– Деньги для фильма я нашел – обратился к продюсерской компании, готовой взять на себя расходы.
– И они вложат деньги в твою картину? – скептически спросил дядя.
Алексей кивнул.
– Да. Мы уже составили график съемок. Они начнутся через месяц и будут происходить на Сицилии.
Джисмонди-старший насупился, а потом вдруг расхохотался.
– Узнаю своего сына. Вечные тайны. Надо за это выпить. Давай откроем бутылку самого лучшего шампанского.
Он хлопнул Алексея по спине.
Они наполнили бокалы. Реакция дяди удивила и обрадовала молодого человека.
– Скажи мне, – лукаво посмотрел на него Джанджакомо. – А почему ты не обратился за финансовой поддержкой ко мне?
– У нас же нет продюсерской компании, – пожал плечами Алексей.
– Понятно… – Джанджакомо смотрел на него задумчиво. – А сколько времени тебе понадобится на съемки?
– Думаю, с полгода.
– Знаешь, Алексей. – Дядя отхлебнул из бокала и печально вздохнул. – Должен перед тобой покаяться. Помнишь, мы когда-то повздорили с тобой из-за фашистов? Так вот, должен признать, ты был прав. – Он почесал затылок. – Я ошибался. Фашисты и в самом деле набирают силу. Они бросают бомбы, выпускают на улицы банды головорезов, имеют покровителей в высоких сферах. Подумать только, сегодня, в 1972 году, почти девять процентов итальянцев проголосовали за неонацистов! Не могу в это поверить. – Он грустно покачал головой. – Да. Я был не прав.
– Спасибо, что признаешь это, – негромко произнес Алексей.
Съемки вместе с монтажом заняли семь месяцев. Это было счастливое время. Большую часть этого периода Алексей провел в маленьком приморском городке, на западе Сицилии. Трудно было сказать, какой период работы был более творческим – работа со съемочной группой, совместными усилиями пытавшейся создать подобие реального мира, или долгие часы, проведенные в полумраке монтажерной, где куски пленки складывались в единое целое, создавая иллюзию реальной жизни. Алексей чувствовал, что никогда еще не был так счастлив, свободен и уверен в себе.
Роль главной героини, которую Алексей про себя называл Франческой, сыграла молодая актриса Джульетта Капистано. Алексей и не подозревал, как это сложно – работать с актерами. Нужно знать лицо исполнителя в мельчайших деталях – движение губ, бровей, мимику, жестикуляцию. Лица и тела актеров снились ему по ночам, а в ирреальном мире, именуемом «киносъемками», сон и явь вскоре становились неотличимы друг от друга.
Уже через неделю он без памяти влюбился в Джульетту. Возможно, в ее лице он пытался воскресить образ Франчески. Они встречались тайком и занимались любовью – сначала застенчиво, а потом неистово, всецело отдаваясь знойной атмосфере этого пылкого острова. Алексей не раз задумывался об этой иронии судьбы: призрачный мир киносъемки позволял осуществить то, чему не суждено было свершиться ни в реальной жизни, ни на экране. Образ Джульетты наложился на образ Франчески, и в последующие годы Алексей уже не мог отделить их друг от друга.
После конца съемок, холодной миланской осенью, он несколько раз встречался со своей пассией, но его ждало жестокое разочарование. Оба с грустью поняли, что роман окончен. Джульетта снималась в новой роли, а для Алексея она все еще продолжала оставаться киногероиней, женщиной с Сицилии.
Теперь, когда идея, не дававшая Алексею покоя столько лет, осуществилась, он остался как бы не у дел. В голове начали возникать новые замыслы.
Дядя хотел, чтобы он вернулся на работу в концерн, и проявлял изрядную настойчивость. По Италии прокатилась волна забастовок. Джисмонди-старший утверждал, что они спровоцированы агитаторами экстремистского толка из числа прежних приятелей Алексея.
– Если ты и в самом деле так считаешь, неужели ты думаешь, что я буду помогать тебе в борьбе против собственных товарищей? – недоверчиво посмотрел на него Алексей. – Вряд ли ты можешь на это рассчитывать.
– Я хочу, чтобы ты вернулся ко мне на работу, и больше ничего. Иногда, если возникнет такая необходимость, я попрошу тебя выступить посредником в производственных конфликтах. Тебе проще общаться с этими людьми, ты умеешь говорить на их языке.
– А почему ты так уверен, что я непременно буду отстаивать интересы компании? Это даже оскорбительно. Вполне возможно, что я приму сторону твоих оппонентов.
Джанджакомо помолчал, а потом сказал:
– Я думаю, ты будешь руководствоваться присущим тебе чувством справедливости. Тебе отлично известно, что я не какой-нибудь кровожадный эксплуататор. С моей точки зрения, все, что хорошо для рабочих, идет компании на пользу.
