— Я говорю то, что твой отец в свое время сказал моему отцу.— Аннгрет отворяет дверь.— Оле, мой муж, лежит вот там.
Лесопильщик берет свою шляпу. В глазах его теплится ребяческая печаль. Он дотрагивается до руки Аннгрет.
— Одно слово, одно только слово, и я возьму тебя к себе... навсегда!
Аннгрет пугается, вырывает руку.
— Говорит она, как в молодости.
Ночью выпал новый снег и замел все следы. Солнечный день вылупляется из зимней мглы. Солнце встает со своей лесной постели. Оно красное, как вареный рак, и, когда поднимается повыше, ярко взблескивает снег.
Скотина уже накормлена. Аннгрет приносит завтрак Оле. Она мило улыбается. У него не находится ответной улыбки.
— Какой это мужчина приходил к тебе? Лицо Аннгрет сереет.
— Мужчина?
— Я слышал мужской голос на дворе.
Вздох облегчения вырывается у Аннгрет. Она вытирает руки о фартук. Вытирает раз, другой, третий. Что, собственно, она хочет стереть с них? Приходил В ильм Хольтен. Чтобы ей помочь. Он немножко провел лошадей. Они уж совсем на ноги пали от долгого стояния. Он теперь каждый день будет приходить.
— Его что, партия прислала?
— Наверно.
Оле радуется. Значит, его не забыли?
Аннгрет пристально глядит на снег за окном. Она солгала. В ильма Хольтена прислал Рамш. Тот пришел с радостью и хотел немедленно пройти к Оле. Аннгрет его не пустила.
— Кто тебе заплатит за твою помощь?
— Заплатит Рамш.
Аннгрет дотронулась до его руки.
— Не говори этого Оле.
В ильм Хольтен смутился и к Оле не пошел. Аннгрет смотрит и смотрит на снег.
— В чем дело? — спрашивает Оле. Аннгрет круто оборачивается.
— Я показала на лесопильщика. К нему приходил человек из уголовного розыска. Он выяснил, что в плети была только деревяшка, палочка для подвязывания цветов. Я попала в смешное положение.
Оле хватил кулаком по подоконнику.
— Ты и меня осрамила! — Разве он не говорил ей, что сам рассчитается с Рамшем?
— Это было бы отлично, замечательно!—Аннгрет удовлетворенно кивает.
Вечереет. Солнечный свет высекает искры из снега. Под окном клянчат хлебных крошек синицы. Звуки плывут по дому. Свое начало они берут в комнате с голубыми розами. Один звук, другой. Это Аннгрет играет на пианино. Вот и третий — потом опять тишина — и наконец все же четвертый. Аннгрет играет одним пальцем. Звуки стоят в воздухе, как деревья в тишине. Они складываются в любовную песенку.
Полгода назад Оле привез пианино из Майберга. Светло-желтое пианино для комнаты с розами.
Оле выложил телегу мешками с сеном. А пианино прикрыл брезентом. Лошади сопят. Сбруя на них звенит. Тихонько звенят струны в пианино. Оле напевает что-то себе под нос.
Из лесу выходит Антон. Вечно ему попадается этот Антон! Он хочет посмотреть на новую свиноматку Оле и подымает брезент.
— Ага, поющая свинья! Оле смущенно бормочет:
— Вот шарманку купил, по дешевке...
Антон в восторге. Оле должен научиться играть на пианино. Срок: три месяца. С рождества пусть возьмет на себя руководство певческим кружком и народным хором.
— Пианино я купил для Аннгрет.
— Ах, вот оно что, заместо серванта? Да, товарищи, таков был Антон: все вперемешку — энтузиаст
и куска.
Аннгрет захлопывает крышку. Одинокие звуки теперь взаперти. Сколько любовных песен в этом пианино? Мягко, неторопливо спускаются сумерки. Дремота охватывает Оле.
Когда он просыпается, во дворе позвякивают колокольчики саней. Лошадь фыркает и, судя по приглушенному стуку, бьет копытами.
