Катрин была дотошна, но не педантична. Если она составляла каталог выставки, там не было ни одной погрешности, ни одной опечатки. Всегда спокойная, уравновешенная, она никогда не повышала голоса, никогда не жаловалась, если приходилось работать, забывая о времени. Отлично удавались ей и переговоры с художниками и коллекционерами. Клиентам нравилась эта молодая красивая женщина, умевшая внимательно слушать и давать хорошие советы.
Со временем ее стали отправлять в командировки – в Париж, Лондон, Кельн. Единственный город, куда она наотрез отказывалась ездить, был Рим. Если деловая поездка продолжалась больше недели, Катрин брала с собой дочку и няню. Она любила бывать в Европе. Иногда Старый Свет казался ей куда симпатичнее Америки. Но родным городом для нее по-прежнему оставался Нью-Йорк.
Характер работы определял и стиль жизни. То и дело приходилось присутствовать на вернисажах, банкетах, деловых обедах. Так что возможностей познакомиться с мужчинами у Катрин было предостаточно. Она совершенно естественно относилась к представителям противоположного пола, но если те пытались перевести отношения в иную плоскость, Катрин вежливо, но категорично останавливала их.
– Не тратьте слов, эта тема меня не интересует.
И говорила она таким тоном, что у потенциального ухажера не оставалось и тени сомнения: это не кокетство, а действительно отказ.
Гораздо проще для нее было общаться с женщинами и гомосексуалистами.
Катрин понимала, что идеи феминизма так или иначе довлеют над ней, хотя в женском движении активно она не участвовала. Приятно было думать, что она кует судьбу собственными руками, сама делает осознанный выбор. Окружающим казалось, что Катрин – женщина мужественная и самостоятельная: одна воспитывает ребенка, делает успешную карьеру.
На самом деле все было не так, и Катрин прекрасно это понимала. Просто со временем она привыкла к такому своему образу, он ее вполне устраивал. Она занялась современным искусством, отказавшись от специализации по Ренессансу, потому что хотела порвать с Римом, с миром, который ассоциировался у нее с Карло. Однако теперь, годы спустя, Катрин почти уверила себя, что ее решение объяснялось чисто эстетическими причинами. Ей нравились ясные, четкие линии современного искусства, интеллектуальность концептуализма, ироничность поп-арта. Все это было ей куда ближе, чем плотский мир Возрождения, где царствовали грех и святость.
Лишь двое людей временами напоминали Катрин о том, что она не такая, какой ее видят окружающие. Это были Жакоб и Натали.
Когда дочери было шесть лет, она как-то спросила за воскресным обедом:
– Мамочка, почему я – единственная девочка в классе, у которой нет папы?
Катрин переглянулась с Жакобом и Лео, пришедшими в гости по случаю воскресенья. Темные глазки Натали – глаза Карло – смотрели внимательно и серьезно.
– Я ведь рассказывала тебе, детка, папа умер, когда ты была совсем маленькая, – ровным тоном ответила Катрин, не опуская глаз.
Натали нахмурилась и оттолкнула тарелку.
– Когда люди умирают, они больше не возвращаются, – задумчиво сказала она.
– Правильно, деточка. Они больше не возвращаются.
Катрин смотрела на маленькое личико, на сосредоточенно нахмуренный лоб; ей очень хотелось обнять и поцеловать дочку. Но не стоило отвлекать девочку от ее размышлений – пусть попытается разобраться в этом сама.
– Значит, у меня никогда не будет папы? – спросила Натали, и на глазах у нее выступили слезы.
– Ну уж «никогда», – утешил ее Жако. – Может быть, мы еще раздобудем тебе папочку.
Он подмигнул.
Девочка немедленно вскарабкалась ему на колени.
– Дедушка, а ты не можешь быть моим папой? Наверно, нет. Дедушки не бывают папами. Дядя Лео тоже не может. Да? – Она серьезно посмотрела на Лео.
– Не могу, – развел руками тот.
– Жаль. Мне нужен свой собственный папа, как у других девочек.
Она обняла Жакоба за шею.
– Ничего, когда-нибудь у тебя появится папа.
Катрин с шумом отодвинула стул и ушла на кухню, чтобы принести пудинг, на приготовление которого потратила все утро.
Вечером, когда девочку уложили спать, Катрин обрушилась на отца:
– Перестань пичкать ребенка сказками про папочку. Не будет у нее никакого отца!
– Но почему? – удивленно воззрелся Жакоб на свою дочь. – Не собираешься же ты вечно ходить в трауре?!
– Я уже тебе говорила, я не в трауре.
– В чем же тогда дело? – Он налил в бокал вина, протянул дочери и стал терпеливо ждать, пока она подыщет слова для ответа. – Так в чем дело, Кэт?
– Ни в чем.
Она потупила взгляд.
– Ты что, стала мужененавистницей? – мягко улыбнулся он.
– Вовсе нет!
– Так в чем же дело? – настаивал Жакоб.
– Просто я не встретила человека, который мне бы понравился.
