"Режиссер... оператор... режиссер... оператор..."
Тут из машины вышла такая молоденькая, хорошенькая, с сигаретой. И по
толпе шепот прошел: "Артистка, артистка..."
Мне Рыжий говорит:
- Видал? Артистка!
Я хотел ему ответить, что без него знаю, но тут ему прямо в нос
чей-то окурок угодил. Рыжий подпрыгнул, ругнулся и под ближайший автобус
залез. Ну, я из солидарности, натурально, за ним.
И тут снова вся толпа:
- Ах!
Это появился еще один - артист. Этого я сам лично видел по телевизору
у полковничихи. Он вышел из машины, вокруг поглядел и сказал громко:
- Ну, Париж!
Это он, конечно, перепутал, потому что наш город иначе называется.
Потом он на общежитие поглядел и сказал артисточке:
- "Хилтон", а?!
И тут на них обоих ринулись наши местные люди и стали совать им раз-
ные бумажки, а они что-то черкали на этих бумажках ручками, и наши отхо-
дили с таким видом, как у Рыжего бывает, когда он что-нибудь выгодное на
помойке найдет.
У меня от всего этого бедлама вообще настроение не бог весть какое
было, а тут еще эти два подхалима, Смелый с Тузиком, нас с Рыжим замети-
ли и давай облаивать, перед приезжими выпендриваться.
- Все! - говорю Рыжему. - Рвем когти!..
Сидел я у полковничихи на кухне в самом паршивом настроении. У нас в
городке, конечно, тоже разный народ. Есть которые и камнем в тебя могут,
и крошки съедобной от многих не дождешься, но в основном население мир-
ное, пахнет сытостью и покоем. А эти? Всклокоченные, мятые, окурками
швыряются, орут... Причем здесь кино? Может, маскировка? Может, начина-
ется кампания по отлову бездомных животных?!
Полковничиха удивляется:
- Ты чего, Гриша? Ты что так мяукаешь жалобно?
Люди! Им что ни скажешь - все одно: мяукаешь!..
- А ты видел, Гриша, - говорит, - кино к нам сюда снимать приехали.
Из дворянской жизни. Всех в массовку приглашали. А что? Вот пойду и за-
пишусь. Буду крепостную изображать. А?
Ага, думаю. Тебе твой фельдмаршал даст массовку. А сам возле двери
кручусь, на нее смотрю, мол, выпусти меня, женщина, христа ради, видишь,
не в настроении!..
Выпустила...
Во дворе уже темно сделалось. Теплый такой вечер. В траве всякая бес-
толочь стрекочет. Лягушка прямо перед носом шлепнулась. В другое время я
б ей показал, выскочке пучеглазой, а тут не до нее. Стою посреди двора,
гляжу на общежитие. А там на втором этаже во всех окнах свет горит.
Подошел к входу. Долго стоял, колебался. А потом сам на себя разоз-
лился: в конце-то концов, кто тут хозяин?!
Запах дыма табачного я еще на лестнице почуял. А уж когда на второй
этаж поднялся, в коридор, у меня от него чуть паралич дыхания не сделал-
ся. Ну, потихоньку вдоль коридора пошел. Иду, озираюсь, весь на нерве.
Возле первой двери остановился, прислушался вроде тихо. Возле второй
двери тишина. Из-за третьей храп слышался, бархатным батькой оттуда пах-
ло. Следующая дверь приоткрыта была, оттуда дым выползал, и разные голо-
са время от времени повторяли слова "Со свиданьицем!", после чего слы-
шался стеклянный звон. Видно, в той комнате люди давно друг с другом не
виделись. Что было странно - это что холодильник, который тут раньше
стоял, в конце коридора, пропал куда-то... Дошел я до конца коридора,
значит, и обратно повернул, к выходу. Иду, и вдруг - стоп! Возле послед-
ней двери остановился. Говорят, против инстинкта не попрешь. Чепуха со-
бачья. Инстинкт мне именно подсказывал, что смываться надо, и поживее. А
это не инстинкт был, видать - судьба. В общем, ткнул я носом эту дверь -
и вошел.
