Михаил Мишин
Почувствуйте разницу
Избранное
Презентация книги. Творческий вечер. Юбилей.
Считается, что каждое из этих столбовых мероприятий - повод подводить
итоги, предаваться воспоминаниям и всяким философским мыслям. Философс-
ких мыслей много - две. Первая: на кой тебе нужна была эта презентация
(вечер, юбилей)? Вторая: когда ты поумнеешь? Поскольку первое зависит от
второго, то ответа нет - это и есть итог.
Вот воспоминания - да. Воспоминания скребутся в душе как голодные мы-
ши. С нафталинным тщеславием мы (некоторые из тех, кого вы называли са-
тириками) вспоминаем - и те толпы у входа, и те полные залы, и наши
книжки, молниеносно исчезавшие с прилавка - факт их появления был важнее
содержания. И красную рыбку, привезенную в память о бичевании недостат-
ков на Дальнем Востоке. И златозубую девушку из города Ижевска, которую
ты поразил своим искусством на концерте, после чего в гостинице она уди-
вила тебя своим... И крупно льстивший самолюбию мелкий скандал с управ-
лением культуры. И что в Ленинграде публика все понимала лучше, хотя в
Москве хлопали громче, хотя в Киеве стучали чаще... И то, насколько
храбро каждый из нас боролся... И вот - мы доборолись. И можем сравни-
вать то, что было вчера, с тем, что мы имеем сегодня. Как призывает луч-
ший друг нашего народа, водка "Смирнофф":
- Почувствуйте разницу!
Почувствуйте! Главным ощущением прошлой жизни было: "Там хорошо, где
нас нет". Хотя бы потому что "туда, где нас нет" нас не пускали. И про-
сили об этом не болтать, чтоб мы друг от друга не узнали. Позтому все
собирались там, где позволял себе намекать и подмигивать сатирик. Это
сегодня к нему приходят те, кто его любит. А тогда сбегались те, кто не
любил власть, - и были аншлаги... Это сегодня один на сцене и двое в за-
ле - крупное общественное событие, а тогда битком забитый дворец казался
тайной сходкой посвященных.
Это была эпоха узкого круга. Полуподпольные вечера, полузакрытые
просмотры, полузапретные книги. В этом смысле профессия сатирика давала
большие возможности. После каждого выступления в каком-нибудь очередном
НИИ подходили устроители и подмигивали: "Ну, а теперь, когда все ушли,
посидим узким кругом, почитайте настоящее, то, что не для всех". И вы
шли в какую-то лабораторию, где все пили, а ты и пил и читал. Потом и
этот круг расползался, и оставались уже только два-три самых крепких лю-
бителя сатиры и выпивки, и они говорили: "Ну, эти, наконец, ушли, сейчас
давай самое крутое, для самого узкого..." И вы запирались уже в каком-то
чулане, где они пили, а ты и пил и читал. А назавтра жена утверждала,
что ночью ты спал в туалете и хохотал во сне. Это был уже по-настоящему
узкий круг...
Почувствуйте разницу! Вчерашнее понятие узкого круга исчезло. Юмор
профессионалов хлещет шибче прежнего, но работать в сто раз труднее.
Во-первых, оказалось, что говорить труднее, чем подмигивать. Во-вторых,
с природным юмором сегодня мощно конкурирует должностной. Под нашим
трехцветным флагом выступают такие мастера! Тот ляпнет, этот стрельнет,
третий хряпнет... Страна просто корчится. Правда, не понять - то ли это
хохот сквозь слезы, то ли истерика сквозь смех...
Почувствуйте разницу! Вспомните! Совсем недавно. Восемьдесят пятый
год, январь. Потом февраль, март... Все как всегда, а потом вдруг - тот
апрель! Когда мы все влюбились в нашего главного за его умение разгова-
ривать, и кинулись за ним на эту перестройку. Потом мы разлюбили его за
умение разговаривать и плюнули на перестройку... Еще несколько лет назад
мы не знали, что город Фрунзе превратится в Бишкек, Ленинград - в Петер-
бург, и что Москва превратится в то, во что она превратилась... Что го-
ворится у нас еще не было Макдональдса - и еще был Мавзолей... Короче,
вчера наш паровоз еще куда-то летел. Сегодня одни пересели с этого паро-
воза на БМВ, другие - на БТР, остальные не чувствуют разницы...
