Брайн непрерывно продвигался в меня, продвигался до тех пор, пока я вдруг не осознала, что лежу под мускулистым и крепким телом мужчины, с которым познакомилась только несколько часов назад, и не почувствовала боль где-то в районе копчика, а также под подбородком. Однако я удержалась от того, чтобы поинтересоваться у Брайна о причине этого дискомфорта. Мое тело тянулось навстречу его движениям, и я мечтала о чем-то большем, – о том, что находилось глубоко во мне.
Брайн Флагерти тем временем успел перейти в новую категорию «парней», еще более высокую, чем «бравый парень» и «парень-кремень». Дело в том, что он продолжал оставаться «кремнем» даже после оргазма. Он нисколько не побеспокоился выйти из меня – просто несколько минут находился без движения. Его голова покоилась на моей шее. Руки крепко обнимали мое тело. Потом он внезапно начал все сначала. В одно из коротких мгновений нашего отдыха я все-таки поинтересовалась у него, почему болит мой подбородок. О моем копчике я не спрашивала, поскольку он находился на значительном удалении, и Брайну было бы трудно его рассмотреть.
– Я тебя поцарапал своей щетиной, – как ни в чем не бывало объяснил он. – Думаю, мне следовало бы побриться.
Он соскользнул с меня, и я смогла подняться на ноги. Колени у меня слегка дрожали.
– Эй, Мэгги, – сказал он. – Да ты еще натерла копчик о ковер! У тебя сплошные неприятности!
Когда я проковыляла в ту единственную комнату, которую мне удалось осмотреть, кроме комнаты Брайна, – в ванную, облицованную зелено-розовым кафелем, то, опершись руками о раковину, рассмотрела в зеркале свежую ссадину на подбородке. Повернувшись к зеркалу спиной, я увидела и другую свою рану – красное пятно у копчика. Что же, всего два легких ранения после почти трех часов занятий любовью, да еще каких занятий! Подобных изумительных занятий я не знала за всю свою жизнь. Мои раны, без сомнения, скоро затянутся, но прекрасное воспоминание не померкнет никогда.
Я вернулась в комнату – как была – нагая. Когда мои глаза наконец привыкли к полумраку, я принялась искать Брайна там, где его оставила, – на ковре между аквариумом и испанским светильником. Однако Брайн нигде не обнаруживался. Вдруг появилось два мужских силуэта – один мужчина в одежде, другой – без. Оба несли емкости с пивом и исчезли в том направлении, где, как я предполагала, должна была находиться кухня. Я стояла неподвижно, едва дыша и закоченев по причине своей наготы. Я отбрасывала длинную тень, которая поместилась как раз между мисс Июнь и мисс Ноябрь. Кое-как прикрыв руками груди, я только и смогла пролепетать:
– О Мария, матерь Божья!..
Почему я вдруг решила призвать Пречистую Деву – можно объяснить разве тем, что моя плоть была накачана до предела ирландской католической спермой, которая обладала такой мощной благочестивой энергией, что это произвело какие-то пертурбации в речевом центре моего мозга.
Брайн уже стоял рядом со мной и обнимал мои дрожащие плечи.
– Поздоровайся с моим братом Дэнни, – сказал он.
Возможно, я и пробормотала что-то похожее на «привет», а потом высвободилась из объятий Брайна. Пройдясь по комнате, я поспешно собрала свою разбросанную по полу одежду и ретировалась обратно в ванную.
Через минуту я уже вышла, успев одеться, подкраситься и причесаться. Я присела около Брайна, который был по-прежнему наг, и стала слушать, как Дэнни рассказывает о двух сделках, которые ему удалось заключить сегодня вечером.
– Ну вот, заходит, значит, этот парень и без лишних слов берет сразу весь гарнитур – ореховую столовую в раннеамериканском стиле. Включая сервант и кушетку. Прекрасный гарнитур. Знаете, такими всегда обставлены комнаты, в которых умирают президенты. Понимаете, что я имею в виду?
– Ага, – сказал Брайн. – Стиль «Вирджиния».
– Ага, этот самый… Так вот, не успел этот парень свалить, как заваливает еще один тип с игрушечным пуделем, весь из себя крутой и с полированными ногтями, и тут же покупает французский спальный гарнитур.
– Кто покупает? – рассмеялся Брайн. – Тип или его пудель?
– То есть?
– Кто из них, я спрашиваю, крутой и с полированными ногтями?
– А, ты шутишь, – протянул Дэнни, качая головой. – Что же, очень смешно. Конечно, пудель.
– Брайн, – жалобно прерываю я их беседу, – думаю, мне пора идти…
– Так скоро уходите? – вздохнул Дэнни, убирая с веснушчатого лба рыжие волосы. – Было очень приятно с вами встретиться. Уверен, мы еще увидимся.
«Еще увидимся»… Что ж, неплохое выражение, чтобы как-то обозначить то, что последует за всем происшедшим между Брайном и мной.