А там в дыму три девушки сидели. Одну я сразу узнал - артисточка. Они
пили кофе, курили и разговаривали. Меня не заметили. Потом артисточка
говорит:
- Девчонки, я вас сейчас выгоню. Хоть немного поспать надо, а то
завтра с утра никакой грим не поможет. Буду как кошка драная.
Ну, я это услышал - забыл про бдительность. Выхожу на середину комна-
ты и говорю:
- Я, конечно, извиняюсь, но почему же именно как кошка?
Ну тут увидали они меня - и пошло-поехало!
- Киса!
- Киса!
- Кис-кис-кис!..
Артисточка кричит:
- Девочки! Какая хорошенькая! Дайте ее мне! Я буду ее звать Капа!
Ну, девочки, рады стараться, меня изловили - благо, комната ма-
ленькая, куда я денусь - и, натурально, за шкирку.
Между прочим, напрасно думают, что это очень большое удовольствие,
когда тебя за шкирку поднимают. Никакого нету удовольствия: свисаешь,
как дурак, лапы раскорячены. Ну а на морде, конечно, делается выражение
неслыханного блаженства - кожа-то натягивается, чего ж тут еще изобра-
зишь? Лыбишься, как самурай какой!..
Артисточка гуманизм показывает, визжит:
- Надя! Отпусти! Ей же больно!
А Надя эта, подлая, меня как клещами держит и басом говорит:
- Да не, они так любят! Ой, гляди! Это ж не она, а он! Котяра! Гляди-
те, девочки!
Ну ни малейшей деликатности! Стал дергаться, изворачиваться, чтоб На-
дю эту подлую корябнуть, - да тут меня на руки артисточка взяла, я успо-
коился немного. А она говорит:
- Ну и что же, что кот? Он все равно будет Капа. Он будет мой талис-
ман!
Тут вторая, ассистентка эта, как закричит:
- Марина! Ты с ума сошла! Какой талисман! Может, у него стригущий ли-
шай! Они ж разносчики! Вид у него какой-то подозрительный!
На себя-то, думаю, посмотри! Сама ты, может, разносчица!
Надя эта подлая кричит:
- Надо его помыть! Марина, держи его! Я за шампунем сбегаю! У меня
для посуды, щелочной!..
Что тут рассказывать? Шум, визг, крик, я кусаюсь, царапаюсь, они меня
в эту гадость шипучую окунают - прямо в ведро... Думал - каюк!..
Потом вытаскивают из ведра, тряпкой какой-то вытирают - а я уже и сам
как тряпка мокрая. Голова гудит, глаза щиплет, вестибулярный аппарат от-
казывает. Лежу в углу - ничего не соображаю. Потом как сквозь туман вижу
- уходит эта Надя подлая вместе с подружкой своей, тоже преподлой. Ар-
тистка за ними дверь закрыла и сейчас же догола разделась.
- Ты, - говорит, - помылся, Капа, теперь я тоже в душ хочу.
И пошла она в душ - видимо, воображала, что у нас в городе вода так
все время и льется.
Вышла и говорит:
- Нету воды, Капа, представляешь?
Страшно трудно представить. А она голая на диван села - да как запла-
чет! Ей-богу, ревет, натурально, слезы по щекам размазывает.
- Не могу, - всхлипывает, - сил нету больше! Устала! В театре устала
и в отпуск не пошла - сниматься ей, видите ли, захотелось!.. Зачем я
тут, Капа? Дура, бездарь!.. Не выйдет у меня ничего! Ничего! Понимаешь?!
Меня схватила - и своим носом к моему.
- Они думают, - кричит, - Мариночка веселая, Мариночка улыбается. Я
боюсь, Капа! Я не потяну!.. А этот Марк?! Тоже Феллини! Рояль на лужайке
выдумал! Сам ляпнется - и меня мордой об стол!.. Понимаешь?!
Я одно точно понимал - что попал в натуральный сумасшедший дом. Хва-
тают за шиворот, купают в дряни какой-то, жрать не дают, ревут, бормочут
ерунду.
А она как начала плакать, так же вдруг и закончила.
- Ничего, Капочка. Все равно мы с тобой самые талантливые артистки. А
они все дураки. Давай спать!
