– Да.
Он до невообразимости покраснел, потом, глядя на меня во все глаза, усмехнулся – словно решил продолжать разговор что бы там ни было – есть у меня муж или нет.
– Вам надо оставаться у собора до конца похорон?
– Нет, – ответила я. – Но прежде чем вернуться на студию, мне нужно купить новую пару туфель.
Мы сидели на ступенях перед собором святого Патрика. Из собора доносилась мелодичная музыка Альбиони. Налетающие порывы ветра кружили на мостовой красные и золотые осенние листья. По ясному синему небу плыли кучевые облака. В придачу ко всему этому – Брайн Флагерти.
– Хотите составить мне компанию? – спросила я, как будто заранее не знала, что он мне на это ответит.
Он тоже все понимал, поэтому, слегка коснувшись языком своей верхней губы, он поднялся и молча предложил мне руку. Неловко поднявшись вслед за ним, я оперлась о его сильную руку, чтобы кое-как держать равновесие на своем сломанном каблуке.
Проблема выбора становилась для меня все острее. Мы медленно шли по Пятой авеню по направлению к обувному магазину Чэндлера. Единственное, о чем я могла думать, – это о том, что его рука поддерживала меня.
– И как вам удается выносить вид всего этого ежедневного насилия? – спросила я.
Он вздохнул.
– Такова жизнь. Уродлива и бесчувственна. Прямо скажем, не самое глубокое наблюдение, однако это не помешало мне заметить, какие у Брайна широкие плечи.
– Да уж, – пробормотала я, высвобождая руку и делая вид, что у меня зачесался нос.
– Это так отвратительно, что мне то и дело приходится отыскивать какую-нибудь пустынную аллею или безлюдный переулок, где никто не увидит, как меня тошнит.
Я рассматриваю его с таким любопытством, как будто никогда в жизни не видела людей, которым ежедневно приходится сталкиваться с самыми неприглядными сторонами действительности. Потом до меня доходит, что ведь я-то занимаюсь тем же самым. Даже, пожалуй, еще худшим. Каждый вечер я выстраиваю все эти и без того шокирующие ужасы таким образом, чтобы они ожили еще раз на телевизионных экранах. Единственное различие между Брайном Флагерти и Мэгги Саммерс в том, что Мэгги двоедушничает, а Брайн все принимает как есть. Однако все это не имеет никакого отношения к тому, что Брайн сопровождает меня сейчас к магазину Чэндлера. Вообще-то все происходит только из-за того, что он так удивительно похож на Пола Ньюмена.
Я взяла последнюю пару дорогих, ручной работы туфель с высоким подъемом. Теперь я могу себе позволить дорогие покупки – теперь у меня ни кредитной карточки, ни чековой книжки. Спасибо тебе, Эрик Орнстайн!.. Высыпая из кошелька последнюю мелочь, чтобы расплатиться за покупку, я с тоской думаю, что теперь придется тащиться пешком до студии Ай-би-эн. Раздраженная, злая и озабоченная, я отхожу от кассы и медленно выхожу из магазина. Брайн следует за мной всего в нескольких шагах.
Я почти была готова обернуться, чтобы подождать его и взять под руку, как вдруг услышала у себя за спиной:
– Какая у тебя роскошная жопа, Мэгги!
Я споткнулась, и опять совершенно непреднамеренно. Однако я снова симулирую возмущение, когда бросаю в ответ:
– Несомненно. Но профиль у меня куда лучше. Почему бы вам не идти рядом со мной, чтобы хотя бы бросить на него взгляд?
– Нет уж, – ответил он после небольшой паузы. – Лучше я полюбуюсь на вас сзади.
Тогда я остановилась и закусила нижнюю губу. Я и сама не знала, чем все это может кончиться, однако явственно ощутила, что мои трусики успели увлажниться.
– Брайн, – пробормотала я, – мне нужно поспешить на студию. Я опаздываю.
– Ну так пойдем, – сказал он, беря меня за руку. – Моя машина здесь неподалеку. Я тебя довезу.
Машина уже энергично пробиралась по переполненным улицам, когда Брайн поинтересовался:
– А когда ты сегодня сматываешься с работы, Мэгги?
Я слегка приподняла подбородок и покраснела.
– Сматываюсь с работы? – тихо повторила я.
Но все и так было яснее ясного. Даже если Брайн «сматывается», а Мэгги «уходит» с работы, дела это не меняло. К такому простому умозаключению пришла Мэгги Саммерс после недолгого аналитического размышления.
Пробившись сквозь уличные заторы со сноровкой заправского полицейского патрульного, Брайн подкатил к студии Ай-би-эн. Едва коснувшись пальцем моих губ, он скорее сообщил, чем спросил:
– Я заеду за тобой в семь.
