Весело гонялись друг за другом ребятишки. Пожилые старушки сидели за веретеном. У забора бодались два козленка...
— Стой! Ты кто? Пропуск! — раздался вдруг оклик из-за копны.
Оттуда выскочили два мальчика. Один из них держал в руках игрушечную винтовку.
Лян Юнь остановился. Он внимательно всматривался в мальчишку с ружьем. У того была бритая голова с оставленным ровно посередине клочком волос. Ему было лет семь-восемь. Глаза мальчишки от ожидания округлились, и вся фигурка выдавала напряженное нетерпение. Ведь это его брат — Сяо-лян! Лян Юнь усмехнулся. Он потянулся, чтобы, погладить братишку по голове. Но тот проворно отскочил крикнув:
— Эй, осторожнее! Показывай пропуск! Второй карапуз тоже задиристо крикнул:
— Пропуск давай!
— А можно не так свирепо? — осведомился Лян Юнь.
— Поменьше разговоров! Есть у тебя пропуск?
— Хорошо, хорошо. Ишь, какие злые! Пионеры должны быть выдержанными! В Восьмую армию таких невыдержанных не берут. Вот уж, даже своих и то не узнают. Ты что перед своим родным братом рисуешься?
— Что? — Сяо-лян растерянно заморгал. — Ты... Ты — Лян Юнь!
— Эх ты, не узнал!..
Сяо-лян вскрикнул: «Старший брат!» — и бросился к нему.
— Давай, давай я понесу твой узел- Пошли скорее домой! Мама тебя давно ждет. Ой, нет, мне с тобой нельзя!.. Я должен еще стоять на посту.
— Правильно, часовой не имеет права самовольно уходить с поста. Я дорогу сам помню, дойду! — Лян Юнь легонько дернул Сяо-ляна за нос.
Ребятишки залились смехом. Лян Юнь торопливо подошел к воротам своего дома. Он не узнал его: на месте старой фанзы стоял трехкомнатный каменный домик. Ворота были аккуратно .покрашены красной краской. Изгородь, сплетенная из ветвей пробкового дуба, густо переплетали вьюны с сиреневыми колокольчиками. Он толкнул калитку. Из комнаты послышался знакомый голос:
— Кто там?
У Лян Юня ослабли ноги. Это был голос матери...
Она вышла ему навстречу, поправляя упавшую на лоб прядку черных, с сильной проседью волос. Ее руки застыли в воздухе. Во дворе перед нею стоял ее сын. Сын, о котором она столько думала! Она протерла глаза, будто не веря себе. Нет, это он — подросший, возмужавший, вылитая копия отца! У нее закружилась голова. Она прислонилась к косяку двери.
— Мама!.. — Лян Юнь бросился к ней и поддержал ее.
Мать гладила его по голове. Какой высокий стал сын! Теперь она едва достигала ему до плеча.. Она не выдержала и расплакалась.
— Не надо, мама! — В его глазах тоже стояли слезы.
Он вытер их рукой, обнял мать за плечи и провел ее в дом. В комнатках было светло, окна весело блестели новенькими стеклами. На кане лежали два новых одеяла. Мать усадила его на кан и стала разглядывать. Потом вдруг вскочила, открыла ящик, достала оттуда несколько яиц и вышла из комнаты.
— Мама, ты что?
— Приляг, отдохни. Я сейчас.
Ляп Юнь лег на кан, на одеяла. Как тепло и уютно! Какой родной и вместе с тем незнакомый дом!
Вернулась мать с хэбаодань. Заставила его их съесть. Пока он ел, она любовно рассматривала его, не в силах оторвать взгляда от лица сына.
— Мама, кто обрабатывает нам землю?
— Землю? Нам помогают... Ведь наша семья... Она не договорила. Она подумала, что сын еще не знает о смерти отца. Теперь, в самые первые минуты встречи, она не хотела сообщать ему эту печальную новость.
Лян Юнь промолчал. Только через некоторое время сказал:
— Отец... был замечательным человеком!
— Ты все знаешь, мой мальчик?
— Я видел его...
Он рассказал матери о своей встрече с отцом на улице, о тех трех годах, которые он провел в городе, но умолчал об опасностях, которым подвергался.
Мать сидела на краю кана и внимательно его слушала. Она страдала за него. Теперь он подрос, закалился, несмотря на свой юный возраст. Она смотрела на его мускулистую грудь, большие, крепкие
руки, открытое загорелое лицо. Она гордилась сыном. Потом, мать рассказала о себе. Когда они вернулись, фанза сгорела дотла. Жить было негде. Есть тоже было нечего. Она решила отправиться в город, к брату. Они уже отошли довольно далеко, как встретили неожиданно деревенского старосту, который уговорил их вернуться. В деревне люди сообща с большим трудом восстановили несколько фанз и жили в них. На второй год японцы были выгнаны Восьмой армией из их опорного пункта, и деревня Линьхайцунь стала глубоким тылом. Здесь организовали временные группы трудовой взаимопомощи, большую дотацию дало правительство. Увеличивался урожай. Жить день ото дня становилось лучше.
