Будем надеяться на то, что удастся, в конце концов, связаться с Фрэнком Ричардсоном и узнать его авторитетное мнение».
Вероника была готова продать все, что у нее есть, даже дом, потратить все свои сбережения и пригласить лучших специалистов, лишь бы они спасли дочь.
В тот вечер, накануне приезда Валентины, сеньора Монтейро предпринимала еще несколько попыток дозвониться до Ричардсона, но сначала ей отвечала все та же женщина, а потом к телефону не подходили вовсе.
«Значит, это было позавчера. Непременно позвоню сегодня опять…» – решила Вероника.
Она быстрым шагом направилась к автостоянке. Выезжая на проезжую часть, она чувствовала себя спокойно и уверенно, тревожные мысли отступили, к ней вернулась надежда. Несомненно, она победит, несомненно, спасет дочь.
Приехав домой, Вероника заказала по телефону грузовое такси и мысленно прикинула, что именно следует перевезти, чтобы наилучшим образом обставить палату Валентины.
Затем она позвонила в Нью-Йорк, но снова трубку никто не снял.
Такси приехало через полчаса, а с ним – бригада грузчиков.
Вероника дала им необходимые указания, а когда все уже было погружено и Вероника запирала дверь на ключ, ей в голову пришла еще одна мысль. Она вспомнила о наброске Ренуара. «Эта вещь всегда была символом того, что я в жизни чего-то добилась, – думала Вероника. – Я как-то даже говорила Валентине, что ее Хосе никогда в жизни не заработает столько денег, чтобы позволить себе приобрести что-нибудь подобное».
И ей безумно захотелось захватить с собой набросок и повесить в палате. Пусть Валентина смотрит на него, пусть он напоминает ей о родительском доме.
Вероника велела грузчикам ехать к больнице и ждать ее там, а сама вернулась в дом, сняла со стены набросок и аккуратно завернула его в бумагу.
Спустя некоторое время она подъехала к клинике. Рабочие уже наполовину разгрузили машину и ждали дальнейших указаний. Первым делом Вероника отнесла дочери набросок Ренуара. Затем, спустившись вниз, начала энергично командовать грузчиками.
Вероятно, персоналу клиники приходилось сталкиваться с самыми разными пациентами и никакие их прихоти или причуды их родных уже никого не могли удивить. Во всяком случае, никто Веронику ни о чем не спросил и не сделал ни единого замечания.
Она слегка опасалась реакции доктора Альдо, поскольку ей было невдомек, что, наблюдая происходящее, доктор остался весьма доволен: ведь он, судя по всему, на длительный срок заполучил пациентку с интересной историей болезни и к тому же богатую.
– Ну, мама!.. – только и смогла пробормотать Валентина, когда рабочие под руководством Вероники втащили в палату старую кровать, на которой Валентина спала, когда еще училась в школе… Вероника попросила дочь посидеть в кресле, пока она не перенесет постель с больничной кровати на домашнюю.
– Сеньора Монтейро, а куда девать больничную мебель? – спросил один из грузчиков.
– Как куда? – подняла брови Вероника. – Конечно, в коридор.
– Но мы загромоздим проход…
– Ничего страшного, – невозмутимо ответила она. – Мы платим такие деньги за лечение, что можем в данном случае распоряжаться по своему усмотрению. Ведь цена одних суток пребывания в этой больнице значительно превышает цену номера в хорошей гостинице.
Рабочие вынесли ненужную мебель в коридор и расставили вдоль стен. Медсестры подняли было шум, но Вероника быстро их утихомирила.
– Меня не интересует, что вы сделаете с этой мебелью и куда ее поставите… В этой палате лежит моя дочь, и я хочу, чтобы у нее в палате была домашняя обстановка.
Возмущенные медсестры целой делегацией направились к доктору Пабло Альдо, но он успокоил их и приказал санитарам убрать вынесенную в коридор мебель.
– Главное, чтобы пациенты были довольны и не было никаких жалоб, – мудро решил доктор.
В палате Валентины стало довольно уютно.
– Ну вот, совсем другое дело, – сказала Вероника, спрыгивая с табуретки на пол. – Теперь и я бы с удовольствием осталась здесь.
Валентина закрыла глаза. Мать снова, сама того не желая, допустила бестактность. «Так мог сказать только здоровый человек», – печально подумала Валентина.
Тем временем Вероника любовалась результатами своего труда. Только что она прицепила к карнизу плотные цветастые занавески, которые два часа назад сняла с окна в кухне. «Если для мужчины символом дома является кресло, где он может почитать газету, что для женщины это, безусловно, кухня, – рассудила сеньора Монтейро. – Пусть занавески будут у дочери, а я… Ну что же, если у Габриэля Альварадо остался ко мне хоть какой-то интерес, его можно поздравить. Он получил прекрасную возможность подглядывать за мной».
Вероника с удивлением осознала, что мысль о Габриэле не вызвала в ней прежнего волнения. «Конечно, время идет, – вздохнула она, – и скоро я буду вспоминать знакомство с ним как один из забавных эпизодов моей жизни». Вместе с тем она испытывала чувство сожаления.