Меня - на руки, со мной - под одеяло. И враз заснула. Ну, делать не-
чего. Свернулся клубком, задремал кое-как. Беспокойно спал: приснилось,
что Рыжий вместо меня к полковничихе заявился и сметану всю сожрал...
Утром рано проснулся. Не сразу и сообразил - где это я. А сообразил -
вылез тихонько из-под одеяла, на пол спрыгнул. Сунулся к двери - закры-
та, конечно. Так, думаю. У них тут искусство, а мне с голоду подыхай.
Разбудить ее, что ли? Ну, разбудишь, а тебя в какой-нибудь дряни опять
вымоют. Поглядел вверх - форточка, вроде приоткрыта. Раз! - на подокон-
ник, два! - в форточку и со второго этажа - вниз... Хорошая зарядка на-
тощак, да?
И - к помойке. Кстати, приличную рыбью голову нашел - съел. Полегчало
на душе немного - пошел в травку. Я и вообше в травке люблю поваляться.
Ну а тут-то тем более, ночью не выспался - в момент заснул. И сон, ви-
дать, крепкий был. Потому что опасности я не почуял...
Р-раз! И сообразить ничего не успел - переворачиваюсь в воздухе и по-
падаю в какую-то душную тьму, на что-то мягкое. Я в это мягкое когтями
вцепился, а оно как заорет:
- Убью! - И в меня когтями.
Я в темноте пригляделся - Рыжий! Я ему ору:
- Отпусти, дурак, это я!
Он тоже обалдел:
- Гриша, ты? Где это мы, а?
Оказалось, сидим оба внутри какой-то тесной сумки, воняет клеенкой,
и, видно, куда-то нас в этой сумке несут, потому что качает. И голоса
человеческие слышны - только непонятно, что говорят.
- Куда это нас? - Рыжий спрашивает, а сам дрожит весь.
- Куда, куда... Топить, наверное! - мужественно так шучу.
Рыжий шутки не понял, как завизжит!
- За что?! - орет. - Незаконно! Начальник!
Законности захотелось ему. В ответ на его вопли нас так тряхнуло - я
думал, из меня кишки вывалятся.
- Заткнись, - говорю. - Сиди тихо, может, пронесет.
Трясется молча. Рыжий шепотом причитает. И вдруг кончилась тряска.
Вжик! Открывается молния, чья-то рука Рыжего за шкирку хватает - и
вверх. Я только успел тоже голову высунуть, как снова: вжик! Сижу в сум-
ке, голова наружу, сам внутри. Вижу: сумка на траве стоит, на какой-то
лужайке. А на лужайке черт знает что творится! Какие-то провода, ка-
кие-то ящики, какие-то прожектора на стойках, вдали автобусы видны, те
самые, вчерашние, и людей полно - и местные наши, и приехавшие вчера.
Шум, беготня, суета. А посередке стоит несуразного вида штуковина с
круглым стеклянным глазом. Я напротив штуковины - прямо на травке - бе-
лый рояль. Я, кстати, люблю рояль, я однажды спал на рояле, в красном
уголке... А за этой самой штуковиной с глазом сидит на стульчике опера-
тор Коля, и вид у него такой, будто все, что происходит вокруг, он тыся-
чу раз видел и знает наперед, что дальше будет. А между Колей и роялем
сидит на стуле артисточка моя, Марина, только узнать ее можно с трудом,
потому что на ней длинное какое-то платье - у нас в городе никто в таких
не ходит, а рядом валяется зонтик кружевной, а сама она вся в слезах. А
вокруг нее кругами бегает этот лохматый режиссер, Марк, и вид у него
презлющий.
И вот вижу - прямо к ним туда и бежит вчерашняя подлая Надя и тащит
за шкирку Рыжего, который изо всех сил дрыгается. Подбегает она к ним и
кричит басом:
- Марк Евгеньевич! Нашла! Марина! Я тебе еще лучше нашла, чем вчераш-
него! Гляди, какой рыженький!