Вернулась сестренка Сяо-ню. Брата она помнила совсем смутно. Она очень выросла и уже училась во втором классе начальной школы. То и дело приходили посмотреть на Лян Юня друзья детства и соседи. Они расспрашивали, когда, наконец, совсем прогонят японцев, что теперь делается в городе. У всех было приподнятое настроение, как накануне победы.
— Сынок, что ты намерен делать?
Был вечер того же дня. В комнату через застекленные окна проникал яркий свет луны. Братишка с сестренкой уже спали. Они с матерью продолжали беседовать вполголоса...
— Я? Здесь не останусь!
— Вернешься в город, будешь опять работать грузчиком?
— А что же в этом плохого, мама? Кули — тоже трудящиеся!
— Конечно, конечно. Я не о том, — она тяжело вздохнула. — Днем ты говорил, что у тебя был замечательный отец...
— Я от многих это слыхал...
— Тебе нужно учиться у отца. Стать таким же, как он...
Лян Юнь знал, что отец был коммунистом. Он нисколько не сомневался: он тоже сможет стать коммунистом.
— Сынок, может, тебе вступить в Восьмую армию?
Лян Юнь улыбнулся. Вот оно, оказывается, в чем дело! Но как же ей сказать правду? Выдать военную тайну, что он боец партизанского отряда?
— Мама, мне все равно нужно будет уйти! Больше она ни о чем его не спрашивала.
Люди передавали друг другу радостную новость: японский император согласился на безоговорочную капитуляцию!
Продолжавшаяся целых восемь лет антияпонская война, наконец, завершилась победой.
Но город все еще занимали враги. Руководители гоминдана, в течение всей этой войны прятавшиеся в глубоком тылу и оттуда пытавшиеся вступить в сговор с врагом, приказали японцам оставаться в занятых населенных пунктах до принятия ими, гоминдановцами, капитуляции. Японцам было запрещено сдавать оружие Восьмой и Новой Четвертой армиям, которые фактически воевали с ними. Подпольный горком по инструкции ЦК партии решил направить к японскому командующему делегацию с приказом сложить оружие. Народные вооруженные силы в освобожденном районе подготовились к наступлению на город.
Комиссар Ван ждал известий о переговорах с японцами.
Лян Юнь ходил по пятам за Пан Хуэем и, отчаянно жестикулируя, что-то объяснял ему. Было похоже, что Пан Хуэй с ним не соглашался. Наконец он остановился и показал рукой на штаб. Лян Юнь нерешительно потоптался на месте, потом оправил одежду и направился в сторону штаба.
— Разрешите войти!
— Входи, дьяволенок.
Лян Юнь шагнул в комнату. Четко отдал честь и вытянулся перед комиссаром по стойке «смирно». Горящие черные глаза смотрели Вану прямо в глаза.
— В чем дело? — спросил комиссар.
— Разрешите доложить, я тоже хочу пойти с бойцами в наступление!
— Воевать? Ты ведь еще не боец.
— Если не боец, так и воевать нельзя? Кто запретил мне бить японцев?
— Гм... — Ван подошел и погладил Лян Юня по голове. — Об этом мы с тобой поговорим потом. Давай прежде потолкуем о другом.
— Сейчас самое главное — бой... — по-прежнему тихо повторил Лян Юнь.
— Да ну? — Комиссар сделал паузу. — Когда тебя здесь не было, мы получили из горкома радиограмму.
— Какую радиограмму? — оживился Лян Юнь.
— Мне приятно сообщить тебе ее содержание.-Твое заявление о приеме в партию горком обсудил — ты принят. Поздравляю.
Горячая волна прошла по всему телу. Он во все глаза смотрел на комиссара. Ван чуть улыбнулся.
— Ну хорошо, — сказал он через минуту, кивнув головой. — Можешь товарищу Пан Хуэю передать мое распоряжение включить тебя в группу разведчиков.
— Есть! — Лян Юнь еще больше вытянулся, торопливо отдал честь, повернулся и убежал.
На лице комиссара играла улыбка. Он осторожно свернул карту и засунул ее в чехол. Затем неторопливо набил трубку и закурил, время от времени поглядывая на начавшее темнеть небо.
Японские офицеры собрались в приемной командующего Доихара и слушали обращение императора к народу. На обычно самоуверенных и холодных лицах сегодня были следы растерянности и испуга.
— «Его Величество Император в целях безопасности своих подданных согласился принять условия капитуляции для опасения Империи. Но мы не должны падать духом, случай может представиться еще, и мы воспользуемся им, чтобы доказать свою доблесть. Китайский главнокомандующий Чан Кай-ши по радио потребовал от нас, чтобы наша императорская армия удерживала свои позиции, не позволяя коммунистам проникать на занимаемую ею территорию. Это является продолжением совместной борьбы Японской Империи и китайского правительства против коммунизма. Надеюсь, что вы, господа, будете повиноваться этому, приказу».
Настроение собравшихся заметно поднялось.
