– Мама, и ты веришь во все эти выдумки?!
– Антонио! – лицо сеньоры Ломбардо дышало негодованием. – Но кто тебе сказал, что человек, задумавший этот дьявольский план, – Максимилиано?
– Ракель, ее отец и он сам, – в который раз за эти дни повторил Антонио.
– Я? Когда это я говорил тебе об этом, когда? – всполошился Максимилиано.
– Ты не говорил об этом прямо, но давал мне понять, что это так.
– Ты понимаешь все так, Ломбардо, как тебе хочется, потому что ты меня ненавидишь и хочешь уничтожить меня любыми средствами. Мама! Я ничего не сделал из того, что он говорит, а если Ракель действительно замешана в этой истории, то она это сделала, вероятно, в компании с кем-то еще. Но не со мной!
– Может, Макс прав, сынок, – хваталась за эту версию Виктория. – Как ты можешь больше доверять этой женщине, которая, как ты сам говоришь, выдавала себя за твою жену, чем Максу.
– Я согласен с Викторией. Думаю, Антонио, ты позволил ей заморочить тебе голову, – принял Оскар сторону Макса.
– Но Макс же сам все признал, когда сказал, что я могу взять себе все, кроме Ракель!..
– Одну минуту! Ракель мне действительно нравится, она мне симпатична, но не более того. Просто ты, Ломбардо, стал ей противен так же, как и мне. Поэтому я и помог ей бежать.
– Разве ты не говорил мне, что любишь ее, Максимилиано?
– Да ты сошел с ума, Антонио!
– Антонио, пожалуйста, я уверена, что ты ошибаешься, сынок. Если она это все задумала, может, она обвиняет Максимилиано, чтобы самой спастись, потому что понимает, что ты никогда не выдашь полиции никого из твоей семьи?
– Именно так, мама, именно так! – закивал Макс, и Антонио в сердцах бросил ему:
– Какой же ты трус!
– А ты сумасшедший! – парировал довольный Макс.
– Ради Бога, умоляю вас! Не надо оскорблять друг друга. Антонио, скажи, у тебя есть доказательства тому, что ты говоришь, кроме слов Ракель и ее отца? – успокаивал Оскар.
– У меня будут доказательства, может быть, уже сегодня вечером, – видя, что дальнейшие споры бесполезны, заявил Антонио. – Но как бы там ни было, это мой дом, и я не хочу, чтобы здесь жил кто-то, кто пытался убить меня.
– Ты никого не можешь обвинять в этом, потому что у тебя нет доказательств, – отрезал Оскар. – И я не допущу, чтобы ты заставлял страдать Викторию только потому, что увлекся этой женщиной, которая действительно является преступницей. В этом-то ни у кого нет сомнений.
– Ракель не преступница! Я никому не позволю плохо с ней обращаться или оскорблять ее, даже тебе, Оскар, человеку, которого я до сегодняшнего дня уважал.
Как Ракель после этого разговора посмотрит всем членам семьи Ломбарде в лицо?! Антонио рассказал ей, как в присутствии Оскара и Виктории Макс нагло все отрицал, и, естественно, и Оскар, и Виктория были в недоумении – Антонио не убедил их в своей правоте. И просил Ракель пережить несколько трудных недель, может быть, дней, до той поры, когда все прояснится, – Пабло обязательно привезет из Гвадалахары доказательства правоты Ракель, и тогда подонку Максу не отвертеться.
