прикидывается дружелюбным:
— Ты уже ел, пил? И вообще, как ты живешь?
Мампе живет хорошо. Ест у Эммы Дюрр. Зарабатывает марку в час в новом крестьянском содружестве Оле Бинкопа.
Разговор затихает. Рамш что-то подсчитывает. Мампе выжидает и пьет. В окно веет запахом древесины. На лесной опушке кричит олень.
— Кто-то о нас на болтал лишнего,— говорит лесопильщик.— Признавайся, это ты?
Мампе его не понимает.
— Я не говорю о зажуленной сотне. Можешь считать ее моим подарком.
Мампе денег не зажуливал. Он их заработал.
— Кое-кто хочет очень уж дешево отделаться. —- Сколько тебе нужно?
— Пять тысяч. Мампе пьет.
Лесопилыцик пробует торговаться. Предлагает тысячу. Мампе глух как пень. Лесопильщик пробует просить. Мампе приятно — хоть раз в жизни кто-то ему сапоги лижет. Он пьет.
— Ноет лесопильщик,— вспомни о старом хозяине!
— Я что, по-твоему, дурак, что ли? — Бес алкоголя, засевший в Мампе, рвется наружу.— Ха-ха, старый хозяин! Сынок-то — халтурная работа. И половины старика не стоит. Зачат в венерической болезни, картонный паяц, дерьмо!
Лесопильщик вскакивает, опрокидывая стул, хватает большие ножницы, нацеливается и бросает ему вслед...
Мампе Горемыки уже нет в комнате. Ножницы вонзились в дверь. Они чуть-чуть звенят и подрагивают.
В последующие дни лесопильщик был взбудоражен и суетлив, как большой лесной муравей, которому отрезали путь к родимому муравейнику. Он устраивает свою судьбу. Посылает куда-то срочное письмо и ждет ответа. Ночует Рамш на сеновале, в любую минуту готовый спрыгнуть через люк на кучу опилок в саду, если ночью к воротам подъедет машина.
Через три дня приходит ответ — телеграмма из Динслакена в Рейнской области. Она адресована старой хозяйке: «Лизхен опасно больна». Нельзя, чтобы родная сестра старой хозяйки умерла, не уладив вопроса о наследстве. Старая хозяйка уезжает.
Толстый Серно удивлен. С тех пор как от него ушел Герман Вейхельт, ему приходится собственноручно работать в поле. Работа тяжелая. Он спадает с тела. Таскаться в город на велосипеде — для него сущее мучение. А теперь ему предоставляется возможность обзавестись автомобилем. С чего это его другу Рамшу наскучило возиться с машиной?
Рамш больше не имеет возможности держать машину. Дела идут из рук вон плохо. Говоря откровенно, он хочет попытать счастья в другом мире.
— Но ни слова об этом! Никому!
Толстый Серно весь трясется от сочувствия. Значит, пришел черед и лесопильщику! Еще на одного брата во Христе меньше в общине. Жаль, очень, очень жаль. Но сочувствием сыт не будешь.
— Дороговато просишь за машину.
Не может же Рамш нищим отправляться в другой мир! Серно не верит, что его текущий счет на острове так уж пуст:
— Есть на нем капитал!
А-а, и здесь ловушка! Серно его шантажирует. Истинно христианская любовь к ближнему!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49