— Теперь послушай меня, — неторопливо заговорил Рябой. — Самое «сладкое» еще впереди. Но пока что у тебя есть возможность не доводить до этого «сладкого». Ты только должен указать, где находится база партизан. Тебя тотчас же отпустят. И сможешь делать, что хочешь. Если же не скажешь... смотри, парень, ты из кожи и мяса —- боюсь, не выдержишь. Раньше или позже, а все равно позовешь маму...
— Рябой, — переведя дыхание, сказал Лян Юнь, — подойди сюда, чтобы я мог плюнуть в твою рожу...
— Хорошо! — Рябой стукнул ладонью по столу. — Дяо, дай ему для начала тридцать плетей.
Палач, принялся за истязание. После каждого удара на коже оставался кровавый рубец. Первым же ударом палач рассек ему одежду. Тело Лян Юня беспомощно . раскачивалось в воздухе. Он молчал, превозмогая невыносимую боль.
— Двадцать восемь, двадцать девять, тридцать... — Запыхавшийся палач отбросил плеть. Рукавом вытер пот с лица и пробормотал: — Мужественный парень, не пискнул!
Лян Юню казалось, что у него со спины содрана вся кожа. Он не мог даже понять, что у него больше болит. Болело все тело: голова, лицо, шея горели, будто обжигаемые пламенем. Рябой медленно подошел к нему. Брезгливо сморщился.
— Ну как, больно? Бросил бы ерепениться, а?
Л ян Юнь подтянулся на руках и, приподняв правую ногу, резко взмахнул ею. Рябой не остерегся. Тяжелый удар пришелся ему прямо в челюсть. Он присел, схватившись обеими руками за лицо. Тонко вскрикнул. Палач помог ему встать. С уголков его рта стекала кровь.
Рябой схватил плеть и, не помня себя, принялся изо всех сил хлестать ею Лян Юня. Он остановился только тогда, когда палач сказал:
— Перестань! Он в обмороке.
Они спустили его на пол, окатили голову холодной водой. Он очнулся.
— Теперь, может, скажешь что-нибудь? Лян Юнь отрицательно мотнул головой.
— Дяо! Влей-ка в него порцию «лапши с перцем»!
Палач снял с него наручники и привязал к ска-мейке...
Рябой пытал его с десяти часов утра до трех часов дня, применив все пытки. Лян Юнь три раза терял сознание.
Он не застонал ни разу.
Рябой метался по камере, как бешеный пес. Палач был в изнеможении и, отдуваясь, сидел на скамье. Худой протоколист, которому было нечего делать, зевал.
Лян Юнь, раскинув руки и ноги, неподвижно лежал на иолу. Сейчас ему казалось, что у него расколоты все кости. Он захотел пошевельнуться и не мог.
— Вытащить во двор! — хриплым голосом закричал Рябой. — Облить холодной водой!
Лян Юнь лежал на снегу. Вода медленно стекала с лица. Он снова потерял сознание. Потом начались кошмарные сны... Они с Шаном идут взрывать японскую военную пристань. Он проник в склад через подпиленную решетку. Вдруг концы решетки превратились в острия копий и вонзились в его тело. Он никак не мог вырвать их оттуда. Потом он оказался на сампане. На море поднялись волны. Они бросали сампан, как щепку, раскачивали его, раскачивали...
Он проснулся.Но его продолжало раскачивать. Он приоткрыл глаза. Чья-то рука тихонько трясла его за плечо.
— Ну вот, очнулся! — раздался над ним чей-то знакомый голос.
— Хлопушка!
Тот участливо проговорил:
— Ай! Вот не думал... Как же ты?.. — Он вздохнул.
— Хлопушка!.. Ты до сих пор... служишь здесь?
— А что же я могу делать? Грамоты не знаю. Никакого ремесла не знаю. Из всех трехсот шестидесяти профессий не владею ни одной. Мне только и оставалось, что носить эту «тигровую шкуру». Другого выхода не было.
— Когда город в первый раз освободили, ты куда делся?
