Ему была приятна ее похвала, но в то же время он смутился. В конце концов он признался, что рыбу поймал не он один.
— С кем же ты ловил? — спросила Эр-мань.
— С подрядчиком...
— Что? С подрядчиком? Ты ловил рыбу с подрядчиком?
— А что? — Он не понимал, почему Эр-мань так резко повысила голос.
«Трах!» Она демонстративно бросила чашку на стол.
— Если бы я знала, что эту рыбу поймал подрядчик, я бы с голоду умерла, а есть не стала!
— Да я...
— Что это ты за ним увязался, а? Подружиться хочешь? У него деньги, как же! — Она с гневом отвернулась от него.
Лян Юнь совершенно растерялся. Он не знал, что ей ответить, удивленно смотрел то на нее, то на ее отца.
— Ешьте, ешьте, — примирительно сказал Шан. -— Рыба не имеет к этому никакого отношения. Ей, наверное, тоже не хотелось, чтобы ее поймал подрядчик. Правильно я говорю, Лян Юнь?
— Но ведь ее подрядчик и поймал! — Эр-мань больше не спорила, но долго что-то недовольно ворчала себе под нос.
У Лян Юня горело лицо. Ужин, начавшийся так весело, теперь проходил в молчании. Одна только тетушка Шан приветливо угощала всех. Лян Юнь и Эр-мань старались не есть рыбу. Только дядя Шан, хитро улыбаясь, уплетал рыбу за обе щеки, а время от времени, прищурив глаз, спрашивал у ребят:
— Что, не нравится рыба? Наверно, не очень свежая?..
С треском распахнулась дверь, и в комнату влетел Фын. Не разглядев, кто сидит за столом, он с порога закричал:
— Старший брат, ты не видел Лян Юня?
В следующую же секунду он облегченно вздохнул.
— О небо, где ты целый день шлялся?
Лян Юнь встал, переминаясь и не зная, что ему ответить.
Эр-мань ехидно вставила:
— И что только ты его искал! Они, видишь ли, с подрядчиком друзьями стали. Целый день вместе рыбу ловили. Вот она и рыба. Подумаешь, невидаль!..
Фын сразу, почему-то покраснел. Он посмотрел на рыбу, взглянул на Ляна; губы его дрогнули, как будто он хотел что-то сказать. Но он ничего не сказал, повернулся и быстро вышел.
— Брат Фын!.. — Лян Юнь был готов броситься вдогонку, но Шан остановил ето.
— Поешь сначала, а потом пойдешь.
Ему теперь было совсем не до еды. Он так и не понял толком, почему его рыбалка с подрядчиком так огорчила всех его друзей. Шан, покончив с рыбой, вытер губы и даже нарочно облизнулся.
— Вкуснота! — сказал он, скорчив в сторону Эр-мань веселую гримасу.
Девочка, рассерженная, отвернулась.
— Иди сюда, Лян Юнь. — Теперь лицо Шана стало серьезным. — Давай с тобой потолкуем. Эр-мань, пойди приготовь чай, что-то пить хочется.
Все ушли. В комнате остались только Шан и Лян Юнь. Было тихо. Только вдали разномерно плескалось море.
При тусклом свете лампы Шан внимательно и серьезно вглядывался Лян Юню в лицо.
— Ты уже большой и должен уметь разбираться в людях, — сказал он. — Даже в первый раз встречаясь с человеком, должен быть настороже: друг он тебе или враг. Подрядчик никогда твоим другом быть не может. Он не работает, не трудится — живет за чужой счет. Это паразит. На пристани — он хозяин. Мы, кули, работаем, а он загребает денежки. «А-а, тебе кажется мало — можешь уходить!» Вот и весь его сказ. Пристань —это его Поднебесная. И на этой пристани так, и на другой так. Ты, конечно, дома у него не был, но мимо его ворот, наверно, проходил? У него двухэтажный дом, цветники, повар, няньки, прислуга... Собственный рикша. Откуда он берет деньги на все это?
Шан немного помолчал.
