А я сидел на коленях у артистки. И вдруг я почуял
запах полковничихи. И точно! На полковничихе был какой-то сарафан, на
голове ее откуда-то взялась толстенная коса, на шеках был нарисован ру-
мянец. И я понял, что она, значит, не забоялась своего Наполеона и сде-
лалась-таки крепостной.
А полковничиха меня увидела на артисткиных коленями, подходит и гово-
рит:
- Ах ты, Гриша! Ты тоже сниматься пришел?
А артистка ей говорит:
- Он не Гриша, его Капа зовут.
А полковничиха так ей сладко улыбнулась и говорит:
- Ну надо же! До чего на нашего Гришу похож!.. Только ваш, конечно,
намного красивее!..
Верь после этого кому-нибудь.
А артистка вдруг с места подскочила, меня подхватила и к Марку побе-
жала, который в это время сидел у рояля.
- Я придумала! Давайте мы Капу снимем! Вот когда сцена отравления -
давайте я сперва дам яду Капе, и он умрет, а я на него посмотрю, что он
умер, и тогда уже сама отравлюсь! А?
Тут Марк на меня посмотрел, потом на нее, а потом так улыбнулся, что
у меня шерсть дыбом встала. И он открыл рот, чтобы сказать что-то инте-
ресное, но не успел, потому что из автобуса выскочил тот самый артист,
которого я видел по телевизору, Олег Иванович, только сейчас он был не в
мятых штанах, а в белом костюме и в белой шляпе, и он большими шагами
подошел к Марку и заявил, что он сейчас же уезжает, что ему надоело это
издевательство, что он как идиот шесть часов сидит в гриме, что, если бы
не Марк, он бы сейчас снимался не в этой вонючей дыре, а в Югославии,
куда его приглашали, но он пошел Марку навстречу, а теперь ему здесь
плюют в лицо, но больше он не желает сидеть здесь и смотреть, как все
ходят на задних лапках из-за капризов сопливой неврастенички.
На это моя артисточка ничего не сказала, а только посмотрела ужасно
презрительно и отошла вместе со мной в сторону. А Марк стал бить себя
кулаком в грудь и кричать Олегу, что это ему самому здесь все плюют в
лицо, что он всех хочет понять, а его никто не хочет понять и что он во-
обще последний раз снимает кино.
В общем, ничего они, кроме рук дублерши, в тот день не сняли. И Коля
сказал, что ему наплевать, но если они будут и дальше так работать, то
смотреть этот фильм будут праправнуки.
После этого подходит к нам Марк, артистку глазом сверлит и неприятным
голосом заявляет:
- Я надеюсь, Марина, вы понимаете, что сегодняшний съемочный день
фактически пропал из-за вас. Как режиссер, я, Марина, считаю, что каждый
артист имеет право на определенное число истерик. Так вот, Марина, вы
учтите, что вы свои права уже исчерпали. Следующую истерику будете уст-
раивать не мне, а дирекции студии. Вместе с вашим котом. И скажите спа-
сибо, что у нас тут не Голливуд. Там за сорванную съемку с вас бы шкуру
сняли и с вашего пошлого кота тоже.
Я подумал, во-первых, неизвестно, кто тут пошлый, а во-вторых, слава
богу, что у них не Голливуд.
Но тут Марк вдруг засмеялся, артистку мою по щечке потрепал и гово-
рит:
- Маняша, я все понимаю, тебе трудно, роль трудная, я трудный, но я
тебя прошу, чтоб завтра работала на всю катушку, ладно?
И Марина моя дрожать перестала и заулыбалась, а этот Марк ужасный ме-
ня за ухом почесал и говорит:
- А не то мы твоего котофея живьем сварим!
Просто бездна юмора.
И началась моя с ними жизнь.