— Тогда? — Хлопушка сплюнул. — Я отступил вместе со штабом. Попробовал бы ты не уйти! Как дураки мы поплыли в Циндао.
— А потом?
— Прибыли в Циндао. В то время там были одни американцы. Они нас пристроили вместе с удиравшими японцами. Когда гоминдановцы на самолетах и кораблях прибыли в Циндао, все наши сме-
нили кокарды на фуражках и превратились в Национальную армию, а когда наши взяли город, меня вместе с Рябым послали работать в эту тюрьму.
Я подлизываться и лебезить перед начальством не умею, вот и стал младшим караульным. Такая, брат, жизнь! Но мне пора уходить. Попозже принесу тебе одеяло... — С этими словами Хлопушка ушел.
У Лян Юня поднялась высокая температура. Нарывали рубцы от побоев. Он целыми днями метался по кровати и бредил.
Последние дни у его койки бессменно сидел соузник — коммунист Чжан. Когда Лян Юнь приходил в себя, они с Чжаном тихонько разговаривали. Рассказывали о своей жизни.
Чжан сидел у его изголовья в одной нижней рубашке. Его ватник лежал на ногах Лян Юня. Он старался хотя бы взглядом подбодрить юношу.
— Ты съешь что-нибудь, Лян Юнь, это тебе принес Хлопушка.
— Нет! — Лян Юнь широко раскрыл глаза. Тихонько прошептал. — Товарищ Чжан! Я совсем никуда не гожусь...
— Как ты себя чувствуешь? — обеспокоенно спросил Чжан.
— Неважно. Кажется, конец приходит. Смотри, как они меня отделали. Разве я выживу?.. Жалко только рано умирать, ничего еще не успел сделать.
— Оставь эти мысли. Отойдешь еще...
— Да ты не успокаивай. Я не боюсь смерти.
— Это правильно, Лян Юнь, коммунист должен, если надо, смело смотреть смерти в лицо. — Чжан говорил спокойно и серьезно. — Умереть нетрудно, труднее всего иногда победить смерть! Брови Лян Юня дрогнули.
— Вот, например, — продолжал Чжан, — мы с тобой находимся в руках врага. Можем мы в этих условиях работать для партии? Можем! Мы должны сплотить всех заключенных для борьбы с врагом, должны поддерживать в них боевой дух и силу воли. И не один я здесь так думаю...
— Значит, в тюрьме есть партийная организация? — Лян Юнь схватил его за руку.
Чжан понизил голос:
— Да, есть. Она руководит борьбой заключенных. Коммунисты есть в каждой камере. Завтра, во время прогулки, я поговорю с товарищами о тебе.
В сумерках загремел дверной засов. От удара ноги дверь распахнулась. Вошли Рябой и два конвоира с винтовками. Рябой злыми глазами обшарил камеру. Его взгляд остановился па Чжане.
— Чжан Цюань, на выход!..
Все стало ясно. Чжан медленно встал, сиял с себя ватник и укрыл им Ляну ноги.
— Лян Юнь!.. Прощай...
Лян Юнь вскочил, обнял его за плечи.
— Не забывай о том, что я тебе говорил... Делай то, что ты должен делать.
Лян Юнь наклонил голову.
— Что еще там бубнишь? Пошел! — грубо окрикнул его Рябой.
Чжан оправил рубаху, вскинул голову и спокойно пошел к двери. Рябой и солдаты двинулись следом. Засов снова задвинулся.
Во всех камерах заключенные стоя провожали своего боевого товарища в последний путь. Лян Юань плакал.
Чжан Цюань больше не вернулся...
Прошла зима. Наступала весна. Лян Юнь выздоровел. За это время его дважды вызывали на допросы, но пыткам больше не подвергали. Вероятно, и враги поняли, что таким путем от него ничего не добьешься.
Он. активно участвовал в работе тюремной подпольной организации и вместе с товарищами руководил борьбой заключенных.
Как-то под вечер в камеру вошел Хлопушка и заявил:
— Лянь Юнь, к тебе пришли. Выходи на свидание!
— Кто?