– Понятно, – кивнул отец, хоть явно не поверил.
– Не нужно разговаривать со мной таким тоном! – возмутилась Катрин. – Ты, по-моему, тоже не торопишься снова жениться.
Жакоб задумчиво поднес к губам бокал.
– Я старый человек. Это разные вещи. К тому же я не отгораживаюсь от жизни, как ты. – Он покачал своей седой львиной шевелюрой. – Ах, моя маленькая Кэт, иногда человек должен уметь расслабляться. Иначе… – Он не договорил.
Но тот день был исключением. Обычно встречи отца и дочери проходили мирно и по-дружески. Катрин давно уже избавилась от болезненной ревности по отношению к Жакобу. Между ними установились нормальные благожелательные отношения. Но после этой беседы Жакоб взял за правило приводить с собой по воскресеньям кого-нибудь из друзей-мужчин – молодых, симпатичных, умных. В их присутствии Катрин словно покрывалась коркой льда. Она была не в силах выносить многозначительные взгляды, которые бросали на нее Жакоб и Натали. От этого она злилась, устраивала отцу сцены.
И Лео тоже, словно сговорившись с Жакобом, всякий раз бывая в Нью-Йорке, стал приводить с собой кого-нибудь из друзей. Катрин раздраженно выговаривала ему:
– Я тебе не рекламный продукт!
– А зря, – спокойно заявлял он.
– У тебя на пальце тоже нет обручального кольца!
– Такая уж у меня работа, – пожимал плечами Лео. – Но у тебя никаких оправданий быть не может. Подумай о Натали.
Чтобы как-то скрасить эти «смотрины», Катрин стала приглашать по воскресеньям Бетти Александер. После того разговора в автобусе они стали хорошими подругами. У Бетти был сын, которого звали Тим, плод ее первой любви. Бетти не захотела делать аборт, и теперь растила сына в одиночестве. Тим был всего на два года старше Натали, и дети отлично проводили время друг с другом. Женщинам тоже было интересно друг с другом. Катрин могла обсуждать с Бетти все что угодно. Они говорили самозабвенно и о работе, и о детях. Хотя теперь считалось модным обсуждать освобождение женщины, а не радости семейной жизни.
Когда Катрин познакомилась с Бетти, работавшей секретаршей у юриста, та находилась в очень тяжелом финансовом положении. Катрин всегда была щедра со своими друзьями. Она предложила Бетти довольно значительную сумму в долг, на которые мать и сын смогли купить приличную кооперативную квартиру. Точно так же Катрин в свое время помогла семье Дорин. От Карло ей досталось значительное наследство. Поначалу она хотела отказаться от этих денег, чтобы начисто разорвать нити, связывавшие ее с прошлым, но Томас Закс убедил ее, что это глупо. «Почему ваша дочь должна страдать из-за вашего уязвленного самолюбия?» – сердито спросил он, и Катрин была вынуждена признать его правоту. Тем не менее она старалась не тратить на себя ни гроша из этих денег – новая квартира, например, была записана на имя дочери.
Зимой 1975 года у Катрин было особенно много работы. Несколько недель они с Бетти не виделись, а потом все-таки встретились в кафе. Бетти выглядела очень взволнованной.
– В чем дело, Бет? – спросила она. – Проблемы с поклонниками?
В отличие от Катрин Бетти не избегала контакта с мужчинами, но большинство ее кавалеров в мужья никак не годились. Бетти со смехом рассказывала о перипетиях своей интимной жизни.
– Нет, дело не в этом.
Бетти помялась, потом, откинув со лба прядь светлых волос, взглянула Катрин в глаза и выпалила:
– Я решила расстаться со свободой.
– Ах вот оно что. – Катрин отвела взгляд. – И кто же этот счастливец? – спросила она с деланной легкостью.
– Дейв. Дэвид Томпсон. Кажется, я тебе про него рассказывала. Он младший партнер в нашей юридической фирме. У них с Тимом сложились прекрасные отношения.
Бетти говорила скороговоркой, словно оправдываясь.
– Я очень за тебя рада, – поспешила сказать Катрин, и сама почувствовала, что ее голос звучит фальшиво.
Ей хотелось заплакать, почему-то было такое ощущение, словно ее предали.
Бетти обняла ее за плечи:
– Я знаю, что ты сейчас чувствуешь, дорогая. Но скоро придет и твой час.
– Нет, Бетти, – с горечью ответила Катрин. – Я этого совсем не хочу.
Через несколько недель после Нового года Катрин взяла Натали и на машине повезла ее в Бостон – в гости к Томасу. За годы, прошедшие после возвращения из Европы, Катрин и Томас стали настоящими друзьями. Она давно уже забыла о произошедшей между ними ссоре, а ее ребяческая выходка с предложением руки и сердца нередко служила им предметом для шуток. Закс не расспрашивал ее о покойном муже – достаточно было того, что он понял: ее брак был несчастливым. Через год после смерти Карло Томас процитировал ей слова Витгенштейна: «Смерть не является частью жизни». Тем самым он хотел сказать, что пора ей заняться каким-нибудь делом.
