Видно, смешал в голове свою академию с наши-
ми прилавками...
Но все же главное достижение - это смешанные чувства!
Чистую, беспримесную эмоцию последний раз видели в романе Тургенева.
Ныне - сплошные оттенки и полутона. Смутные ошущения стали нормой,
двойственные чувства - единственно возможными. В мыслях вообще сплошной
импрессионизм. Вместо "я думаю" у всех - "мне думается". Всем кажется,
видится и представляется.
- Вы читали?
- Кажется!
- Понравилось?
- Впечатление сложное: с одной стороны - тошнило, с другой - помнит-
ся, кто автор...
Из разнообразных чувств стали состоять лирические эмоции. При этом
составляющих может быть сколько угодно. Например, явное ощущение, что
она у тебя за спиной улыбается этому подонку, плюс уверенность, что по-
донок этого давно хочет, плюс светлое подозрение, что хочет, но не мо-
жет, плюс ночью приснилось, что выпали все зубы, - рождают осеннее
чувство, что этот подонок - ее муж...
При перемешивании отдельных ощущений могут возникать материальные
объекты. Например, чувство острого желания чего-то новенького плюс
чувство, что могло быть и хуже, дают концерт из студии в Останкине.
Смесь из ощущений сухой парилки и сырой простыни - вагон поезда "Москва
- Казань".
От смешанности чувств пошла задумчивость действий. Пришел - увидел,
плюнул - и ушел...
Любовь к истине плюс желание дружбы Платона дает сложную суспензию,
которую в прошлом называли беспринципностью, а теперь - широтой взгляда.
Чувство гражданского долга, смешанное с чувством, что не один ты дол-
жен, дает эффект присутствия на профсоюзном собрании.
Вообще недостаток чистых чувств заменяется в современных смесях соот-
ветствующим количеством чувства юмора, которое придает коктейлю товарный
вид и пузырьки на поверхности. Такой веселый шторм в стакане.
И все это - только первые намеки на букеты тех сложных чувств, кото-
рые расцветут в будущем. Смешиваться их будет все больше, а сами они -
делаться все меньше, пока в итоге не образуется одно огромное, необъят-
ное чувство, состоящее из бесконечного количества мельчайших чувствочек,
практически равных нулю. Останется лишь придумать этому грандиозному
гибриду достойное название.
Можно попробовать по аналогии.
Смешанные краски - радуга без границ.
Смешанные браки - дети без предрассудков.
Смешанные чувства... Люди - без чувств.
III ТОРЖЕСТВЕННЫЙ КОМПЛЕКТ
* Торжественный комплект
Торжественный комплект
Это была страна юбилеев.
Трехсотлетие со дня основания. Двухсотлетие со дня присоединения.
Столетие с момента подписания...
Пятьсот лет назад родился основоположник - всенародные торжества. Че-
тыреста пятьдесят лет как он умер общий праздник...
Сто тридцать лет как открылся театр... Сто двадцать девять как в нем
никто не ходит...
По поводу присвоения... По случаю вручения... Окончания... Награжде-
ния...
Выделилось специальное племя юбилейных поздравлял. Они носились с
торжества на торжество, запрыгивали на трибуны и, потея от ликования,
выкрикивали: "От всего сердца... всего коллектива... всего поголовья...
всей страны..." И все же.
Среди этом океана юбилейной бессмыслицы были островки исключений.
Юбилеи наших друзей. Или знакомых. Или просто тех, кот ты уважал. Не
официально, а потому что хотелось уважать. И даже иногда любить. Это бы-
ли как "большие события в культурной жизни", так и скромные посиделки, о
которых не знал никто, кроме самого виновника и пяти его приятелей.
Я на этих островках был, мед-пиво пил. И там мне было совсем не стыд-
но выступать в качестве юбилейном поздравлялы.
И теперь не стыдно вспомнить... И я имею честь предложить вашему
просвещенному вниманию такой небольшой торжественный комплект.
Попрошу всех налить и поднять бокалы!..
Михаил Мишин - Семену Альтову по случаю 40-летия последнего
(17.01.85.)
Сеня!
Боюсь, все это придется произнести за столом.
А я с сомнением отношусь к словам, произносимым за столом. Застольные
речи запоминаются только на территории Грузии - потому что там не бывает
других.
Вспомни, сколько ты сам наговорил хороших слов и сколько их слышал -
и в интеллигентных компаниях, и в таких, как наша. И что же? Где все эти
слова? Они давно улетучились из твоей памяти, как легкие винные пары.
Поэтому я решил записать эти свои слова на бумаге, чтобы завтра, ког-
да ты будешь безуспешно пытаться припомнить, кто были вчера все эти лю-
ди, что они говорили и вообще зачем ты сам туда пришел, ты нашел бы эти
листки бумаги и вспомнил, что вчера ты был на своем сорокалетии, куда мы
тебя пригласили.