-— Он не только выжимает деньги с нас, кули, —^ продолжал он, — но еще и издевается над нами. А все из-за того, что мы —бедняки. А что, скажи, в этом мире не сделано руками бедняков? Видел ты где-нибудь, как богачи работали? Жизнью наслаждаются они, а все беды приходятся на нас.
А этот, наш, не смотри, что ласковый... Сердце у него злее, чем у скорпиона. Лет семь назад заболела у меня жена, и Эр-мань тоже. Говорили, что у девочки корь. Я один в то время работал. Эр-мань болела тяжело — горела как в огне, из носа кровь шла. Врача надо было звать, а в доме ни медяка. Тогда как раз война с японцами началась. На пристав ни работы никакой, у товарищей тоже ни гроша... Кто-то посоветовал мне обратиться к нему. Я решил попробовать.
Рассказал ему о своем положении, а он, ты думаешь, что? Он только засмеялся, говорит: «Шан, считай, что тебе повезло». Я говорю: «Как же это понимать, повезло — ребенок больной, жена боль-
пая?» — «А что, — говорит, — умрут они —тебе руки развяжут...» Ну, скажи, человек он после этого?! Обругал я его тогда, ни гроша, конечно, не получил. А на другой день в переулке вдруг набросились на меня двое, свалили на землю, избили... .
Лежали мы всей семьей. Спасибо жене, кое-как вставала, выпрашивала на улице куски и нас всех кормила. Потом Фын продал кое-что из вещей, купил нам лекарства. Вот и подумай теперь, что это за птица...
У Лян Юня в глазах стояли слезы.
— И Хозяин Тянь с пристани «И» или Хозяин Доу с пристани «Юн» — у кого из них руки не в крови! В позапрошлом году один грузчик с нашей пристани напился пьяным и начал громко кричать, как наш подрядчик губит людей, с японской разведкой сотрудничает. Так на другой же день его японская жандармерия сцапала. До сих пор не вернулся.
— Неужели с ними никто не боролся?
— Было. Расскажу тебе один случай. Лет двадцать уже прошло с того времени. Тогда еще был жив отец нынешнего подрядчика — Старая Лиса. На пристань к нам пришел новый грузчик, звали его Белый Дракон, здоровый такой парень, плечи — во! Один троих стоил! Только к работе относился не ,очень серьезно. Если какой ящик переносил с хрупкими вещами, так нарочно норовил его сильнее стукнуть. Один раз Старая Лиса поймал его, как говорят, с поличным и вытянул несколько раз по спине дубинкой. Белый Дракон палку у него вырвал да и самого этой палкой избил. Даже телохранителя швырнул, в море. Выместил на нем, можно сказать, всю нашу злобу. Но прошло два дня, и Белый Дракон исчез. А через десять дней прибило море к берегу его труп. Ясно, было, что Старая Лиса постарался, — только доказательств — никаких.
— Так что же, нам всю жизнь терпеть этих подрядчиков? — Лян Юнь яростно стиснул кулаки.
— Действовать, как Белый Дракон, не годится. В одиночку против подрядчика бороться — не дело.
Допустим, ты его даже убьешь. Ну и что? Вот гляди, Старая Лиса умер, так сынок его место занял. Пристань как была, так и осталась их Поднебесной. Теперь еще японцы на нашей шее. Тут, брат, всю власть менять надо, самим хозяйничать.
— А можно это сделать?
— Можно. — Шан еще больше понизил голос. — Уже есть одна страна, где это сделали, — Россия. Там рабочие свергли власть богатеев. И все бедняки, независимо от того, работают они на фабриках или пашут землю, сами себе хозяева. И никто над ними не измывается.
— А у нас почему так не сделают?
— И у нас такое время наступит. Только всем нам, беднякам, надо для этого объединиться и вместе бороться с негодяями, которые сидят на нашей шее.
Лян Юнь смотрел на него восторженными и горящими глазами. Он слушал Шана со смешанным чувством стыда, раскаяния и Досады. Ему вспомнились слухи, которые в деревне тайком передавали один другому крестьяне, о коммунистах и Восьмой армии. Стало понятно, за что арестован был отец...