А разница есть! За какие-то десять лет мы усвоили массу нового. Мы
узнали, что "сникерс" - это не "тампакс", "памперс" - не "ксерокс", а
"биппер" - не мужская болезнь. Вместо лозунга "Слава КПСС!" над всей
страной гордо реет "Обмен валюты". Хочешь почувствовать разницу - иди,
меняй!.. Перемены мгновенны! Прямо на наших глазах тот мелкий жулик стал
крупным, крупный - депутатом, депутат - кандидатом в президенты, а пре-
зидент - гарантом всей этой конституции...
(Ни слова о переменах в личной жизни! Сколько за эти несколько лет
брошено жен, найдено мужей, создано детей и не создано других произведе-
ний... Нет, нет, не будем...)
"А вот тогда...", "А вот сейчас..." Вспоминать можно без конца, и
сравнивать без конца. А главное, без толку.
Туда, где мы были, уже не вернемся.
"Там, где нас нет" - хорошо не для нас.
Нам один выход: "Там хорошо, где мы есть". Кто "мы" - не вопрос. Каж-
дый сам решает, входит ли он в компанию. Качество которой от количества
не зависит. Ну, не должно...
Попробуем не чувствовать разницы.
Будем вместе.
* I МОЯ ЖИЗНЬ В ИСКУССТВЕ
* II ЛЮДИ С ПОНЯТИЕМ
* III ТОРЖЕСТВЕННЫЙ КОМПЛЕКТ
* Михаил Мишин - Семену Альтову по случаю 40-летия последнего
(17.01.85.)
* С. М. Эпштейну в день 70-летия (25.08.86)
* Аркадию Исааковичу Райкину по случаю его 75-летия (ноябрь-86)
* Э. А. Рязанову - 60 (9.10.87)
* Я. Б. Фриду - 80! (27.02.89.)
* Валерий! По случаю 50-летия Хаита (март-89)
* Нина! признание в любви Нине Руслановой-89
* З. Е. Гердту - 75 (октябрь-91)
* Тридцать лет и одно дело (15.04.95.)
* Леониду Филатову по случаю выхода в свет его книги "Сукины дети"
(06.02.93.)
* IV МОИ МОСКОВСКИЕ НОВОСТИ
* V МОЙ БРОДВЕЙ
* Гарсон Кэйнин Н О В О Р О Ж Д Е Н Н А Я
И Н Т И М Н А Я К О М Е Д И Я
I МОЯ ЖИЗНЬ В ИСКУССТВЕ
Этот кот - не придуман. Он прибился к съемочной группе, вместе с ко-
торой я полтора месяца проживал в небольшом городке. До самого окончания
съемок он был с группой неразлучен. Рассказывали, что, когда, закончив
работу, киношники уехали из города, кот страшно тосковал. А затем бесс-
ледно исчез.
Артистической натурой я себя с самого детства ощущал. Изящество, оно
у меня врожденное. И этот, как его, сексапил. Чего-чего, а уж насчет
женщин я всегда был в полном порядке. Бывало, погляжу на какую-нибудь
подольше не мигая - все, моя.
Взять хотя бы жену полковника. Полковник только за дверь - я к двери,
голос страдальческий подаю! Она откроет, меня увидит: "Ах ты мой ма-
ленький! Ах ты мой, бедненький! Иди скорей сюда!.." Ну, меня дважды про-
сить не надо, скорбно так погляжу, на ходу уже для пущей жалости мяукну
- и сейчас на кухню, где такой аромат упоительный, что на помойке и не
снилось. Сижу у полковничихи в тепле, рыбку наворачиваю, колбаску, а то
она мне сметанки даст - хорошая сметана, рыночная, - ну, я, натурально,
глотаю торопливо: мол, видишь, хозяйка, голодной жизнью живу, мол, дай
тебе бог здоровья. А она на меня глядит умильно, приговаривает: "Ах ты
мой бедненький! Ах ты мой голодненький! Заморил червячка?" Заморил!..