Официально я с артисточкой проживал, в ее комнате. Там чаще всего и
спал, с ней вместе. Ну, спал - это, конечно, громко сказано. Чтоб ночью
нормально спать, этого у них и в помине не было. В смысле сна у них ско-
рее уж наш был режим, кошачий. Моя, например, натурально, как кошка,
ночью часа в три вскакивает, сигарету в зубы и давай читать этот, как
его, сценарий. Читает, потом вслух повторяет - репетирует. Поначалу я на
это дело ошарашенно смотрел, потом попривык. Ну а потом и реагировать
стал - как мне что не нравится, сейчас фыркну или хвостом по постели
стукну, а то и вовсе отвернусь. Ну, она сразу - стоп. "Что, - говорит, -
Капа, плохо, да? Конечно, плохо, - говорит. - Наигрываю, как лошадь. По-
тому что я, Капа, дура, бездарь!.." И тут же реветь. Сидит, носом хлюпа-
ет. Потом высморкается, новую сигарету возьмет, выкурит, еще побормочет,
порепетирует - и снова спать. А во сне-то, прямо несчастье, все дергает-
ся, вскрикивает... Лежу рядом, даже не злюсь, а думаю: "И чего это она
себя так? Зачем эти страдания такие?"
Потихоньку я с ними со всеми перезнакомился. И понял одно: на поправ-
ку тут рассчитывать не приходится. Потому что насчет еды у них еще хуже,
чем насчет сна.
У директора ихнего вообще диета была - он голодом лечился, чтоб поху-
деть, и каждый день он всем докладывал, сколько он не съел, чтоб, зна-
чит, все вокруг восхищались. Ну все и восхищались, кроме меня, конечно.
Что касается остальных, то они не то чтобы вовсе не ели, но как-то
все на ходу, урывками, и, главное, объедков у них никогда не оставалось.
Женщины к нам обыкновенно хорошо относятся, особенно которые без детей.
Но тут женская половина насчет харчей тоже была бесполезная, потому что
питалась одними сигаретами.
На нормального человека больше всех из них был похож Олег с седыми
висками: он повадился каждый день обедать в нашем городском ресторане,
хотя доброжелатели его отговаривали...
Я, честно сказать, сперва думал, что они придуриваются. Я ж помнил,
что когда тут в общежитии учащиеся жили, то стоял в коридоре большой хо-
лодильник, и они там всякие продукты держали. Как-то мы с Рыжим налет
совершили на этот холодильник. Дверца там была слабая. И если мордой
долго в щель тыкать, то дверца открывалась... А тут смотрю - нету холо-
дильника с продуктами. Куда девался, думаю. Случайно обнаружил: в свою
комнату оператор Коля входил, а я как раз по коридору мимо пробирался. И
через дверь-то и увидел: стоит холодильник в Колиной комнате. Так, ду-
маю. Нехорошо получается, братишки по разуму, неблагородно. В тот же
день дождался, когда Коли не было, - и в форточку в комнату его и про-
ник. Встал у холодильника на задние лапы, мордой в щелку потыкал - отк-
рылась дверца. Смотрю: забит холодильник! Стоят снизу доверху круглые
железные банки. Большущие! У меня аж сердце екнуло: мне как-то раз из
такой банки полковничиха целую селедку дала. Неописуемая вещь! Я ее це-
ликом съел, с костями и хвостом... Ну, стал глядеть - нету ли тут откры-
той банки? Вижу, что вроде нет. Дай, думаю, на пол брошу - вдруг откро-
ется. И сбросил. Во-первых, грохоту наделал - до смерти перепугался.
Во-вторых, оказалось, что не открылись банки. А в-третьих, оказалось,
что никакая это не банка с селедкой, а была в этих железных коробках ки-
нопленка Шосткинской фабрики, абсолютно вещь несъедобная... Ну, нату-
рально, когда Коля вернулся, он дикий учинил скандал - допрашивал всех,
кто к нему в комнату входил. Все, конечно, отпирались, подозрение на ме-
ня пало. Хорошо, нашелся кто-то, сказал, что коту в холодильник в жизни
не забраться...