– Конечно, еще увидимся, – улыбнулась я. – И примите поздравления по случаю двух ваших сделок.
– Ага. Спасибо… А если вам когда-нибудь понадобится мебель, вспомните о Дэнни.
– О чем разговор, – кивнула я и мысленно попыталась представить, как его стилизованная мебель смотрелась бы в загородном особняке восемнадцатого столетия, принадлежащем родительнице.
– Погоди еще минуту, Мэгги, – попросил Брайн, – я только что-нибудь накину, – взявшись рукой за мой подбородок, он добавил:
– Не нужно его ничем мазать. Пусть просто подсохнет…
Я опять кивнула и подумала о том, что подобные проблемы ему, должно быть, приходилось решать не раз. В отличие от прочих своих врожденных способностей умение давать советы было благоприобретенным.
Когда мы мчались в его машине по 59-й улице, все дальше от его мира и все ближе к моему, я решила, что нужно внести полную ясность в наши отношения.
– Я замужем, – сказала я, имея в виду, что его роль исчерпана.
– Знаю, – откликнулся он, взглянув на меня. – Ты уже говорила.
– Это тебе все равно?
– Конечно. Почему это должно меня беспокоить? Я ведь не делаю ничего дурного.
Как ни удивительно, но с точки зрения логики такое заявление было безупречно.
Должно быть, в свое время монахини-воспитательницы вложили в его голову, что все в жизни от Бога и что пути Господни неисповедимы. Брайн знал только два пути: путь праведный, пройдя по которому сквозь юдоль жизни, он попадет прямо на небеса, и путь неправедный, который сулит грешной душе геенну огненную, вечное проклятие и запрет на спасение. Однако эти бескомпромиссные догмы отнюдь не подавляли Брайна и никогда не отражались на его пытливой неугомонности. Он был достаточно смышленым малым, чтобы уверить себя в том, что у всякого правила есть свои исключения, и главное – развлекаясь, не причинить вреда другим.
Еще школьником, после бесконечно нудного сидения в классе, он с легким сердцем мчался на авеню Монро, чтобы лупить клюшкой по мячу без всяких угрызений совести. А когда он не лупил клюшкой по мячу на авеню Монро, то вместе с несколькими приятелями играл в расшибалочку где-нибудь в подворотне, метко подбрасывая сверкающий серебряный четвертак. Он неизменно снайперски поражал цель и прикарманивал приятельские денежки, даже не подозревая о том, что это может быть неугодно Богу. Он никому не причинял боли и был уверен, что когда-нибудь очень не скоро, в другой его жизни ему, вполне возможно, удастся избежать карающей длани.
Когда Брайн закончил школу, то пошел наперекор родителям, которые мечтали видеть его священником, и воплотил свою собственную мечту о службе в полиции. Когда ему в голову вбивали прописные истины о праведных и неправедных путях, а также о неисповедимости последних, его это мало касалось. Когда же он сделался полицейским, то преспокойно встроил строгую религиозную догму в свою нынешнюю систему ценностей, тем более что на улицах Нью-Йорка все действительно было очень простым и ясным, если только играть по правилам. Если вы не нарушаете закон, то все идет путем. Работа с девяти до пяти. Здоровый образ жизни. На выходные – итальянская девушка, потом, естественно, женитьба, двое детей и убежденность в том, что если откладывать денежки, то рано или поздно можно обзавестись и домиком во Флориде, где ждет заслуженный отдых и полное отсутствие всякой уличной швали. Если же вы нарушаете закон, то вас просто законопатят в тюрягу… Таким образом, Брайн делал свою работу, и никаких гвоздей.
Брайн Флагерти обладал исключительным умением вести допросы в эдакой ненавязчивой манере – предложить кофе, сигарету и все такое. Он умел убедить собеседника, что совершенно вошел в его положение и даже искренне понимает, почему тот, к примеру, решил отправить ближнего своего к праотцам. В нужный момент разговора он умел так приворожить подследственного, что тот начинал рваться к нему на допрос, веря, что добрее Брайна детектива не сыскать. После такой обработки через самое короткое время Брайн появлялся в камере своего подопечного, и тот без колебаний исповедовался как на духу, а среди его подопечных, случалось, попадались отъявленные мерзавцы и известные злодеи. И нет ничего удивительного в том, что благодаря высокоэффективным методам Брайна Флагерти, которому не исполнилось и тридцати, уже повысили до старшего детектива. Именно в этот момент своей биографии он и подцепил Мэгги Саммерс прямо посреди Пятой авеню.
Домашняя жизнь протекала у Брайна так же гладко, как и работа. Проживая в доме на две семьи в районе Маспет, этажом выше своей вдовой мамаши, он чувствовал, что идет путем праведным и вполне угождает как себе и своей мамаше, так и самому Господу Богу. Каждое утро миссис Флагерти отправлялась послушать мессу в церковь, находившуюся в двух кварталах от дома. Иногда по воскресеньям, если Брайн не был занят службой, он и его брат Дэнни сопровождали мамашу в церковь, и оба были уверены, что ведут весьма праведный образ жизни. Небольшие благочестивые усилия вполне избавляли Брайна от всяких других сомнений.