Неохотно кивнув, я подумала о том, что диктаторские замашки в природе мужчины и что по отношению к женщине они допустимы лишь в одном случае – если женщина позволила себя увлечь в такое укромное место, где мужчина начинает ее страстно домогаться. Жизнь не так приятна, если нет взаимного влечения. Женщина так или иначе оказывается в проигрыше. Однако куда хуже, если подавленную и подчиненную женщину насилуют и в других сферах бытия. Хуже – потому что такая форма насилия делает женщину фригидной. Когда в тот день я сидела в машине Брайна, то сознавала, что ему удалось поставить меня в подчиненное положение только потому, что я добровольно подчинилась. А добровольно подчинилась я по той причине, что он был так сексуален, что у меня просто не было другого выбора. Впрочем, было еще кое-что: Брайн Флагерти не имел никакого отношения к тем кредитным карточкам и чековым книжкам, из-за которых я в свое время не могла позволить себе купить пару самых дешевых туфель…
Так или иначе, но мой рабочий день окончился, и я снова оказалась в новом синем «плимуте» Брайна.
– Мы едем в бар на Маспете. Он как раз неподалеку от моего дома, – заявил Брайн. – Спиртное там подают приличными порциями и играют все хиты шестидесятых. Тебе понравится.
Мы приехали в этот кабак, который оказался шумной и тесной комнатой с громадным телевизором, укрепленным в углу под потолком, и длинной полированной стойкой бара, на которую наседала толпа народа. Брайн пробил нам дорогу сквозь эту прорву публики, орудуя локтями, и наконец отыскал свободное местечко где-то в углу, вдали от телевизора. Вклинив меня между двумя незнакомцами, которые приветствовали его столь буйно, что едва не повалили на пол, он заказал пиво для себя и колу для меня.
Когда Брайн заказал вторую порцию пива, я наконец позволила себя уломать и согласилась выпить.
– Будь добр, Мак, даме скотч со льдом, – проинструктировал он бармена, который шустро исполнил заказ и отправил стакан с выпивкой по гладкой стойке прямо в открытую ладонь Брайна.
– А вы – Мэгги Саммерс? – спросил бармен, подходя к нам.
И сразу десятки глаз уставились на меня. Я улыбнулась и кивнула, чувствуя себя весьма неуютно в центре всеобщего внимания. Конечно, это было совсем не то, что я испытывала, попадая в подобную ситуацию вместе с Эриком, но я все же предпочла бы, чтобы меня вообще не замечали.
– Дерни, Мэгги, – сказал Брайн, понимая мое состояние, – и мы отправимся плясать.
Скривившись, я сделала большой глоток. Я всегда ненавидела скотч. Потом мы пошли танцевать.
Танцевали мы под зажигательную «Жаба-Еремей», однако, несмотря на сумасшедший ритм музыки, Брайн и я едва двигались. И несмотря на то, что мы едва двигались, я то и дело наступала ему на ноги. И каждый раз Брайн в ответ крепче прижимал меня к себе, – он обнимал меня с такой силой, что мои ноги едва доставали до пола. А пока мы, можно сказать, танцевали, я успела сделать весьма существенное открытие.
Брайн Флагерти был не просто бравый парень. Он был парень-кремень. Об этом я подумала за секунду до того, как снова погрузилась в свойственные мне аналитические размышления. Нужно заметить, что такие две фазы, как просто «бравый парень» и «парень-кремень», чрезвычайно отличаются друг от друга, даже если они прощупываются сквозь плотную ткань мужских брюк. Просто бравого парня ощущаешь постольку поскольку, тогда как парень-кремень чувствуется как таковой и без всяких оговорок. Если перевести это на научный язык, то просто бравый парень – это промежуточное состояние между мягким и близким к функциональной готовности, а парень-кремень – это просто нечто ни с чем не сравнимое.
Музыка продолжала греметь. С утра у меня во рту не было маковой росинки, за исключением чашки кофе, и я почувствовала головокружение и зверский голод. Я напрасно подумала про еду, поскольку еда ассоциативно приводила меня к мыслям об Эрике, а мысли об Эрике продуцировали чувство вины. Очередная песня закончилась, и Брайн отвел меня обратно к стойке, где прошептал мне на ухо:
– Мой дом тут за углом, Мэгги. Сегодня четверг, а, значит, мой брат Дэнни сегодня работает на своей мебельной фабрике допоздна и вернется домой не раньше одиннадцати.
Я начала что-то говорить, но его рот слился с моим.
– Если мы не слиняем отсюда прямо сейчас, – хрипло добавил он, – в нашем распоряжении останется меньше трех часов…
Куинси уже оделась. Она сидит на краю моей постели и пьет кофе.
– Разве к Ави ты чувствуешь то же самое, что и к Брайну? – спрашивает она.
Я задумываюсь на одну-две секунды.
– Нет, – отвечаю я медленно. – Думаю, я все же любила Брайна, ведь он дал мне то, чего я никогда не знала.
Куинси многоопытно улыбается.
– Интересно, что бы это могло быть, кроме оргазма?
Наступает мой черед улыбнуться.
– Вообще-то, больше ничего. Но и это уже не так мало.
– Ну и что, чувствуешь ты к Ави то же самое, что и к Брайну? – настаивает она.