Оле вздрагивает, прислушивается. Как хорошо, думает он, что Аннгрет собралась покататься. Это свежий снег ее соблазнил и вечернее солнце. Пусть ее развлечется! Она это заслужила.
Без малого шесть лет они трудятся здесь в поте лица. Семь шапок, грязных и заскорузлых, уже выбросил Оле. Семь пар деревянных подошв до тоненькой щепочки истерла Аннгрет. Из погреба старой ханзеновской лачуги, словно молодое дерево из старого пня, пророс новый дом Оле. Первую свою курочку он изловил в чистом поле. Она жила там без хозяев, привольно, как куропатка. Весною он снес ее в соседнюю деревню, чтобы ее потоптал петух.
Хлев наполнялся скотиной. Плоды и животные, видоизменяясь, молчаливо оккупировали дом: полцентнера сахарной свеклы превратились в покрывала. Картошка — в одежду. Свиная голова сделалась ковром. Зерно—радиоприемником. Десять килограммов шпика — шубкой для хозяйки дома. Шесть кило колбасы — и комнаты стали голубыми, желтыми, на обоях зацвели розы, с потолка свесились гроздья ламп.
Бум-бум-бум! Фанфары под окном Оле Бинкопа. Трое с головы до ног закутанных ребятишек стоят на свежевыпавшем снегу, как волхвы в рождественскую ночь. Пухлые детские щеки посинели от мороза.
— Пионерский отряд имени Тельмана прибыл поднести больному тысячного ягненка. Будь готов!
Эмма Вторая кладет ягненка на кровать рядом с Оле.Тысячный ягненок — лучший экземпляр из ангорской отары пионеров. Килограмм шерсти ежегодно!
Пусть Оле, крестный и первый советчик пионерского отряда, произведет экспертизу: достаточно ли мохнаты уши и баки, какова шерсть.
Оле выщипывает клочок шерсти и смотрит его на свет.
— Шерсть и подшерсток в полном порядке. Поздравляю!
— Мы думаем в твою честь назвать ягненка Оле.
— Нет, лучше назовите его Казановой.
— А что сделал Казанов а?
— Да, собственно, ничего. Нет, давайте назовем его Чемпионом.
— Но ведь шампиньон — это гриб, дядя Оле.
— С таким же успехом он может быть победителем на велодроме. У кого есть перочинный ножик?
Гостеприимный хозяин в такой радостный день не хочет лежать в постели. Он просит Антона Второго перерезать шнур, на котором держится противовес. Маленькая Эмма Вторая строго предупреждает:
— Антон, ты не вправе брать на себя ответственность! Ребята решают ответственность разделить. Они разрезают шнур двумя ножами. Они хотят посмотреть, как нога Оле, лишенная противовеса, взлетит вверх. Она не взлетает. Она лежит как поваленный столб.
Эмме Второй поручается сварить кофе. Оле с мальчиками перерывают все ящики буфета в поисках печенья. Фанфары стоят I в сенях в держалке для зонтиков.
Кобыла бежит резвой рысью, очень уж застоялась в конюшне. Взвихривается снежная пыль и светится в холодных лучах зимнего солнца. Щелкает кнут. Звенят колокольчики. Пылают щеки Аннгрет.
Копыта уже простучали по мосту через Ласточкин ручей. Издали дом лесопильщика кажется желтым как глина, а беседка за голыми липами — светло-зеленой. Аннгрет едет шагом вдоль запорошенного снегом забора. Она во все глаза смотрит на дом, бич щелкает в ее руках. Колокольчики звенят в ритме польки. Кобыла прибавляет шагу. Аннгрет сидит прямая как струна, темные глаза ее требуют: выгляните в окно, люди!
Никого не видно. Аромат свежих оладий вьется над домом.
Сани оставляют след вдоль забора — две строки на снегу. Строки требуют: и ты подай весть о себе!