Да, Сеня, времена сентиментализма прошли. Человек, сказавший вслух
нечто чувствительное, вызывает недоумение - даже у себя самого. Искрен-
ние слезы появляются на глазах только от ветра, от лука и если в газете
похвалят товарища. Признания в дружеских чувствах вынуждают гадать о
причине.
И конечно, привычней всего было бы по случаю твоих сорока лет как-ни-
будь привычно сострить. В конце концов мы же профессиональные шутники.
Подумать только! Где еще в мире есть такая профессия - мы зарабатываем
себе на жизнь тем, что шутим, согласно правилам и в соответствии с
прейскурантом! Но тебе сорок лет, Сеня, и я не хочу шутить по этому по-
воду. По-моему, я тебе уже говорил как-то, что шутка - это эпитафия
чувству. Это, к сожалению, не мои слова, но они верные. Грустно приз-
наться, но наша профессия, Сеня, - это создание эпитафии чувствам. Иначе
говоря, мы - могильщики, Сеня.
Тебе сорок лет, Сеня, и я говорю это тебе, с одной стороны, чтобы у
тебя впредь не было иллюзий. А с другой - чтобы ты знал: быть могильщи-
ком - значит защищать живое от трупного разложения. Так что в свои сорок
лет - у тебя в руках достойное дело.
Тебе сорок лет, Сеня. Это возраст комсомольского лидера республиканс-
кого масштаба или отличного экспортного коньяка. И то и другое имеет
плюсы.
В твои сорок лет тебе есть что выложить на стол. Я имею в виду не
продукты, которые ты выставишь на стол - это, все понимают, только вер-
хушка айсберга, - я имею в виду другое.
То, что в твои сорок лет твои морщинки заработаны честно. У тебя
честно заработанные жена и сын. У тебя целые и честно работающие руки и
ноги. А если в сорок лет у тебя хватает ума хотеть еще и колеса - это
будут честно заработанные колеса.
За свои сорок ты никого не предал и ничего не продал - за исключением
паршивого западного магнитофона, который ты-таки сбыл своему восточному
товарищу. Ты никогда и ничего не украл - кроме тех трех шуток у меня,
которые я украл у тебя еще раньше.
В твои сорок лет у тебя честное имя, честная прописка и честная наци-
ональность, одна из братских. Так много честности в сорок лет - будь ос-
торожен, Сеня, это вызывает у современников подозрения.
А вообще, сорок лет, Сеня, - это возраст, когда мужчину в Америке
только начинают рисовать на рекламных щитах. А там знают, что и когда
рекламировать.
Сеня! Уже сорок лет как ты бежишь вокруг солнца и вместе с тем вокруг
своей оси. Ты добежал к сорока в своем темпе, в своем личном стиле, ни
на кого не похожий, равный себе самому. Сегодня этим мало кто может пох-
вастать. Что же пожелать тебе? Ты крутишься уже сорок лет и, возможно,
заметил, что скорость вращения все растет и центробежная жизнь расталки-
вает людей все дальше друг от друга. Я желаю тебе, как и себе, впрочем,
чтоб мы находили силы сопротивляться.
А сорок лет - это звучит красиво. И это даже еще не промежуточный фи-
ниш. Это пройден поворот. Забег продолжается. Я рад, что мне выпало бе-
жать с тобой рядом. Беги долго, Сеня!
Аркадию Исааковичу Райкину по случаю его 75-летия (ноябрь-86)
Дорогой Аркадий Исаакович!
Сегодня здесь у всех довольно трудное положение. И не только потому,
что все вынуждены говорить, повторяя друг друга, к этому как раз привыч-
ка есть. А потому что всем приходится говорить хорошие и хвалебные сло-
ва. Хотя все понимают, что самое интересное идет, только начиная со
слов: "Вместе с тем..."
Так вот, Аркадий Исаакович. День сегодня осенний, а вместе с тем про-
должается весна.
Удивительная весна! Небывалые события, ощущения, выражения глаз. Каж-
дая клетка организма зудит от собственной дерзости. Этой весной все мож-
но. Хочешь сказать - скажи. Хочешь попробовать - пробуй. Хочешь плюнуть
против ветра - на, плюй, и вот тебе полотенце!.. Прохожих распирает от
проснувшегося чувства гражданственности. Все ходят, расправив плечи, и
грозно посматривают на милиционеров: мол, еще неизвестно, кто тут нару-
шает. Удивительная весна. У газет появились читатели. Телевидение просто
запугивает демократичностью: во время передачи можно позвонить прямо ту-
да и спросить прямо что хочешь. Правда, все время занято, видимо, все
решили спросить.
Весна везде, но особенная - в искусстве! Она еще не успела толком на-
чаться, а один театральный критик доложил, что в нашем театре уже прои-
зошли сдвиги. Он у нас всегда первый отмечает сдвиги, он по сдвигам спе-
циалист. Он написал, что у нас в театре уже возник новый уровень правды.
Что это за правда, у которой могут быть разные уровни? Что это за театр?