Ее вопрос озадачивает меня, и я погружаюсь в размышления об этих двух мужчинах. Я любила Брайна Флагерти за то, что с ним я узнала, что такое секс. Он раскрыл для меня самой тайну моего тела. Брайн был словно наваждение – заставляя забывать о времени, пространстве и даже о здравом смысле. С ним я жила лишь физическими ощущениями, о которых раньше и понятия не имела. В это время я даже не была способна осознавать нашу связь как сексуальное влечение – из-за которого многие женщины навлекают на себя неприятности и которое мужчины, в большинстве своем, удовлетворяют, зажмурив глаза. Именно такой была в самом начале и моя связь с Ави Герцогом. Но в отличие от Ави Брайн никогда так нежно не держал мою голову в своих ладонях и не смотрел прямо в глаза, занимаясь со мной любовью.
– Незнание есть счастье, – наконец выговариваю я.
– В каком смысле?
– Как тебе сказать? Тогда с Брайном я не осознавала, что мне удается успешно отделять друг от друга мои душевные и плотские влечения.
– Это из-за того, что душевные влечения ты уже успела познать, а плотские – нет.
– Как это ни смешно, – улыбаюсь я, – но тогда мне казалось, что лучше и быть не может.
– Лучше и быть не может?
– Да! – восклицаю я. – Потому что это повторялось снова и снова, до полного изнеможения.
– Гм, – говорит Куинси. – Значит, тогда ты и познала жизнь. Брайн встретил девушку Мэгги и раскрыл ей новые горизонты, правильно?
– Не совсем так…
Однако я хорошо помню, что отнюдь не стремилась во что бы то ни стало добиться этой сладостной цели. Для мужчин эта цель – главная награда за труды, для женщин – нечто такое, без чего, как многие из них считают, можно и обойтись. Женщины стремятся к таким вещам, как любовь, уважение и замужество. Последнее они считают высшим знаком хорошего к себе отношения.
Но отчасти Куинси была права. Мэгги Саммерс ничего не хотела от Брайна, а Брайн обладал Мэгги с пылом, который не был испорчен никакими практическими соображениями. Оргазм для Мэгги был вещью в себе, несмотря на то, что она уже давно была замужем. В его любви было что-то такое, за чем другие женщины едут в черную Алабаму, куда отправляются вовсе не в поисках мужа.
– Хорошо, – говорит Куинси. – В чем же все-таки дело?
– Может быть, в том, что такое женский оргазм сам по себе. И в том, что на него влияет.
– Кажется, это надуманные проблемы, – отвечает Куинси. – Мы, женщины, допустили, что наш собственный оргазм обсуждают все кому не лень. Просто глупо, что мы позволили так раздуть этот вопрос!
– Гм-м-м… Я понимаю, о чем ты. Нельзя открыть книгу или журнал и не натолкнуться на очередное определение оргазма, которое звучит для тебя как приговор. А постоянные дискуссии, в которых экспертами выступают опять-таки мужчины! Все это совершенно уничтожает интимное содержание наших чувств.
– Но Брайн, я полагаю, даже не читал ни о чем подобном и понятия не имел обо всех этих дискуссиях?
– Он, конечно, не читал и понятия не имел. Однако я-то и читала, и имела! Я почти потеряла покой – из-за того, что чувствовала себя обязанной разрешить все эти вопросы. Я вроде как была вовлечена в эту проклятую дискуссию. Тебе, конечно, хорошо известны эти идиотские вопросы. Существует ли оргазм у женщин? Если он существует, то что это такое? Прямо игра какая-то: оргазмы на любой вкус. Куинси смеется.
– Ага! Клиторальные и вагинальные. Причем вдруг находится умник, который с апломбом, как о непреложной истине, заявляет, что последних вообще не существует в природе. Я уж было удивляться начала, как это только со мной происходит то самое, чего в природе не существует. Может, со мной что-то не так?
– Вот видишь, – подхватываю я. – Я чувствовала то же самое… И все-таки есть что-то большее, чем оргазм, – добавляю я.
– А кто утверждает обратное? – удивляется Куинси. – Разве я говорю, что оргазм – это все?
– Нет, не все… – медленно отвечаю я. – Как только появляется тот, кто дает нам что-то еще…
– Ты имеешь в виду компенсацию? – улыбается Куинси.
– Скорее то, что начинаешь ценить в более зрелом возрасте.
– Значит, одного секса недостаточно, – вздыхает Куинси. – Но когда он есть – все-таки это неплохая вещь, а?
– Был, есть и будет неплохой вещью, – отвечаю я. – Но это еще не все…
– Оргазм не кажется венцом творения, даже когда вдруг открываешь, что он существует и ты можешь его испытывать. Он просто был, и больше не о чем говорить. – Куинси делает паузу. – Знаешь что? Я думаю, что все дело именно в его сиюминутности.
И все же, оглядываясь назад, понимаешь: незнание есть счастье. Другими словами: когда человек счастлив, он этого не замечает… По крайней мере, в эту минуту мне кажется, что Брайн был именно тем человеком, который ни о чем таком не задумывался и потому был счастлив.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53