В лесу Аннгрет поворачивает, галопом пускает свою кобылу до самой лесосеки, потом осаживает и медленно въезжает во двор лесопильни. Проезжает почти вплотную мимо дома. В беседке стоит молодая женщина. Аннгрет с высоты своего подвижного трона смотрит на нее.
— Мне надо поговорить с хозяином лесопильни! Приходит Рамш. Он поражен и тараторит без умолку.
Аннгрет слова не произносит. Сидит, величественная и неприступная, кивает. Лесопильщик вопросительно поглядывает на нее. Аннгрет кивает еще раз. Кивает и Рамш. Аннгрет уезжает.
Лесопильщик в своей светло-синей машине возвращается из Майберга. Перед домиком лесничего на просеке стоит мебельный фургон. Новый широкоплечий лесничий и молодая женщина перетаскивают в дом наматрасники и тумбочки, фанерованные березой. В молодой женщине с иссиня-черными волосами — точь-в-точь итальянка из книжки с картинками — чувствуется порода. Рамш направляет в помощь новоприбывшим двоих рабочих.
Молодая чета польщена этой любезностью. Вскоре появляется и сам лесопильщик, склоняется перед молодой женщиной, хвалит ее волосы, зачесанные как у мадонны, вручает ветку цветущей азалии — словом, щеголяет, подавляя их светским обхождением.
— Щекотет! Добро пожаловать! Бог да благословит вас в наших краях! Желаю вам хорошо себя чувствовать здесь, и так далее.— Он приглашает их на чашку кофе в воскресенье днем.
Молодая чета посетила Рамша в его желто-белом доме возле лесопилки. В комнате с желтыми розами подивилась ковру, на котором были вытканы акулы. Морские чудища, с зубами точь-в-точь как зубья пилы, весело резвились на нем.
Они пили кофе. После первых глотков спиртного хозяин взял руку молодой женщины.
— Но! Какие прекрасные руки! Черноволосая женщина испугалась. И от смущения засунула
руку в пиджачный карман мужа.
Рамш не обратил внимания на ее стыдливые повадки.
— Две рюмки водки, один ликер.
Молодая женщина что-то рассказывает о своих пяти козах.
— Вы доите коз, милостивая государыня?
Лесничиха краснеет. До сих пор никто еще не называл ее милостивой.
Рамш вошел в азарт.
— Долой коз! — Он уже ухватил руку самого лесничего.— Я велю привести вам корову.
Лесничий Штамм высвобождает свою руку, твердую руку, умеющую орудовать электропилой. Нет, коровой они пока что обзаводиться не намерены.
Рамш живо меняет разговор. Хватит уж об этих козах. Что касается друзей, то супругам не придется их искать — вот он здесь, друг, который готов в любую минуту заключить их в объятия! При этих словах Рамш так взглянул на молодую женщину, что она встала и вышла из комнаты.
Рамш снова наполнил рюмки. Чокнулся с лесничим. Оба выпили.
— А теперь небольшой мужской разговор!
Но тут подъехала в своих санях Аннгрет. До мужского разговора дело так и не дошло.
Вечером задул ветер. Стоны и вздохи в трубе. Кошачье мурлыканье в комнате. Аннгрет рассказывает о своей поездке, но потом вдруг смотрит на часы. Уже поздно! А у нее еще дел по горло. Вот что значит полдня пробездельничать!
Мороз потрескивает в деревьях перед окном. Как хорошо, что озимь укрыта снежной пеленой! Оле мысленно прочесывает дикорастущий лес своего прошлого. И всякий раз натыкается в нем на Антона.
Когда Оле , только что поднял из щебня войны ветхую ханзеновскую хибару, Эмма, эта карликовая курочка, явилась в деревню с ручной тележкой. В тележке сидело двое детей: Антон Второй и Эмма Вторая. Это было все ее достояние.