Офицеры покинули приемную. Доихара вернулся в свой кабинет. Там царил хаос. Штабные офицеры сжигали бумаги и документы. В жаркий летний день обжигающим пламенем пылал камин. Оккупанты пытались скрыть следы своего многолетнего грабежа и террора.
Командующий шагал из угла в угол, когда на пороге появился его адъютант Кубота.
— Господин командующий, у вас просит приема делегация Восьмой армии.
Доихара вздрогнул: неужели Восьмая армия уже здесь? Он сделал усилие, чтобы взять себя в руки.
— Проводи их в приемную.
Пэй и Шан прошли в приемную. Они держались свободно и непринужденно. Кубота пригласил их сесть, предложил сигареты и чай. Затем, отступиБ на несколько шагов, с поклоном сказал:
— Прошу немного подождать, командующий сейчас придет.
Пэй кивнул головой.
Через некоторое время дверь отворилась. В комнату вошел толстоватый японец невысокого роста. Короткие черные усики над верхней губой заметно вздрагивали. Он подошел к делегатам и остановился перед ними. Громким голосом отрекомендовался на сносном китайском языке.
— Командующий японской императорской армией генерал-от-инфантерии Сабуро Доихара.
Пэй, не вставая с места, холодно сказал:
— Садитесь!
С трудом подавив раздражение, японец сел.
— Вы получили указ своего императора о капитуляции?
— Какой указ?
— Манифест о капитуляции! — сурово повторил Пэй.
— Да, получили... — торопливо отозвался Доихара.
— Когда вы рассчитываете осуществить капитуляцию?
— Видите ли...
— В чем дело? Вы отказываетесь капитулировать?
— Нет... Но верховное командование отдало распоряжение сдать оружие только по распоряжению председателя Военного совета Чан Кай-ши. А... — Он в нерешительности остановился..
— А что?
— Нельзя... Нельзя оружие и позиции сдавать вашей армии.
— Вы должны понять, что вы сражались с нами и должны сдаться именно нам, — сказал Шан.
— Это... Извините меня... Я военный, а долг военного — повиноваться приказу.
— Теперь вы должны повиноваться нашему приказу. Теперь вы побежденные и должны сложить оружие перед китайским народом. Предупреждаю вас, что только ваша искренность и честность сейчас могут помочь вам получить снисхождение, в противном случае... Вы, конечно, знаете, какие вы совершили преступления против нашего народа.
— Да, — понурился японец.
— Вы должны подготовить капитуляцию! — сказал Пэй.
— Я, к сожалению, не могу вам повиноваться. Я подчиняюсь приказу свыше. — Доихара хитро улыбнулся. — Кроме того, только председатель Военного совета Чан Кай-ши является верховным главнокомандующим китайской армии. Вы тоже должны подчиняться его приказам. Правильно я говорю?
— Похоже на то, что вы не собираетесь капитулировать?
— Нет, я подчиняюсь приказу, но не могу капитулировать перед вашей армией. Ничего не могу поделать. Прошу вас понять меня правильно...
— Хорошо! — проговорил Пэй вставая. — Мы еще раз предупреждаем вас, что, если вы откажетесь безоговорочно капитулировать и вследствие этого возникнут осложнения, вы полностью несете за них ответственность!
— Прошу меня извинить! — низко поклонился Доихара.
Делегаты ушли.Доихара некоторое время неподвижно посидел на диване, потом с силой хлопнул ладонью по столу, выругался. Он вернулся в кабинет и тотчас вызвал к себе адъютанта.
— Пригласи сюда начальника связи!
— Слушаюсь!
Через несколько минут начальник связи стоял перед командующим. У него был печальный и сосредоточенный вид. Доихара негромко распорядился:
— Отошлите телеграмму в Военный совет гоминдановского правительства в Чунцине. Содержание следующее: «Чрезвычайно срочно. Коммунистическая армия готовится принять нашу капитуляцию в городе Н. Что нам делать? Ждем ваших распоряжений. Командующий японским гарнизоном в г. Н. генерал Доихара».
Через некоторое время начальник связи вернулся. На его лице была довольная ухмылка. Он передал командующему текст ответной телеграммы.
«Командующему Доихара. Настоящим приказываем вашей армии твердо оборонять свои позиции, не допустить передачи в руки коммунистов ни клочка территории. За удержание города вы будете отмечены. Если город будет потерян, вы понесете полную ответственность. К немедленному исполнению. Чан К а й-ш и».
У Доихара поднялось настроение. Он снова вызвал адъютанта и решительным голосом приказал:
— Немедленно объявите полную боевую готовность! — Помедлив немного, он осторожно спросил: — Сколько пароходов стоит на рейде?
— Два.
— Задержать. На всякий случай...
— Есть! — Кубота козырнул и поспешно вышел.
Пэй и Шан, удостоверившись, что за ними никто не следит, вернулись в дом Пэя. Там их дожидались двое. Это были уполномоченный партячейки ткацкой фабрики Ма и представитель рабочих-металлистов Чжан.
— Ну как?
— Как мы и предполагали, японцы отказываются капитулировать перед нами, — ответил Шан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27