Антонио взял Ракель за руки:
– Ракель, ты должна быть спокойной и гордой, уверенной в себе – только так можно убедить сомневающихся в том, что ты ни в чем не виновата. И я люблю тебя. Я верю тебе и это главное…
Глава 18
Чучо все еще не повидал сеньора Ломбарде «Сеньор занят» – недовольно косился на него и брезгливо сторонился замызганного коротышку Рамон. А Чучо Акунья с таким нетерпением ждал этого свидания, хотел вернуть сеньору его золотые часы и получить взамен деньги. Он уже за эти сутки узнал почти всех обитателей виллы Ломбардо и всем, кто его спрашивал, кто он такой, отвечал: тот, кто спас жизнь дону Антонио после аварии самолета… Так он представился и Марсе-лино, став свидетелем, как охранник не выпустил из дома Ракель и не пропустил Максимилиано – Чучо от удивления вытаращил глаза. Он также познакомился и с доном Даниэлем, который скучал и предложил выпить с ним холодного пивка, представившись тестем хозяина. Пожалуй, этот человек один из всех обитателей дома был добр с Чучо, не погнал его, как это сделала сестра дона Антонио, Камила, дворецкий Рамон и брат хозяина Максимилиано, – Чучо их всех теперь даже знал по именам и удивлялся, какие странные события происходят тут… Многое заметил он за то короткое время, что ждал свидания с Ломбардо, – ведь Чучо, стреляный воробей. И все-таки, несмотря на то, что он пришелся не по нраву дворецкому, Чучо все равно – от душевной широты – пригласил Рамона отметить их знакомство, – вот только бы получить вознаграждение от сеньора Ломбардо…
Поздно вечером позвонил из Гвадалахары Пабло. Антонио попросил переключить телефон на кабинет. Несколько минут внимательно слушал, не задавая вопросов, и, поблагодарив, положил трубку на место. Он не знал, что думать: Пабло был у консьержки, адвоката, хозяина меблированных комнат. И все в один голос утверждали, что никогда не видели человека, снятого на фотографии, не имели с ним никаких дел… А он, Антонио, так много надежд возлагал на эту поездку своего помощника. Так многое зависело от ее результатов… Но у Пабло не создалось впечатления, что эти люди говорили неправду, может быть, к ним приходил кто-то другой?..
Так он и Ракель сказал, когда позже увидел ее. И она, глядя на Антонио в упор, спросила: «Значит, ты думаешь, что неправду говорила я?.. Посмотрим, осмелится ли Макс отрицать все при мне!» – Антонио не узнавал тихой, спокойной Ракель.
– Я не потерплю, чтобы все кругом обвиняли меня в том, чего я не совершала! – в волнении говорила она. – Мне не нужно заботиться, как тебе, о чести фамилии! Более того, пусть будет скандал! И чем больше, тем лучше! Потому что с меня довольно! Ясно тебе, Антонио? Довольно!..
В гостиной, куда спустился Ломбарде, что-то оживленно обсуждали Виктория с Оскаром. Рядом молча сидел Максимилиано, скептически оглядевший вошедшего брата. При появлении Антонио разговор прекратился. «Говорили, конечно, о них с Ракель. Что же еще могло так долго занимать обитателей этого дома?» – подумал Ломбардо. Виктория снова и снова жалобно просила его о том, чтобы он помирился с Максом: нет оснований обвинять брата столь жестоко и несправедливо. Эта женщина лишила его разума…
Сколько раз все это он уже слышал…
– Хорошо, – наконец согласился Антонио, уставший от всех этих разговоров. – Но берегись, Максимилиано, и заруби себе на носу: Ракель для тебя не существует! – их взгляды встретились.
– Виктория права, – поддержал опасения мачехи Оскар. – Эта женщина и в самом деле лишила тебя разума, ты не должен обращаться с ней, как со своей женой, тем более навязывать ее общество семье Ломбардо.
Антонио очень доверял Оскару за его объективность в суждениях, широту взгляда, образованность. Доверял и любил, поскольку Пласенсиа, как и он, Ломбардо, свято чтил законы семьи, преклонялся перед мачехой, любившей самоотверженно и нежно его покойного отца. Но бывали минуты, особенно в последнее время, с тех пор, как в доме появилась Ракель, когда Антонио не мог сдержать себя даже в разговоре с доктором: ему хотелось отстоять невиновность жены, в которой он был уверен, защитить ее, такую нежную и ранимую. Сколько можно терпеть вмешательства в его жизнь? – Антонио вскипел, но, совладав с собой, лишь твердо произнес.