Критик что-то напутал - это не наш театр. Наш театр ничем таким не зани-
мался. Почему? Потому что имело место торможение в экономике. Почему?
Потому что Госплан и Стройбанк не занимались своим делом. Почему? Потому
что их делом занимался театр.
Заполняла зал публика, гас свет, и на сцене начиналось волшебство.
Там варили сталь, бурили нефть, решали проблему основных фондов. Краси-
вые молодые артистки в касках мотались из кулисы в кулису и грудными го-
лосами требовали улучшить работу бетономешалки. Если бы Шекспиру предло-
жили написать монолог - быть или не быть бригадному подряду... Он бы
умер, не родившись. Он бы умер - наш театр жив! Хотя тот критик еще на-
писал, что главная беда нашего театра - мелкотемье. Кто придумал это
гадкое слово? Оно напоминает мне плоскостопие. Есть злободневные темы, и
есть вечные темы. И вот когда начинают путать одно с другим, тогда театр
и превращается в филиал Минтяжмаша... Вместе с тем другой критик этой же
весной написал, что по сравнению с кино театр ушел далеко вперед. Можно
представить, где у нас было кино... Не надо думать, что оно все было на
полке. Да, кое-что там лежало, но теперь уже все снято, и они там даже
все друг друга переизбрали, чтобы выяснить - кто первый туда положил?
Пока все отказываются.
Удивительная весна! Литераторы вдруг вспомнили, что литература назы-
вается художественной. Художники - что живопись и лозунги разные вещи,
архитекторы и скульпторы посмотрели на то, что они настроили и наваяли,
и не хотят смотреть друг на друга... Вместе с тем настроение светлое,
все взволнованы и призывают друг друга идти вперед. Прекрасный призыв,
хорошо бы только всем договориться, наконец, - где перед?
Дорогой Аркадий Исаакович! Мы живем в век сравнений. Все сравнивают
со всем. Науку - с передним краем, уборку урожая - с битвой, больницу -
с кузницей здоровья, что очень верно... Спорт же сравнивают с ис-
кусством. И вот ваше искусство я бы сравнил с фигурным катанием. И дело
не только в вашем неповторимом скольжении на грани риска и в прыжках за
грань. Дело в том, что в искусстве, как и в фигурном катании, есть две
программы обязательная и произвольная. Одна - для жюри, очков и медалей,
вторая - для души и для публики. Совместить это трудно - у большинства
фигуристов рано или поздно разъезжаются ноги.
Дорогой Аркадий Исаакович! Самое главное в вашем катании именно то,
что обязательная для вас и произвольная ваша программа всегда были одним
и тем же. И поэтому ваш путь был действительно - вперед. От частного к
общему, от своевременного - к современному, от головы - к сердцу. То
есть от человека - к человеку. И пока одни тосковали о весне, другие
болтали о весне, третьи тормозили весну, вы всю жизнь были среди тех,
кто ее, весну, делал.
Вот поэтому этот осенний день вместе с тем такой весенний сегодня.
И спасибо вам за это, дорогой Аркадий Исаакович!
Э. А. Рязанову - 60 (9.10.87)
Дорогой Эльдар Александрович!
Когда речь заходит о деятелях искусства, то их творчество всегда свя-
зывают с эпохой, в которую они творили. Художник эпохи Возрождения. Поэт
Раннего Средневековья. Теперь возьмем вас. Когда натворили вы? 60-е,
70-е, начало 80-х. Эльдар Александрович, вы - художник эпохи застоя, с
чем я вас и поздравляю.
В этой связи я хочу сказать вам, что я открыл закон этой эпохи.
Кто хочет - не может, кто может - не хочет. Кто хочет и может - тому
не дают". Это не только в области юмора и медицины, Эльдар Александро-
вич. Это всеобщий закон природы. Каждый дошкольник хочет в школу, но еще
не может. Каждый школьник может - но уже не хочет. Почему? Потому что
наша школа не учит, а борется за знания детей.
Причем с самими детьми. Борьба неравная, потому что за школу еще и
РОНО, и ГОРОНО, и ОБЛОНО, и все "оно"... Так что деткам нелегко. Но
"оно" и не хочет, чтоб легко, "оно" желает, чтоб дети приучались к тру-
ду. "Оно" у нас почему-то решило, что труд - это когда всем тяжело...
Учителям тяжело, родителям, детишек тошнит... Это у нас какое-то минис-
терство тяжелого образования... У нас же дети в школе - как проходчики в
забое - они проходят. Сегодня идет проходка Пушкина, завтра - проходка
Лермонтова. Что на-гора? "Онегин - лишний человек". Онегин - лишний, Пе-
чорин - лишний... Причем навсегда. Конечно, не исключено, что потом сами
прочитают. Если захотят. Но как закон: кто хочет - не может, кто может,
уже не хочет...
Более близкий вам пример - из телевидения. После того как вы бросили
"Кинопанораму", моя любимая передача - "Это вы можете". Передача замеча-
тельная.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43