Налопаюсь так, что уж и соображать ничего не могу, глаза сами жмурятся.
Ну, подойдешь к ней, у ног потрешься - она и вовсе размякнет, на руки
возьмет. Она молодец, полковничиха, небрезгливая. А то ведь другие, бы-
вало, накормить-то накормят вроде, а потом сразу: "Ну, брысь, пошел! Мо-
жет, у тебя блохи!.." Зачем же, думаю, именно блохи? Гадость такая. Я не
люблю блох. У нас во дворе, конечно, есть которые опустившиеся, но я
этого не позволяю, чтоб блохи. Ну и полковничиха не опасалась, не ос-
корбляла подозрениями. Сядет на диван с книжкой или вязаньем, а меня к
себе под бок. Санаторий!.. Ну, полежишь, покемаришь, потом, конечно, на
пол спрыгнешь. Она: "Ты проснулся, Гриша? Ах ты, Гриша, Гриша!" (Это ме-
ня зовут так - Гриша. Кто назвал, не знаю, но без большой фантазии.)
Между прочим, полковника тоже Григорием зовут. Не люблю его! Как-то при-
ходит домой, а хозяйка меня выпустить не успела. Ну он, натурально, в
крик: "Это что такое? А ну, марш! Чтоб духу не было!" И еще ногой топ-
нул. Чистый Наполеон. Ну, я для вида ужас изобразил - и вниз по лестни-
це. И - во двор!
А двор - это только так говорится: это же целый мир, это прерия и
джунгли! Два дома - один жилой, где полковничиха живет, другой - общежи-
тие техникума, а между ними пространство громадное, где и газон, и кус-
ты, и площадка детская, и гаражи, и сарай, и куча песка, и лужи, и тут
же под навесом помойка. А за общежитием - дорога, и там машины ходят и
автобусы. Вот папаша мой, говорят, там под автобус и попал. Погнался за
чужим котом - и под колеса... Я сам-то не помню этого, мал был. И мамашу
не помню. Во дворе вырос.
Конечно, у домашних кошек жизнь спокойная, пристроены. Но только если
кто на свободе вырос - он ее ни на что не променяет. Я во дворе - дома.
Во дворе у меня все свои, знакомые. Атмосфера дружественная. Правда, в
детском возрасте собак боялся. Так ведь, натурально, выскакивает отку-
да-то, несется прямо на тебя со всех ног, гавкает, слюну роняет. Мол,
глядите все, сейчас я ему!.. Ну, по малолетству, конечно, опасаешься.
Теперь-то один смех глядеть на этих псов. Он к тебе подскочит, а ты при-
падешь к земле, шерсть вздыбишь, зашипишь - ну, он, если поумней, тявк-
нет пару раз для проформы, да и отстанет. А которые оголтелые, вроде Ту-
зика, то или по морде ему лапой, или вспрыгнешь куда повыше, на сарай
там или на дерево, и сверху ему внушаешь: "Балбес ты, бестолочь. Прих-
востень хозяйский..." С утра, если солнышко, я на крыше сарая, там у ме-
ня солярий. А если дождик, то в подвал общежития, там всегда трубы теп-
лые. Погреешься, дождик переждешь - и снова во двор.
Ночью, бывало, заберешься в кусты, воздух - свежайший, запахов милли-
он, кажется, даже луна пахнет. А сам себя чувствуешь ягуаром, и до того
хорошо, аж петь охота! Ну и запоешь! Запоешь - и из травы тебе, скажем,
эта беленькая с черными ушками вторым голосом подпевает. Так распоешься,
что и время позабудешь. Помню, как-то вот так душевно музицировали,
вдруг дядька голый на балкон выскочил: "Вот сукины коты! Поймал бы всех
да кастрировал!"
Не скажу, чтоб эта мысль мне сильно понравилась. Искусство кастриро-
вать нельзя. Но, невзирая на подобных реакционеров, жил я хорошо, а
главное - спокойно.
До того самого дня.