Он вскочил и бросился к стоявшей в углу удочке. Схватил ее и с треском переломил. Сложил обломки вместе, переломил их еше раз, швырнул на землю и стал топтать. Шан с улыбкой наблюдал за этой вспышкой ярости.
Время было уже позднее. Лян Юнь отказался остаться ночевать у Шана и одиноко побрел домой.
Легкими порывами налетал морской ветерок, принося прохладу. Лян Юнь немного успокоился. У барака многие кули сидели на улице, наслаждаясь прохладой. Цао, как всегда, играл на хуцине, напевая под протяжные, заунывные звуки свою незамысловатую песенку:
Мне всю жизнь не везло, Как дракон на мели...
Лян Юнь пошел искать Фына. Того не было ни в бараке, ни возле него. Потоптавшись, он направился к пристани. Еще издали заметил сидящую на деревянной тумбе темную фигуру. Подошел ближе.
— Брат Фын!..
Фын, не отрывая взгляда, смотрел на море. Он ничего не ответил. Лян Юнь стоял подле него, опустив голову. Потом тихо сказал:
— Брат Фын, ты не думай, что я подлиза или подхалим. Я просто... не сообразил сразу.
Фын повернул голову, резко поднялся и молча прижал его к груди.
На другой день во время работы подрядчик подковылял к Лян Юню и остановился рядом. На нем был новый европейский костюм и соломенная шляпа на голове. В руках — дорогой веер.
— Лян Юнь, вечером переоденься. Я хочу повести тебя в театр, — сказал подрядчик.
— Я никуда не пойду!
Подрядчик удивленно воззрился на него.
— Ты что это? Может, кто обидел?
— Никто меня не обижал!
Подрядчик, недоумевая, постоял немного и отошел. Лян Юнь смачно сплюнул ему вслед.
В обеденный перерыв Ляп Большой отвел «братишку» в сторону.
— Послушай, Маленький Лян, привалило к тебе счастье. Подрядчик хочет тебя усыновить — он только что говорил со мной.
— Иди сам к нему в сыновья! — крикнул Лян Юнь срывающимся голосом.
Сидевшие неподалеку рабочие подошли к ним, чтобы узнать, из-за чего они ссорятся. Большой Лян развел руками.
— Я то тут при чем, судите сами? Только что разыскал меня подрядчик, тихонько говорит: «Лян Большой, понравился мне твой братишка. Смышленый такой. Хочу, — говорит, — его усыновить». Я мальчишке об этом говорю, а его словно муха какая укусила. Так и кинулся на меня!..
— Маленький Лян, -- принялись «урезонивать» его грузчики. — А почему бы тебе не стать подряд-чйковым сыном? Двое стариков всего, помрут — сколько богатства тебе останется!
— Сладко говоришь, что же ты сам с ним не породнишься?
— Я! — Грузчик состроил гримасу. — Я бы с радостью, только он.не захочет...
— Ха-ха-ха!..
У Лян Юня на ресницах уже висели слезы. Он знал, что кули шутят без всякой задней мысли, новее же был обижен. Их дружеские насмешки показались ему злыми. Он закрыл лицо руками и неожиданно для всех горько расплакался.
На второй год жизни Лян Юня в городе зима выдалась сырой и холодной. Сходни на пристани обледенели. Грузчики старались ходить по ним как можно осторожнее.
Лян Юнь давно уже не выдавал бирки. Подрядчик был очень раздражен поведением «не знающего приличия сопляка» и велел ему работать на пристани наравне с другими грузчиками.
Когда Фын заступился за паренька, приказчик вспылил:
— Какое мне дело, что он молодой! У меня здесь, черт возьми, не приют для всякого дерьма! Хочет — пусть работает, а не хочет — может убираться!
Кули, как могли, заботились о Лян Юне. Оставляли ему самые маленькие и легкие тюки, на сходнях и на пристани уступали дорогу.