— Откуда я знаю!
Он вышел за Хлопушкой. Тот повел его не в обычный мл свиданий, а в маленькую комнату, где Лян Юнь провел свою первую тюремную ночь. У дверей стоял часовой с винтовкой.
— В чем дело? — спросил он у Хлопушки.
— Не знаю. Мне только велели привести тебя сюда — и все. Дожидайся свидания.
«Кажется, новая провокация. Ладно, хуже, чем было, не будет...»
Лян Юнь ждал очень долго, но никто не приходил. Он лег на кровать и спокойно продолжал: ждать. Когда время приблизилось к полуночи, дверь тихонько отворилась. В нее просунулась голова с густой копной волос. В темноте белой маской выделялось, бледное лицо.
Он лежал не двигаясь. В комнату проскользнула незнакомая фигура, оказавшаяся женщиной с модной прической и сильно напудренным лицом. На ней была меховая шубка. Женщина постояла у входа, затем тихонько притворила дверь. Покачивая бедрами, подошла к кровати. Высокие каблучки звонко стучали по цементному полу.-
— Лян Юнь, Младший брат! — кокетливо воскликнула она.
Это была Ша-ша.
Она осторожно сняла шубку и повесила ее на вешалку. Непринужденно села на краешек кровати.
— Лян Юнь, дорогой! Ты меня не узнаешь? — Она поправила волосы.
— Узнаю.
— Два года не виделись. Ты стал совсем взрослым мужчиной!
— Почему ты здесь? — Он поднялся с кровати и пересел на стул, подальше от гостьи.
— К тебе пришла. Узнала, что тебя здесь держат, еле добилась разрешения на свидание.
— Правда? — ироническим голосом спросил Лян Юнь.
— Если вру, пусть у меня на языке чирей вскочит!
— Ладно. Если у тебя что есть ко мне, говори прямо, не виляй.
Теперь Ша-ша не знала, как ей быть. Ее привез сюда Рябой, чтобы она «повлияла» на Лян Юня. Ему откуда-то стало известно, что они с Лян Юнем. раньше встречались. Теперь Ша-ша была «девушкой с «джипа» и целыми днями крутилась подле американцев. Куда делись ее красивые «мечты»! В тюрьме ее сначала принял сам начальник и предложил большое вознаграждение за «обработку» Лян Юня.
Сейчас она стала сомневаться, что ей удается выполнить поручение. Помедлив и с трудом заставив себя улыбнуться, она сказала:
— Что с тобой! Что ты говоришь? Разве ты забыл те дни, что мы провели вместе в моей комнатке? Как я тогда боялась за тебя! Японцы повсюду тебя искали, но. кто бы мог подумать, что ты... Хи-хи!..
Лян Юнь холодно улыбнулся,
— Уходи-ка ты лучше. Не зли меня. — Он встал.
— Но... Лян Юнь, я ведь давно люблю тебя! Ты такой смелый, такой красивый, такой... — Она потянулась к нему.
— Тварь! — в бешенстве выкрикнул Лян Юнь. Он схватил ее за плечи, открыл дверь и вытолкал наружу. Ша-ша, притворившись, что теряет равновесие, упала на пол, громко вскрикнув. Он, не обращая на нее внимания, с силой захлопнул дверь.
Едва он отошел, дверь за его спиной скрипнула. В ней снова показалась голова Ша-ша.
— Ты опять?!
— Шубка, моя шубка... — плаксиво проговорила девушка.
Он схватил с вешалки шубу и швырнул к двери. Ша-ша подняла ее и исчезла во тьме.
Вскоре после того, как Ша-ша ушла, явился Хлопушка.
— Пошли, Лян Юнь, обратно в камеру.
— Я давно готов! — Лян Юнь улыбнулся. — «Слабые» пытки кончились, теперь начались сильные. Все-таки хочется до конца узнать, какой у вас ассортимент. Пошли!
— Что ты все время «у вас», «у вас»? Я к этому не имею никакого отношения! — недовольно проворчал Хлопушка.