Снимали свое кино они обыкновенно днем. В основном на той самой лу-
жайке. Но и ночью тоже ездили иногда - снимали в нашей городской гости-
нице. Я сперва сильно удивлялся: что хорошего можно снять в нашей го-
родской гостинице? Совсем ведь гиблое место. Но потом узнал: оказывает-
ся, они там снимали дом призрения для бедных - и тогда перестал удив-
ляться.
Утром Марина моя вскакивала, первым делом, натурально, сигарету в зу-
бы, меня - на руки, и мы садились в автобус и ехали. Приезжали, и ее на-
чинали наряжать в разные наряды, причесывать и по-всякому мазать лицо, а
я с ней рядом сидел, зевал, потому что ночью-то не высыпался. А потом
она шла и становилась поблизости от этой черной штуки - от камеры. Иног-
да одна, а иногда еще со всякими другими артистами, которых откуда-то
привозили на несколько дней, а потом увозили. Ее-то и Олега никуда не
увозили, они все время тут жили, потому что они были главные исполните-
ли. И когда начинали снимать, то есть орать друг на друга, ругаться и
все такое, я забирался под стул или еще куда, где безопасно, и оттуда
наблюдал. Ну и они все потихонечку ко мне тоже попривыкли. Я уже как бы
ихним всеобщим талисманом сделался.
- Ну что, Капа, - говорит Марк и на меня глядит. - Можно начинать?
- Валяйте, - говорю. И поглубже под стул забираюсь.
И так я много дней сидел под стулом и на это все глядел, и уже просто
так мне, конечно, сидеть было скучно, очень уже хотелось принять по-
сильное участие. Ну, пару раз я им шнуры какие-то запутал, пудру на себя
опрокинул, микрофон как-то уронил. Потом вникать стал в самую суть про-
цесса.
Помню, как-то не понравилось мне, как Марина с Олегом играют. Вылез
из-под стула, прямо к ним подхожу, задом перед камерой стал и хвост под-
нял, мол, "Стоп!".
Директор как зашипит:
- Ах ты мерзавец! Брысь!
А Марк вдруг говорит:
- Нет, не брысь! Не брысь, а правильно! Вся сцена коту под хвост!
Когда шел дождь, они не снимали, а сидели в общежитии. Иногда в такие
дни кто-нибудь в магазин бегал и в какой-нибудь комнате начинались возг-
ласы "Со свиданьицем!". А Марк и Коля в такие дни злющие ходили, потому
что им надо было солнце, чтобы снимать. Я в такие дни отсыпаюсь. Как-то
вечером, дождик кончился, я во двор спустился. Только к сараю подошел -
из-за угла Рыжий.
- Ты чего, - говорит, - во дворе не показываешься?
- Некогда, - говорю. - Я теперь ихний талисман.
- Чего-чего? - говорит.
- Талисман. Это... ну, долго тебе объяснять. В общем, без меня они
ничего не могут.
- Колоссально, - говорит с завистью. - Ну, тогда вынеси чего-нибудь
пожрать! У них небось навалом!
- Ты что, - говорю. - Ни черта у них нету!
- Врешь! - говорит. - Если жрать нечего, чего ж ты от них не отва-
лишь?
Бездуховный он, в сущности, этот Рыжий! Только бы пожрать ему, да
секс...
Обыкновенно Марк с Колей после съемок шли в наш городской кинотеатр и
просматривали материал. Мне жутко хотелось поглядеть, что это за матери-
ал такой, но только они никому с собой ходить не позволяли. Я однажды
попытался проскочить, но не вышло. Я другой раз попробовал - тоже мимо,
заметили меня. А на третий раз Марк ногой на меня топнул, все равно как
полковник:
- Тебе сказано - брысь отсюда! А то посмотришь - и сглазишь к чертям!
Тем более завтра автор сценария смотрит.
Это насчет автора он уже как-то больше не мне, я себе сказал, и по
голосу я понял, что это не больно-то его радует.