– А вдруг я предложу тебе перевернуть вверх тормашками всю устоявшуюся иерархию? Что, если я потребую, чтобы прибыли делились поровну? – поддразнил его Алексей.
– Чушь! Студенческая демагогия и анархистские фантазии. Ты сам в это не веришь. Подумай хотя бы о том, как делался твой фильм. Ты что, руководствовался соображениями наивного коллективизма? Может быть, звукооператор решал у тебя, когда и где снимать очередной эпизод? Гримерша говорила актрисе, какие реплики ей подавать? И еще скажи, удалось бы тебе найти актеров на главные роли, если бы ты платил им столько, сколько массовке? Так что не неси ерунды.
– Ты слишком все упрощаешь. Конечно, уравниловки быть не может. Но я внимательно выслушивал и звукооператора, и прочих сотрудников, если они были недовольны своей зарплатой и условиями быта. И потом, мы все ели за одним столом. Вряд ли стоит сравнивать огромный концерн с киносъемочной группой, – добавил Алексей. – Это не одно и то же.
Но Джисмонди-старший хотел довести свою мысль до конца.
– Прибыль от проката картины вы, наверно, тоже поделите поровну?
– Вряд ли. Это решаю не я, а продюсерская компания. Ведь картину финансировала она.
– И если бы картину финансировал ты, уверяю тебя, что львиную часть прибыли ты забрал бы себе. Ведь тебе нужно снимать следующую картину, верно? То же самое относится и к концерну. Не будет прибыли, не будет и компании. А не будет компании, не будет рабочих мест для твоих пролетариев.
Алексей улыбнулся. Все эти аргументы были ему хорошо знакомы. У него не осталось иллюзий относительно революционной ломки капиталистической системы, однако ее вполне можно было совершенствовать и улучшать.
– Я подумаю о твоем предложении, – сказал он. – Но у меня тоже есть к тебе просьба.
Он достал аккуратную папку и протянул дяде.
– Я предлагаю создать в рамках концерна «Джисмонди» продюсерскую компанию. Это будет фирма, занимающаяся рискованным бизнесом, но и в нем есть свои плюсы. Здесь документы с подробным бизнес-планом. Раз уж ты не хочешь меня отпускать, давай попробуем установить взаимовыгодное сотрудничество. Ты изучишь мое предложение?
Джанджакомо громко расхохотался.
– Я всегда знал, что ты умеешь торговаться. Ты мне, я тебе, так, сынок? – Отсмеявшись, дядя пообещал: – Я внимательнейшим образом изучу твое предложение.
Вскоре Алексей переместился в собственный кабинет, находившийся на верхнем этаже главного здания концерна. В его обязанности входило выступать посредником при производственных конфликтах между коллективом и администрацией, а также руководить продюсерской компанией.
Секретарша сообщила по интеркому:
– Синьор Джисмонди, женщины пришли. Вы готовы их принять?
– Пусть минутку подождут.
Алексей быстро просмотрел список их требований еще раз. Что-то новенькое, с подобным ему сталкиваться еще не приходилось.
В дверь вошли три женщины, и Алексей вежливо встал. Впереди шествовала пожилая матрона с круглым добродушным лицом. За ней – молодая работница с аккуратным пучком на затылке, в скромном, опрятном платьице. Шествие замыкала девица с копной ярко-рыжих волос, вспыхнувших ярким пятном среди однотонного интерьера офиса. Тонкое веснушчатое лицо, гибкая, подвижная фигурка. На первый взгляд девушке был лет восемнадцать, не больше.
Однако первой открыла рот именно она.
– Это Мария Буора и Бьянка Морелли, – показала она на женщин. – А я – Роза Вентури.
Голос у нее был громкий и уверенный, мало сочетавшийся с обликом.
– Прошу садиться, синьоры. – Алексей показал на заранее приготовленные кресла.
Он заметил, что Роза Вентури уселась на самый краешек.
– Вы знаете, зачем мы пришли, – сказала она, глядя на него спокойными зелеными глазами, и тут же повторила все требования.
– Мы, работницы завода Конти, хотим получать одинаковую с мужчинами зарплату. Для этого необходимо, чтобы были пересмотрены тарифные ставки. Мы требуем, чтобы нам давали возможность выполнять более квалифицированную работу. Мы хотим, чтобы в заводском совете были наши представительницы. Кроме того, мы требуем, чтобы роженицам полагался трехмесячный декретный отпуск с выплатой полной зарплаты и чтобы за ними закреплялись их рабочие места.
Все это было произнесено очень решительно и напористо.
– И это все, синьора Вентури? – иронически осведомился Алексей.
– Нет, не все, синьор Джисмонди, – хладнокровно ответила она. – Это только начало. Если наши требования не будут удовлетворены, мы все уйдем. У вас не будет ни заводской столовой, ни уборщиц, ни цеха мелких деталей. Кроме того, вы потеряете часть сотрудников отдела дизайна.