«Это оттого, что я рассуждаю о Габриэле как о потере», – пришла к выводу Вероника. Она посмотрела на дочь и покраснела. Нет, нельзя тратить душевные силы на любовные переживания. Она обязана целиком посвятить себя дочери!
Вероника вновь окинула палату довольным взглядом.
Двое рабочих вешали на стену набросок Ренуара.
– Осторожно! – подскочила к ним сеньора Монтейро, когда один из рабочих, вбивая в стену гвоздь, едва не заехал по краю рамы молотком. – Эта картина стоит во много раз больше, чем вы оба сможете заработать за всю жизнь!
Рабочие одновременно хмыкнули, как показалось Веронике, с недоверием.
– Да-да, не сомневайтесь, дорогие мои, – гордо вскинула голову сеньора Монтейро. – Не говорю вам истинной цены только потому, что вам незачем знать такие подробности. Будете плохо спать по ночам.
– Мама, – раздался тихий голос дочери, – я устала. Пусть они выйдут.
Вероника стала немедленно выпроваживать рабочих.
– Спасибо, спасибо, а теперь идите. Пожалуйста, быстрее, разве вы не видите, больная устала?..
– Сеньора Монтейро, ведь мы еще не повесили картину…
– Не беда, дайте ее мне. – Вероника положила картину на диван. – Ну вот, а теперь – до свидания.
– Но вы еще не расплатились с нами, – напомнил старший.
– Ах, извините! – Вероника на несколько секунд вышла с грузчиками в коридор, откуда вернулась, сияя.
– Ну что, мама, – встретила ее вопросом Валентина. – Все денежки отдала?
– О чем ты говоришь?! – расстроилась Вероника. – Я ничего для тебя не пожалею!
Дочь скептически улыбнулась.
– Мама, мне помнится один телефонный разговор… – Она сделала паузу, потом махнула рукой. – Ну да ладно! Не будем сейчас об этом, поскольку у нас есть гораздо более важные темы для разговора… Мама!
– Что, дорогая? – Вероника почувствовала, что дочь хочет спросить о чем-то, что ее мучает. И не ошиблась.
– Скажи, ты в самом деле веришь в то, что я выйду из этой палаты, или устраиваешь уют в камере для пожизненного заключения?
Вероника, не торопясь с ответом, медленно приблизилась к кровати и села.
– Валентина, – она положила ладонь на руку дочери и заглянула в ее глаза, полные слез, – ты уверена в том, что твоя болезнь неизлечима?
Валентина внезапно почувствовала, что у нее нет сил сказать ни «да», ни «нет». Она лишь всхлипнула.
– Послушай меня, – продолжала Вероника. – И сеньор Хорхес, и сеньор Альдо говорят примерно одно и то же. Но я устала слушать их объяснения и, самое главное, ждать от них результата. Поэтому я приготовила тебе сюрприз.
– Сюрприз? – недоверчиво переспросила Валентина. – Я уже забыла, что от жизни можно ждать сюрпризов… По крайней мере – приятных.
– И тем не менее, – в голосе Вероники зазвучали торжествующие нотки. – Речь идет о мистере Фрэнке Ричардсоне, специалисте по онкологическим заболеваниям, который был приятелем твоего отца.
Валентина нахмурилась.
– Ах, вот ты о чем! Ну что же, может быть… – Вдруг она встрепенулась и спросила с явно заинтересованным видом: – А что, сеньор Ричардсон будет проездом в Мехико?
Вероника решила сказать правду.
– Нет, Валентина, Фрэнк, судя по всему, сейчас у себя дома, то есть в Нью-Йорке. Я попробую пригласить его сюда, чтобы он поставил тебе диагноз, которому можно будет верить.
– Ты полагаешь, это будет лучше? – с горечью произнесла дочь.
– Что ты имеешь в виду? – не поняла Вероника.
– Ну, если диагноз будет окончательный… Ведь если сеньор Ричардсон скажет, что у меня рак, не останется никакой надежды.
Мать не нашлась, что ответить.
– И стоит ли беспокоить людей за тридевять земель отсюда? Разве судьба какого-то одного человека стоит таких хлопот и забот? Что значит моя болезнь в сравнении с теми несчастьями, которые каждый день творятся в мире.
– Думай, что хочешь, дорогая, но я сделаю все, чтобы вытащить тебя отсюда, – твердо сказала Вероника.
18
Валентине нравился набросок Ренуара, во всяком случае, гораздо больше, чем физиономия доктора Пабло Альдо, чья голова заслоняла картину во время обхода. Несмотря на то, что доктор появлялся неизменно веселым и бодрым.
«Ему явно не хватает чуткости, – печально размышляла Валентина, – иначе он бы давно понял, что непозволительно появляться перед больными с такой жизнерадостной улыбкой, с такими шуточками, с этими его постоянными подмигиваниями. А его походка… Он ходит быстро, легко, словно юноша, хотя на самом деле ему далеко за пятьдесят. Он просто пышет здоровьем».