А моя артисточка Рыжего увидела да как закричит:
- Убери, - кричит, - эту рыжую гадость! Я хочу Капу! Да! Да! Да, Марк
Евгеньевич! Можете снять меня с роли! Да, я сумасшедшая, да, у меня
бзик! Думайте что хотите! Только я никогда не капризничаю!.. А сейчас я
знаю, у меня без талисмана ничего не выйдет! Да! Пожалуйста!.. Я всег-
да!.. Я никогда... Я уеду! Уеду!..
И совсем разревелась.
Марк аж затрясся, к Наде подлой подскакивает.
- Дура! - орет. - Ты кого привезла? В этой группе никому нельзя ниче-
го поручить! Где машина? Я сейчас сам поеду по этому паршивому городу
искать ее паршивого кота! Выкинь эту тварь! - Выхватил у нее Рыжего и в
сторону швырнул. Ну, у того ума хватило не разыгрывать обиженного -
прочь рванул, чуть тетку не сбил какую-то...
А Надя эта подлая тоже орет:
- Я у вас всегда виновата! А это, между прочим, обязанность админист-
рации - котов ловить. А я художник-гример!
Подбегает ко мне, из сумки выдергивает за шкирку - и к ним:
- Нате!
Артистка меня увидела, ко мне кинулась:
- Капочка! Капочка! Талисманчик мой хороший! Иди сюда!
И руки ко мне тянет. И тут у меня тормоза отказали. Когти выпустил -
как вцеплюсь! Артистка бедная в визг! Надя подлая меня за шкирку трясет.
Марк вовсе взбесился, к артистке подскочил, кулаками машет:
- Черт подери! Идиотка! Посмотри на свои руки! Раскорябанная графиня!
Как теперь снимать твои руки на клавиатуре?! Свернуть этому паршивому
коту голову!
А артистка пуще прежнего визжит:
- Не смейте! Вы живодеры! Отдайте его мне!
Марк зубами заскрипел, подбегает к оператору Коле и орет:
- Что ты сидишь, как сыч? Скажи что-нибудь!
А Коля на него поглядел с большой теплотой и говорит ласково:
- Главное - создать на площадке творческую обстановку.
- Остряк! - закричал на него Марк. Какую-то таблетку вынул, сунул в
рот, тут же сигарету закурил, сел на стул и глаза закрыл.
А к артистке, к Марине, какие-то женщины подбежали и стали ей мазать
руку йодом. Одна мажет, а другая на руку дует. А она сидит, меня на ко-
ленях держит, второй рукой гладит.
- Талисманчик мой хорошенький, Капочка, успокойся, не дрожи, я тебя
никому не отдам.
Эх, жалко, думаю, я ее корябнул, а не Надю эту подлую.
Пока руку ей мазали, Марк в себя, видать, пришел. Со стула своего
встал - и к нам.
- Ну что? - говорит. - Успокоилась? Вот и умница. Молодец. Отдать бы
тебя вместе с твоим котом на живодерню!
Очень я люблю этот юмор!..
А она ему вдруг говорит:
- Ой, Марк Евгеньевич! Знаете, что я придумала?
Марк с нехорошей улыбкой на нее смотрит и говорит:
- Придумала? Ну-ну, Маня, что ты еще придумала?
Она ему:
- А давайте я на рояле буду играть в перчатках! В шелковых! Она же
аристократка! По-моему, хорошо, а?
Марк ничего ей не сказал, только на Колю поглядел. А тот ему еще лас-
ковее говорит:
- Марик, ты же любишь думающих актеров... Да пусть она хоть в рукави-
цах асбестовых играет - все равно я ее руки не беру!
Тут Марк бледный сделался, взялся за сердце и пошел на Колю мелким
шагом.
- Как это, - говорит жутким шепотом, - ты ее руки не берешь?!
И сцепились они, как в хорошей кошачьей драке, разбираясь - брать в
кадр руки или не брать. И когда наконец Марк победил и решили, что руки
брать в кадр обязательно, тогда Коля заявил, что пускай срочно ищут дуб-
лершу, потому что из-за этой кошмарной обстановки ничего другого они все
равно не снимут, а он хотя и дурак, что влез в эту картину, но все же не
сумасшедший, чтобы снимать руки в перчатках.
И они стали искать дублершу, то есть стали смотреть руки у всех жен-
щин, которые тут были.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43