Сидя за рулем, Катрин вспомнила, каким менторским тоном он произнес эти слова, и улыбнулась. Томас был ее наставником, единственным близким другом, с которым всегда можно было поделиться мыслями об искусстве и своей профессии. Кроме того, Закс, как и Жакоб, был без ума от Натали – заваливал ее подарками, разговаривал с ней, как со взрослой, читал ей вслух сказки братьев Гримм, разрешал играть со своими бесценными игрушечными городками, в которые когда-то была так влюблена Катрин.
Иногда Катрин думала, что все проблемы были бы решены, если бы она вышла замуж за Томаса. Это удовлетворило бы всех – и Жакоба, и Лео, и Натали. Из Закса получился бы идеальный муж и идеальный отец. Но время для такого шага, увы, миновало. Два года назад, когда от Томаса ушел его английский дворецкий, он нанял экономку, которую, как подозревала Катрин, использовал не только по прямому назначению. Это была пухлая блондинка лет сорока, похожая на фарфоровую пастушку. Говорила она с южным акцентом, держалась всегда вежливо и предупредительно, но Катрин инстинктивно чувствовала, что за неизменной улыбкой чувствовалась железная воля.
Эту женщину – Сусанну Холмс – Катрин с самого начала невзлюбила. У экономки была действующая на нервы привычка появляться в комнате именно тогда, когда у Катрин с Томасом начинался какой-нибудь серьезный разговор. Она без конца «ставила на место» игрушки Натали и так фальшиво сюсюкала с девочкой, что Катрин выходила из себя. Правда, Сюзанна Холмс прекрасно справлялась со своими обязанностями, но Катрин не раз спрашивала себя – как может Томас уживаться с этой отвратительной особой.
В конце концов Катрин стала приезжать в Бостон реже. Она и Томас встречались в Нью-Йорке – вместе ужинали, ходили на вернисажи, отправлялись гулять куда-нибудь вместе с Натали. Но на сей раз Катрин решила сама нанести ему визит. Слишком уж давно они не виделись. В последнее время Закс стал появляться в Нью-Йорке редко, и Катрин вдруг пришло в голову, что он уже в довольно преклонном возрасте. Ей казалось, что за годы знакомства Томас почти не изменился, однако в этом году ему должно было исполниться семьдесят.
– Шаци! Натали! Добро пожаловать.
Он сам открыл им дверь, и девочка сразу бросилась ему на шею.
Катрин улыбнулась. Ей нравилось, что дочь растет такой жизнерадостной и раскрепощенной. Здоровая, счастливая девочка, так мало похожая на маленькую Катрин. Слава Богу, ребенок живет в нормальных условиях. Хотя в этом Катрин никто не упрекнет. Тут она с удивлением подумала, что эта мысль, пожалуй, продиктована жалостью к себе.
– Пойдемте-пойдемте, мои красавицы. Сначала пообедаем, а потом, пока еще не стемнело, нам нужно слепить снеговика. Я уже проверял – снег в саду самый подходящий.
Томас оживился, он много шутил, смеялся, и смех его был легким и беззаботным. Казалось, что он ровесник Натали.
Обед подала не Сюзанна, а какой-то незнакомый молодой человек.
Натали с аппетитом накинулась на суп и рогалики, едва успевая отвечать на расспросы Томаса – про школу, про уроки танцев и так далее.
Когда слуга вышел, Катрин с любопытством спросила:
– Вы что, уволили Сусанну?
Томас усмехнулся.
– Нет, она отправилась к сестре. Завтра вернется. Я знаю, Шаци, что вы ее терпеть не можете. – В его глазах зажглась лукавая искорка. – Уж я-то умею читать истинные мысли на этом непроницаемом личике.
– Мама лучше всех, – объявила Натали, уловив в этих словах критическую нотку. – Она почти идеальная.
Томас скорчил такую гримасу, что девочка звонко расхохоталась.
После обеда они играли в парке и соорудили огромного снеговика, а затем, по предложению Натали, еще и снежную бабу – чтобы ему было веселей.
– Ну вот, – удовлетворенно резюмировала девочка, стягивая рукавички. – А завтра мы слепим им снежных детишек.
Томас со значением взглянул на Катрин.
После прогулки они играли в «монополию», ужинали, а потом Томас читал девочке сказки. Она уже умела читать сама, но по-прежнему очень любила, чтобы Закс садился рядом с ней возле камина и читал вслух. Уложив ребенка, Катрин и Томас поговорили о делах, о решении Закса продать свое издательство.
Неожиданно Томас сказал:
– Мне кажется, Шаци, у вас какой-то измученный вид.
Катрин пожала плечами:
– Много работаю. А может быть, уже возраст сказывается. – Смех ее прозвучал несколько искусственно. – Как вам известно, мне уже тридцать.
– Да уж, возраст преклонный, ничего не скажешь, – улыбнулся он и перевел разговор на другую тему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52