Пятнадцатилетний паренек, проработав год грузчиком, закалился и окреп. Он очень быстро рос и теперь всего на полголовы был ниже, чем Фын.
А Заяц оставался таким же. Лян Юнь часто встречался с ним. Летом они частенько уходили на. камни у подножия Ласточкиной горы и сидели там часами, болтая в воде ногами и разглядывая подводных обитателей. Заяц и в самом деле научил его ловить крабов, но во Дворце Яшмового императора, на горе Большая Медведица и в других местах, куда он обещал его отвести, они так и не побывали. За прошедший год Заяц сильно захирел, стал вялым и апатичным. Он часто кашлял, а пробежав несколько шагов, задыхался. Лян Юнь всю зиму навещал его, а иногда и снабжал несколькими медяками.
Заяц брал деньги, сжимал их в кулачке и смотрел на Лян Юня восторженным и признательным взглядом. Он даже не благодарил и не говорил о том, что постарается в будущем вернуть эти деньги.
Дневная работа закончилась. Разгруженные суда, подняв изодранные серые паруса, медленно уходили из порта в открытое море. Тело Лян Юня, натруженное работой, болело. Острый как нож северный ветер резал лицо.
Багровое зимнее солнце закатилось. Небо затягивали серые облака. Дышалось тяжело. Похоже было, что вот-вот пойдет снег.
Лян Юнь медленно шел по улице, думая, где бы поесть и согреться.
— Лян Юнь, Лян Юнь! — окликнул его тоненький и слабый голос.
Он оглянулся. У подножия стены на земле сидел Заяц. На нем была только рваная рубаха. На голых ногах болтались большие башмаки с вылезавшими наружу пальцами. Он весь дрожал. Лян Юнь быстро подошел к нему.
— Ты не заболел, Заяц?
Тот кивнул головой. Лян Юнь присел и пощупал его лоб. Лоб был горячий. В жестяной банке на самом дне виднелось что-то похожее на жидкий суп. Суп был покрыт сверху корочкой льда. Лян Юнь обнял Зайца за плечи.
— Пошли, поедим чего-нибудь горячего.
В харчевне Лян Юнь заказал две большие чашки лапши. Когда дымящуюся лапшу поставили им на столик, Заяц чуть не расплакался. Он торопливо и жадно ел, громко прихлебывая. Тепло придало ему силы, он перестал дрожать.
— Что думаешь делать дальше? — спросил Лян Юнь.
— Эх, день пройдет — и ладно! Все равно долго не протяну...
— Сколько тебе лет? Только правду скажи.
— Ты, Лян Юнь, не знаешь, что такое голод, — Заяц печально улыбнулся, — а я голодаю всю жизнь. Ночью мучит кашель. Все жилы из меня вытянул. Грудь ноет... Я раньше думал: подрасту, начну работать — и все изменится. Я так мечтал, что буду плавать на корабле! Знаешь, я всю жизнь провел у моря и ни разу — понимаешь, ни разу! — не плавал на корабле. А я хотел быть рулевым, побывать в разных странах. Говорят, много есть интересных стран. Но не знаю, почему-то я не расту. Мне уже шестнадцать лет, а ребята в двенадцать лет выше меня ростом. Мне шестнадцать, а я даже не знаю своих отца с матерью. Как помню себя, все нищенствую. Бывает, стою на пристани — так и подмывает броситься в море... Да только что-то не пускает.. А вообще-то, какая радость жить?..
Лян Юнь был потрясен. Горькие слова приятеля острыми иглами вонзались ему в сердце.
— Заяц, ненужные это мысли. Выход найти можно.
— А, да что там!.. Если бы я был здоровый...
Они помолчали. Лян Юнь расплатился, и они покинули харчевню. На улице Заяц снова стал дро-. жать. Лян Юнь снова обнял его за узкие, худые плечи. Щеки Зайца глубоко ввалились, глаза были тусклы и безжизненны.
— Лян Юнь в этом году, кажется, холоднее?
— По-моему, одно и то же.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27