Оле взглянул на детей, оставил свой дом, еще не покрытый крышей, и восстановил для Эммы лесную лачугу. Прогнившие доски пола он заменил новыми, которые вытащил из штабелей на лесопильне. Оле знал, что его могут задержать, и даже хотел этого—хоть маленькая, да месть. Его не задержали. Лесопильщик не появлялся.
Оле плотничал и столярничал. Новые доски, как солнечные пятна, светились в полу. Вдруг открылась дверь. Аннгрет стояла на пороге.
— Ты что, жить сюда переехал?
Неужто Аннгрет его ревнует? Конечно! Но повод для ревности не любовная сила Оле. Оле раорачивает здесь свою рабочую силу, а она, Аннгрет, сидит в доме без крыши. На что это похоже?
Антон вернулся домой, и вся деревенская жизнь приняла новое направление. Антон, Оле, Ян Буллерт и Адам Нитнагель ночи напролет, точно заговорщики, сидят в помещении школы.
Потом настал день, когда маленькие люди тянули жребий, Шел дележ земли, некогда принадлежавшей барону фон Ведель-штедту.
На столе лежала шляпа. Та самая, что подкатилась под ноги Оле на его пути домой. В шляпе было полным-полно билетов — рулончиков, скатанных из газетной бумаги. Иной раз больше шести рук одновременно совались в шляпу, так что она казалась мала. Земли барона резались на куски, как свадебный пирог. Каждый получал кусок худой земли, кусок средней и кусок хорошей.
И Оле тянул свой жребий. Он передал вытянутый билет жене. Аннгрет была возбуждена, глаза у нее блестели, волосы все еще сохраняли шелковистое мерцанье травы пушицы.
Антон выдавал удостоверения на право владеть землей. Крестьяне прочитывали их от слова до слова и ставили свои каракули возле печати.
У Аннгрет вопрос:
— Разве лесопильщик не обязан отдать свою землю? Антон улыбнулся.
— Больно уж ты радикальная, Аннгрет. У лесопильщика шестьдесят моргенов, пусть они у него и остаются!
У Аннгрет претензия: земля, которая им досталась, всего дальше от деревни и, конечно, самая худшая.
— Во всем виноват Оле, от его скромности и овца тигром станет.
Смех. Что же, пусть Аннгрет сама тянет! Ну как, вытащила царствие небесное? Нет, но ей достался участок неподалеку от их дома. Аннгрет довольна. Оле сконфужен.
В руках тоски и голода неустанно свистят бичи. Работа и рвение превращают ночи в дни. На тропинках, бегущих от дома к дому, опять уже не растет трава. Заплатанные крыши пестреют, как платья цыганок на солнце. Ветер уже не гуляет в домах, «внутри» снова отделено от «снаружи».
Каждый из новых мелких землевладельцев обрабатывал свой надел по мере сил. Что было в том или ином мужчине или женщине, было и в полученной ими земле. Не каждому удавалось улестить свою землю так, чтобы она приносила высокие урожаи.
Оле, председатель «Крестьянской взаимопомощи», ходил по всей округе и агитировал. Городам нужен хлеб! Крепкие крестьяне должны постоять за слабых, дать городам недостающее. Это предусмотрено статутом «Крестьянской помощи».
Но статут был статутом только для Антона, Оле, Яна Буллерта и еще нескольких справедливых людей. Для других он был не более чем пустой бумажонкой.
Труднее всего было Оле агитировать за правое дело у себя, иными словами — у Аннгрет.
— Коллектив? —говорила Аннгрет.— Такого зверя я еще не видывала, даже в цирке.
Для того чтобы сагитировать Аннгрет, нужен был коренник посильнее — Антон Дюрр.
Антон живо с ней справился: попросил показать скотину, что стояла у нее в хлеву.
— Хороший скот! У тебя золотые руки, Аннгрет.
— Выходит, что так!
Антон оглядел свиней, пощупал несушек.
— Они, видно, каждый день несутся, без перерыва. Наверно, у тебя зерна вдоволь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49