А на другой день, точно, объявился на площадке новый человек. Длин-
ный, тощий, в очках, и бородка маленькая. Как он появился, Марк ему
навстречу вышел, руку пожал, по спине похлопал и сказал, что он жутко
рад, что тот приехал. Тут Коля на Марка поглядел и вздохнул. А длинный
сказал Марку, что тоже жутко рад. И потом сказал, что он на площадке во
время съемок посидит, если Марк не возражает. И Марк сказал опять, что
он жутко рад, а Коля опять на него глянул и опять вздохнул. И длинному
дали стул. Но он не сел, а пошел бродить по площадке и все трогать и со
всеми здороваться, и с Мариной моей поздоровался, и она ему так улыбну-
лась, что он, наверное, чуть не ослеп, и он меня погладил, потом заце-
пился за какой-то кабель, чуть не упал, смахнул чей-то чемоданчик на
землю, сказал: "Извините", тут же задел рукой стойку с прожектором - в
общем, он мне понравился. А потом от начала и до конца съемок он проси-
дел на стуле не шелохнувшись.
А потом они пошли смотреть материал - уже втроем. И я видел, что Ма-
рина моя в тот день очень нервничала, и Олег тоже, хотя меньше, и они
решили, что надо снять напряжение. Они дали подлой Наде денег, и та пош-
ла в магазин, и, пока Марк с Колей и длинным были в кинотеатре, они
втроем снимали напряжение. А я пошел к кинотеатру.
Когда Марк, Коля и длинный человек вышли оттуда, я жутко испугался,
потому что я в жизни не видел лица такого цвета, какое было у длинного.
Хотя у Марка и у Коли тоже были интересные лица. Они вышли и даже не за-
курили. Они стояли молча и смотрели мимо друг друга.
Потом вдруг длинный закричал на Марка:
- Я ничего этого не писал! - И ткнул Марка пальцем в грудь.
А Марк тоже его ткнул пальцем и закричал:
- А я так вижу!
И закричал, что он никогда не сомневался, что длинный ему вонзит нож
в спину.
А длинный закричал, что никому он ничего вонзать не будет, а снимет
свою фамилию.
А Марк закричал:
- И снимай!
А длинный закричал:
- И сниму!
И они вдвоем стали одновременно кричать друг на друга и махать рука-
ми, и я сидел под скамейкой и смотрел и думал, что они, наверное, поде-
рутся, но они не подрались, потому что Коля, который стоял и молчал, на
них глядел, вдруг сказал:
- Ладно вам! Все равно худсовет все зарубит.
И при слове "худсовет" Марк и длинный разом замолчали, перестали ма-
хать руками и задумались.
И так молча они пошли в общежитие, а я шагал за ними следом и пытался
сообразить: о чем это они? Какой нож? Какую фамилию? Откуда снять?
А в общежитии их встретили Олег и Марина, которые к тому времени уже
сняли, должно быть, свое напряжение, потому что Марина во все стороны
шикарно улыбалась и спрашивала у длинного:
- Ну! Сергей Александрович! Как вам материал? Скажите! Ну! Как я иг-
раю?
И длинный на нее сквозь очки глядел, улыбался и бормотал:
- Ну... интересно... И не ожидал... Что так интересно...
Тоже не отличался правдивостью. Но зато Марина моя совершенно прио-
бодрилась, стала улыбаться уже вообще невероятно и сказала, что они те-
перь все должны вместе снять напряжение.
И они пошли в нашу комнату и стали снимать напряжение, а я пошел
спать в комнату к осветителям.
И, засыпая, я опять думал, сколько же всего этих сумасшедших людей на
свете? Вот еще один объявился - длинный с бородкой и с очками, который
свалился откуда-то и теперь еще может ударить Марка ножом в спину, что
очень досадно. Да еще этот, как его... Худсовет! Худсовет - он, должно
быть, еще более сумасшедший, чем они все, раз они его так боятся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43