Август у нас хороший месяц. Тепло, людей во дворе мало, общежитие и
вовсе пустое, потому что каникулы, на помойке все свежее, с витаминами.
Я в августе поправлялся обычно.
В тот день, помню, лежу на крыше сарая. Время к вечеру, солнышко лас-
ковое, разомлел, лапой лень шевелить, хотя воробьи наглые перед самым
носом скачут. Дремлю, и разное хорошее снится - полковничиха, сметана, и
все это с запахом потрошков.
И вдруг по нервам:
- Гау! Гау-гау!
Открываю глаз, вижу: несется Рыжий как угорелый в сторону общежития,
а за ним два этих придурка, Тузик и Смелый. Я сперва подумал, Рыжий
развлекается. (Рыжий - это дружок мой, тоже безотцовщина.) Он их вечно
раздразнит - и бежать. Потом вижу, нет, не за ним они бегут, а с ним
вместе, и еще мальчишки бегут с воплями туда же, к общежитию, и взрослые
торопятся. Ну, сон как рукой, вскакиваю на лапы, с сарая скатываюсь - и
туда!
И вот вижу: с той стороны общежития, где вход, стоит толпа народа и
все в одну сторону глазеют. Пробираюсь быстренько в первый ряд. Рыжий
уже тут, стоит озадаченный. Псы тоже здесь, тоже от удивления пасти раз-
зявили. Над входом в общежитие ворона знакомая сидит на карнизе.
Крыльями хлопает, каркать не решается. А перед общежитием стоят три
больших автобуса, один маленький и две легковые машины. И на всех одина-
ковое слово написано. Ну, систематического образования у меня нету, но
буквы разбираю: "Г-о-с-к-и-н-о". Только успел прочитать, как из автобу-
сов высыпались люди и принялись вытаскивать разные ящики, коробки, чемо-
даны и всякие вещи. При этом у всех поголовно в зубах были сигареты, и,
не выпуская их изо рта, они все восхищенно выкрикивали: "Какой воздух!
Какой чудный воздух!"
Через пять минут травы из-под окурков уже видно не было.
Не успел я удивиться по-настоящему, как меня чуть не убило тяжеленным
ящиком, который грохнулся рядом со мной. И тут же кто-то стал орать на
того, кто этот ящик уронил, а тот, кто уронил, стал орать, что он не по-
терпит, чтобы на него орали, а потом подскочил третий и заорал, чтоб они
оба перестали орать. Потом они все вместе схватили ящик и потащили в об-
щежитие. А остальные продолжали бегать, суетиться и выкрикивать: "Какой
воздух!"
Рыжий ко мне поближе подобрался:
- Во дают! Ты такое видал?
Я такое видал один раз в жизни, когда мы с полковничихой смотрели те-
левизор и она мне сказала: "Смотри, Гриша, это налетела банда батьки
Махно".
У этой банды тоже оказался свой батька, только он был без нагана, за-
то в бархатном пиджаке и с плоским чемоданчиком. И как только он из ма-
шины вышел, остальные кинулись к нему с криками, и я подумал, что сейчас
они разорвут его и затопчут. Но бархатный открыл рот и сам заорал так,
что ворона свалилась с карниза замертво. Он орал, что не желает слушать
никаких претензий, что у него тоже комната без сортира, хотя он тридцать
лет на студии, что комнаты с удобствами только у режиссера и артистов,
что пускай они все ему скажут спасибо и за это общежитие, что все хотят
сесть ему на голову, но он не позволит никому сесть ему на голову. После
этого он спокойно вытер лысину платком и пошел в общежитие. А из легко-
вой машины вылезли еще двое - один маленький, черный, лохматый, а второй
в кепке, со скучным лицом.
И маленький закурил и сказал:
- Какой воздух, а? Потрясающе!
Скучный тоже закурил и сказал:
- Нормальный воздух. Утром надо будет побольше дыма.
И маленький сказал:
- Зачем? Утром будет естественная дымка.
А скучный на него посмотрел и сказал:
- Каждый режиссер думает, что он оператор...
И за этим удивительным разговором наши местные люди следили с большим
почтением и шептали:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43