– Запомните раз и навсегда. Это мой дом, и я буду делать здесь все, что мне заблагорассудится!..
…Чучо ликовал. Наконец-то состоялось его свидание с доном Антонио и тот ему взамен часов отвалил триста пятьдесят тысяч песо. Целое состояние! Будто выиграл в лотерею и даже билета не покупал… И еще сеньор сердечно поблагодарил его… Все это Чучо рассказал дону Даниэлю, который предостерег: с такой суммой денег ходить по улицам опасно, лучше, мол, спрятать ненадежней. Например, в носок – оттуда их вору будет трудно вытащить. В носок?.. Но у Чучо сроду не было носков!.. И тогда дон Даниэль любезно предложил ему свои. И еще предложил свою рубашку и брюки – у Чучо они были сильно поношены: куда ж в таком одеянии думать о ресторане или каком-нибудь веселеньком местечке, куда Чучо пригласил еще вчера дона Даниэля и тот с благодарностью согласился. Саманьего было хорошо тут, но он нередко скучал в одиночестве: у дочерей была масса своих проблем, и нередко он видел их всего минуты.
– Мы отлично проведем время, дон Даниэль! Клянусь, вы не раскаетесь! У нас куча денег. Будем заходить в самые элегантные места, туда, где бывают большие сеньоры…
Дон Даниэль с сомнением оглядел выцветшую, не первой свежести рубаху, залатанные брюки… Да, хорошо Чучо будет смотреться. Они отправились в город, долго бродили, выбирая где бы посидеть, пока им не приглянулся какой-то небольшой подвальчик, куда они и вошли. Заняли столик, заказали выпивку. Дон Даниэль все время чувствовал себя не слишком комфортно, ему и пить уже ничего не хотелось, и есть – тянуло домой, в бунгало Ломбардо, где он привык жить в одиночестве и где ему нравился покой и тишина, нарушаемые лишь шумом океанского прибоя. Но Чучо от рюмки к рюмке все более входил в раж. Ему уже не терпелось ехать куда-то еще… Они вышли на воздух, поймали такси и снова отправились искать, где бы продолжить праздновать. Может, варьете? – не унимался Чучо. – Там слишком шумно, возразил дон Даниэль: и он предпочитал что-нибудь поспокойнее, хотя Саманьего видел, что его приятелю давно пора остановиться… Но не тут-то было, Чучо был навеселе и, рассчитавшись с таксистом, потащил дона Даниэля в какой-то маленький ресторанчик, из открытых дверей которого доносилась громкая музыка… Кажется, тут не грех и станцевать разок – отважился Акунья, когда они устроились и заказали предложенный официантом напиток. «Похоже, вон та растрепанная мне подмигивает!..» – и Чучо отправился на маленький пятачок, где в такт музыке двигались несколько пар. Дону Даниэлю стало и вовсе не по себе. Низенький, широкоплечий толстячок Чучо прижимал к себе партнершу, вертлявую девицу с распущенными волосами, чуть ли не на голову выше партнера… Но Чучо этого было мало – он хотел, чтобы старик Саманьего тоже нашел себе пару. У вертлявой оказалась подруга, складная, уже не юная женщина, лицо которой сразу понравилось дону Даниэлю.
– Присядьте со мной. Нет, нет, я не танцую, – решительно замотал головой дон Даниэль. – Если хотите, закажу рюмочку и мы сможем поболтать. А как вас зовут, сеньорита… сеньорита?
– Мерседес, – девушка скромно потупилась.
– Какое хорошее имя, – восхитился Саманьего. – Так звали Марию Милосердную…
– Сеньор, а вы здесь, в Акапулько, впервые? – угадала Мерседес.