Доктор Альдо заходил в палату, шутливым тоном уверял Валентину, что она сегодня прекрасно выглядит, плохо скрывая равнодушие, справлялся о самочувствии. Затем он произносил загадочную фразу: «Дождемся завтрашних результатов» – и удалялся.
Так повторялось изо дня в день, неделя за неделей. И потому Валентина была не столько обеспокоена, сколько изумлена, когда через месяц доктор зашел к ней в палату без привычной улыбки на глуповатом лице. К тому же в отличие от обыкновения Пабло Альдо появился один, без своей свиты, состоящей обычно из врачей пониже рангом и из медсестер.
Сложив руки на животе, подобно одиноким кавалерам, подпирающим стены на танцах, доктор в ответ на немой вопрос, застывший у Валентины в глазах, прокашлявшись, сказал:
– Реакция на препараты, которые мы применяли, к сожалению, не оправдала наших ожиданий.
Валентина не сразу осознала значение сказанного. Доктор Альдо продолжал:
– Не будем отчаиваться, – бодро заявил он. – У нас еще есть экспериментальные препараты, и мы обязательно прибегнем к ним.
Валентина заплакала. Доктор сделал паузу, и женщина хотела что-то сказать, но не смогла.
– Однако… – вновь заговорил врач. И это слово было произнесено с особой весомостью. – На тот случай, если вы станете инвалидом или не сможете дальше управлять своими делами, я думаю, сеньора Карреньо, жизненно важные решения вам следует принять сейчас…
На лице доктора снова появилось беспечное выражение. Было очевидно, что ему больше нечего сказать.
Валентина отвернулась и посмотрела в окно, на синее небо и высоко парящую над городом птицу.
Она вздохнула и перевела взгляд на доктора.
– Отойдите, пожалуйста, – прошептала она.
– Что, что? – не расслышал Пабло Альдо.
– Я прошу вас отойти чуть в сторону, – повторила женщина громче. – Вы заслоняете мне картину.
Доктор машинально обернулся, оценивающе взглянул на Ренуара и сделал шаг в сторону.
– Большое спасибо, – проговорила Валентина.
Снова наступила тишина.
– У вас есть какие-либо вопросы, сеньора Карреньо? – нарушил молчание доктор Альдо.
Она отрицательно покачала головой.
Но доктор медлил, не уходил.
– Я поняла, – Валентина утерла слезы. – Я отлично поняла ваши слова. Я должна подумать, как мне поступить с детьми… Что с ними будет дальше? – Внезапный спазм сжал ей горло и не дал говорить. Невероятным усилием воли Валентине удалось успокоиться и окрепшим голосом произнести: – Будьте добры, позвоните моей матери. Пусть она придет сюда вместе с детьми.
Доктор Альдо молча кивнул и медленно вышел из палаты.
Едва он скрылся за дверью, Валентина разразилась рыданиями.
Очутившись в коридоре, врач перевел дух.
«Я так и знал… – подумал он. – Эта сеньора восприняла все так, словно я сообщил ей, что все безнадежно и она скоро умрет». Доктор Альдо посмотрел на часы и пошел вперед по коридору. «Как бы там ни было, позвонить ее матери я смогу лишь по окончании обхода…»
* * *
Увидев, который час, Вероника вскочила со скамьи в коридоре и устремилась к стойке, за которой дежурили медсестры.
Вероника провела в больнице всю ночь.
Валентину мучили боли, и большую часть ночи ни она, ни Вероника не сомкнули глаз. Лишь под утро Вероника забылась сном.
На посту сидели две медсестры. Одна из них чем-то напоминала подругу Валентины, Марианну, хоть и была жгучей брюнеткой. Другая девушка была посветлее и пополнее.
– Извините, пожалуйста, – подбежав к стойке, быстро заговорила Вероника. – Но моей дочери пора делать укол, уже десять часов.
Девушка, похожая на Марианну, что-то писала. Она подняла голову и вежливо улыбнулась Веронике.
– Сейчас, сейчас! Одну минутку… Подождите, пожалуйста…
Вероника застучала ладонью по стойке:
– Но уже начало одиннадцатого. Вы и так опоздали на несколько минут! Сейчас же сделайте моей дочери укол!! Ее мучают боли! Почему она должна терпеть?..
Девушка застыла, недоуменно глядя на Веронику, и та обратилась ко второй сестре.
– Будьте добры, поймите меня, уже более десяти часов… Почему моя девочка должна мучиться?..
Светловолосая медсестра продолжала сидеть.
– Простите, – сказала она, – ваша дочь – не моя больная…
– Что? – вскричала Вероника. От досады она топнула ногой. – Вы разве не понимаете? Моей дочери больно! – Ее крик разнесся по всему этажу. – Уже десять часов! Даже больше десяти!! Почему вы не делаете укол?! Я спрашиваю, почему вы не делаете укол? Почему моя девочка должна терпеть боль?..
Обе девушки вскочили со своих мест, но остались неподвижно стоять, словно крик посетительницы их загипнотизировал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61