— Да?! — Лян Юнь удивленно приподнял брови. — Ну, тогда я оговорился.
— Чего уж там! Ведь я ничем тебе по-серьезному помочь не могу. Вот если тебе захочется чего-нибудь повкуснее поесть, только шепни мне,, я все устрою.
Они проходили двором. Была глухая глубокая ночь. В камерах пыток стихли стоны. Из окон лился тусклый желтоватый свет.
Лян Юнь внимательно осмотрелся. Вокруг высокая кирпичная стена, утыканная по верху острыми железными шипами. Ворота открыты. Прожектор освещает фигуры четырех часовых с автоматами в руках, прохаживающихся взад и вперед. Лян Юнь обернулся. Сзади возвышалась грубо сколоченная из досок сторожевая башня. С башни просматривался весь двор. Наверху смутно маячила тень часового.
Лян Юнь уже давно выработал свой план побега. Во время прогулок члены организации тоже непрестанно думали и совещались об этом. Но без поддержки извне никакой план не мог удасться. Нужно было установить связь с волей. Из этой тюрьмы, подчиненной гоминдановской разведке, очень немно-
гие выходили на свободу. Отсюда вывозили только на казнь. Те двое или трое, которые все-таки вышли живыми, были ненадежны. На таких людей, как Хлопушка, тоже трудно полагаться.
Он верил: партия помнит о своих сыновьях и дочерях, томящихся в застенках. Когда обстановка позволит, она пошлет к ним людей для связи.
Прошло еще два дня, и Хлопушка уведомил Лян Юня, что к нему на свидание пришла женщина.
Кто мог прийти? Лян Юнь недоумевал. Он прошел за Хлопушкой в комнату свиданий. Там стояла Эр-Мань...
Она как будто выросла. Одета так же просто, как и раньше: аккуратные синие брюки и куртка того же цвета.
— Эр-мань, это ты! — радостно пробормотал он.
Девушка кивнула головой. Она смотрела на вертевшегося рядом Хлопушку и ничего не говорила. Ее большие светлые глаза пытливо вглядывались в Лян Юня. Хлопушка, наконец, догадался и отошел в сторонку.
— Меня послала организация, — торопливо прошептала через решетку Эр-мань. — Начинается большое контрнаступление. Наша армия везде одерживает победы. Скоро наш город будет освобожден. Враги, чувствуя конец, звереют. Скоро начнутся расстрелы. Горком готовит для вас побег...
Лян Юнь взволнованно через решетку пожал ей руку.
— Как у вас здесь обстановка? — спросила Эр-мань.
— Наша подпольная группа тоже в общих чертах выработала план освобождения тюрьмы. Хотим только согласовать с вами...
— Сколько у вас человек?
— Коммунистов одиннадцать. Беспартийных, поддерживающих нас, двадцать восемь. Всего узников триста двадцать человек.
— Охрана?
— У ворот — четыре часовых, ты их видела. Все-
го охранников — около взвода. Офицеров больше десятка. Во дворе сторожевая башня, деревянная.
— Хорошо. После того как будет установлен срок освобождения города, мы свяжемся с вами. А вы пока готовьтесь.
— Ясно. Но, Эр-мань, ты больше не должна приходить. Я у них под особым наблюдением, и это очень опасно для тебя.
— Пока ничего другого придумать нельзя. Товарищ Чжан погиб. Что произошло с другими, неизвестно. Остается самой приходить к тебе. Опасно? — Эр-мань твердо и спокойно улыбнулась. — Бывает, что приходится рисковать. Как же иначе? Я сказала, что я твоя сестра, приехала из деревни. Может быть, они мне и не поверили, но, как видишь, пропустили! Да я их не боюсь! — Она вскинула голову.
— Будь осторожна. — Лян Юнь снова взволнованно пожал ей руку. — Следующий раз, когда нужно будет установить со мной связь, посылайте человека к охраннику Цзяо Ю-цаю. Он наш. Не разоблачен. Подозрений у своего начальства не вызывает, — сказал, подумав, Лян Юнь.
— Договорились. А вы будьте готовы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27