– Можно сказать и так. Вот пришел сюда, чтобы поглядеть да поболтать. Дело в том, что моя дочь замужем за очень важным сеньором из этого города, и они пригласили меня погостить… Дон Чучо, – обратился Саманьего к подошедшему другу. – Я… осмелился пригласить за наш стол сеньориту…
– Ну, конечно, дон Даниэль! Для этого мы и тут! Вы… заказывайте! Сколько с нас? – спросил Чучо подошедшего официанта. – Тысяча шестьсот песо? Пожалуйста!.. – отсчитал он, широким жестом вынув из кармана рубашки пачку денег. – А я пойду ополосну лицо… Сейчас вернусь!..
Дон Даниэль, болтая с Мерседес о том, о сем, не обратил внимания, сколько времени прошло, как ушел Чучо. А когда официант поставил перед ним три рюмки, увидел подходящего к столу друга. Вид у него был обескураженный, рукав рубашки и карман были разорваны. Он чуть не плакал.
– Что случилось? – вскочил дон Даниэль.
– Меня обокрали! Негодяи взяли все мои деньги, сеньор Саманьего! – упавшим голосом заявил Чучо и внезапно завопил: – Воры! Воры!
– Не надо скандалить, толстяк, – тихо посоветовал официант, – заплати лучше по счету.
Но разгневанного Чучо уже ничто не могло остановить.
…До Луиса доносились отголоски того, что происходило в доме Ломбарде, – сам он заглядывал туда не часто: не очень-то жаловал его сеньор Ломбардо, видя в нем человека Максимилиано. Хозяин же старался не афишировать отношения, особенно в последнее время, чтобы никто не видел их вместе. Вот и теперь он вызвал Луиса по телефону к себе.
– Где ты был? Разыскиваю тебя уже целый час! – недовольно бросил Максимилиано, когда появился наконец Луис.
– У машины сеньоры Камилы отказали тормоза, хотел исправить.
– Итак, вышло по-нашему? – пододвигая кресло гостю, довольно потирал руки Альбенис.
– Как это, по-нашему? – не понял Луис.
– Антонио послал Пабло Мартинеса в Гвадалахару с моей фотографией, чтобы тот показал ее консьержке, хозяину квартиры, которую я снимал, и адвокату.
– Ну, и? – нетерпеливо спросил Луис.
– Что – и? Как они могли меня опознать, если с хозяином разговаривал ты? Что, забыл?
– Да, да, вспомнил! А что консьержка?
– Консьержка… Я никогда с ней не говорил. А видела она меня только издали. Она никогда не опознает меня.
– Ну и прекрасно!
– Антонио, конечно, хитрец! Большой хитрец, как о нем и говорят, но со мной ему не тягаться…
– По поводу меня, как думаете, у него не возникло подозрений? – Луис пододвинулся к Максу вместе с креслом.
– С какой стати? Ты служишь в доме, а не у меня…
– Хорошо бы так!.. И что мы теперь будем предпринимать?
– Что ж, пока можем особенно не дергаться… Что касается Антонио, то он еще свое получит, придет время, за все заплатит! И Ракель была моей и решила бросить меня. Но клянусь тебе Богом, Луис, клянусь, она от меня просто так не отделается! Нужно все хорошенько продумать, чтобы на этот раз не сорвалось… Чтобы никто не смог нас обвинить. Ни в чем! Надеюсь, ты еще на моей стороне?
– Что за вопрос? Конечно! Но сколько я буду иметь? Ведь вам-то достанется все…
– Как тебе… скажем… двадцать пять миллионов? А? По завершении дела, естественно.
– Риск довольно большой. А мне бы хотелось бросить работу и зажить, как миллионеру… Пусть будет пятьдесят миллионов.
– Хорошо! Договорились: пятьдесят миллионов.
– Итак, значит, по рукам?
– По рукам!..
Глава 19
Камила была оскорблена в лучших своих чувствах: ее никто не пригласил в кабинет Антонио, а ведь из близких ему людей только ее, родную сестру, исключили на этот раз из членов семьи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60