– Никогда не звони мне домой, – сказала я, когда мы выехали на Первую авеню. – Ты будешь звонить на студию. Я бываю там каждое утро с девяти до десяти, а потом я выезжаю по заданию.
– Идет, – согласился он, пожимая мою руку. – Но, если ты скажешь мне, когда мы снова увидимся, я могу не звонить тебе целую неделю, – усмехнулся он.
На душе у меня стало легко и радостно. Он хочет увидеться со мной снова. Однако в глубине души мне было немного не по себе: все-таки внебрачная связь!.. Было ясно, что Брайн у меня не на одну ночь.
– Если ты не побреешься, – пошутила я, – то мы больше не увидимся. Разве я могу показываться в эфире с таким подбородком? Можно подумать бог знает что.
Действительно, как я объясню Эрику, что случилось с моим подбородком?
– Обещаю побриться, – засмеялся Брайн. – Как насчет завтра?
Мы уже ехали по 72-й улице. Вот будет шуму, если он высадит меня прямо у подъезда нашего дома.
– Брайн, – сказала я, – остановись здесь. Дальше я поеду на такси.
Он мгновенно меня понял.
– До свидания, Брайн, – тихо сказала я.
– До свидания, Мэгги, – ответил он и еще раз нежно коснулся моего поврежденного подбородка.
На одно мгновение наши взгляды слились, а потом я вылезла из машины.
Когда я поднималась в лифте, до меня дошло, что сломанный каблук прекрасный мотив, чтобы начать объяснения с Эриком. Я на цыпочках вошла в прихожую, держа в руке туфли. Дверь в спальню была распахнута и там горел свет. Эрик Орнстайн не спал. Надев мои старые туфли с надломленным каблуком, я проковыляла в спальню и остановилась в нескольких шагах от кровати. Подложив себе под спину несколько подушек, Эрик был с головой погружен в какие-то расчеты. На коленях у него лежали желтый блокнот и калькулятор. Он был так поглощен вычислениями, что никак не отреагировал, когда я принялась рассказывать ему свою незамысловатую историю.
– Только послушай, что случилось, – сказала я, едва дыша, – я гонялась за своей группой, которая гонялась за полицейскими, которые гонялись за грабителями, которые…
– Сейчас, – пробормотал Эрик. – Погоди. Переминаясь с ноги на ногу, я стала ждать.
– Готово! – победно провозгласил он и, положив карандаш, воззрился на меня. – Ну, что еще с тобой случилось?
Глубоко вздохнув, я начала по новой.
– Я гонялась за моей группой, которая гонялась за полицией, которая гонялась за грабителями… Потом я растянулась на асфальте и сломала каблук. – Я продемонстрировала сломанный каблук. – Еще я содрала кожу на подбородке. – Я продемонстрировала подбородок.
– А где это случилось? – поинтересовался он, глядя на меня поверх очков.
– На Маспете, – не задумываясь, ответила я.
Я была готова прикусить язык. Нужно было назвать что угодно, только не Маспет.
Между тем мое сообщение его нисколько не заинтересовало. Его ответ лишь доказал, что он был занят только собой.
– Намажь кремом, – сказал Эрик. – Но сначала иди сюда. Я хочу тебе кое-что показать.
Я присела рядом и взглянула на исписанный цифрами блокнот.
– Ну и чем же ты занимался аж до половины двенадцатого ночи?
Он улыбнулся.
– Я рассчитал твой менструальный цикл на декабрь. Свои вычисления я вел относительно прошлого цикла и определил дни, когда твой организм наиболее расположен к зачатию.
– Зачем тебе это понадобилось?
Он опять улыбнулся.
– Как зачем? Чтобы в следующем месяце мы были уверены, что ты забеременеешь. А чтобы мы были окончательно уверены в успехе, я нашел твою диафрагму и изрезал на маленькие кусочки.
Я слушала и даже не пыталась вникнуть в смысл его слов. Моя самая великолепная победа над Эриком, о которой, кстати, он даже никогда не узнал, заключалась в том, что еще три месяца назад я начала принимать противозачаточные пилюли. Я должна была свести к нулю все его шансы.
– В соответствии с моими вычислениями мы должны заниматься этим двенадцатого, тринадцатого и четырнадцатого. Кроме того, тебе придется пользоваться специальным термометром… – Он потянулся к ночному столику и с гордостью показал мне ново-приобретенную вещь. – Анальное измерение температуры гораздо точнее орального. Мы должны постараться, чтобы ты забеременела к концу месяца. Теперь ложись. Мне нужно осмотреть тебя сейчас, чтобы потом можно было сравнивать – то, как это выглядит теперь и как это будет выглядеть после зачатия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53