Алексей смотрел на нее и думал, что в этой маленькой девушке невероятный запас энергии.
– А почему вы не стали действовать через профсоюз, как полагается в подобных случаях? Насколько я помню, во время последних переговоров с вашими лидерами эти требования не прозвучали?
Роза Вентури кинула на него презрительный взгляд.
– Синьор Джисмонди, мы потому и обратились непосредственно к вам, что профсоюзные боссы оставили наши справедливые требования без внимания. Спросите об этом моих подруг.
Алексей взглянул на остальных женщин, но те испуганно опустили глаза. Одна из них неуверенно кивнула.
– В профсоюзе всем заправляют мужчины, – отчеканила Роза Вентури. – Для них мы – бесправный придаток к коллективу. Мы должны стирать их грязное белье, заботиться об их отпрысках, готовить спагетти и давать себя трахать.
Это словечко, столь мало соответствовавшее элегантной обстановке офиса, было произнесенно с особым нажимом. Другие две женщины густо покраснели, да Алексей и сам был не уверен, что сумел сохранить бесстрастное выражение лица. Рыжеволосая девчонка смотрела ему прямо в глаза.
– Честно говоря, синьорина Вентури… – улыбнувшись, начал он.
– Не вижу ничего смешного, – оборвала его Роза. – Все руководство профсоюза состоит из мужчин. Они не могут и не хотят относиться к нам как к своим товарищам. Нашим проблемам значения они не придают.
– Понятно. – Алексей посерьезнел. – Но вы требуете очень многого, причем сразу. На изучение ваших требований понадобится некоторое время. – Он выдержал паузу. – Я пришлю кого-нибудь из центрального офиса изучить положение дел на заводе Конти.
– Пришлите женщину, – резко сказала Роза. – Хотя, разумеется, у вас тут женщин на ответственных должностях не держат. Я сказала глупость.
Она посмотрела на него с напускным простодушием.
– Я приеду сам.
– Хоть вы и сняли фильм про женщину, вряд ли вы сможете увидеть все глазами женщины, – отрезала она, насмешливо наморщив носик.
Алексей не на шутку удивился такой осведомленности.
Но Роза немедленно потупила глаза, словно поняв, что позволила себе слишком многое.
– Вы приедете сами? Это предел наших мечтаний! – объявила она и поднялась.
Алексей поспешил распахнуть перед женщинами дверь, но Роза устроила ему за это выговор:
– Мы сами умеем открывать двери, синьор Джисмонди. Не нужно подчеркивать этими вашими вежливыми штучками то, какие мы, женщины, беспомощные.
Алексей негромко произнес:
– Вряд ли кто-нибудь назовет вас беспомощной, синьорина Вентури.
После того как делегация удалилась, Алексей вызвал секретаршу.
– Принесите мне, пожалуйста, личное дело Розы Вентури.
Он был раздражен, но в то же время и заинтригован. С первой же минуты было ясно, что Роза Вентури – не обычная работница. Манера выражаться, выговор – все выдавало в ней иное социальное происхождение. С подобными девушками Алексей никогда еще не встречался. Разумеется, среди его знакомых в последнее время свободно обсуждались проблемы феминизма, прав женщин, мужского шовинизма, но чтобы об этом говорили во время деловых переговоров? Невероятно.
На следующей неделе Алексей лично отправился на завод Конти. Прежде он бывал там лишь однажды и довольно смутно представлял себе положение дел на этом предприятии. За минувшие дни он выяснил о Розе Вентури следующее: возраст – 24 года, дочь школьного учителя из Бергамо, три года училась на юридическом факультете, потом бросила университет. Очевидно, умение вести переговоры объясняется тремя годами юридического, подумал он. Но чем объяснить напор и огонь, которым горели эти зеленые глаза?
В двадцать семь лет Алексей все еще чувствовал, что загадка Женщины ему не по зубам. Юношеская любовь Франчески оставила в его душе глубокую рану, которая, казалось, способствовала разгадке, но после той давней истории у него не было ни одной по-настоящему серьезной связи. Алексей легко сходился с женщинами и легко с ними расходился, даже не пытаясь разобраться в мотивах своих действий. Его романы были скорее похожи на быстро меняющиеся сновидения. Женщинам нравилась его мечтательность, а сам Алексей, нежный и внимательный, умел удовлетворять их потребности, но был склонен идеализировать своих избранниц, преувеличивая их кротость и беззащитность.
Алексею никогда не была по-настоящему близка ни одна женщина – даже собственная мать.
Если бы его спросили, что такого уж интригующего он нашел в Розе Вентури, Алексей, подумав, ответил бы, что она – настоящая . В ней ощущалось нечто бунтарское, неподатливое. Алексей отчетливо запомнил каждый ее жест, электрическое сияние рыжих волос, блеск глаз.
Дождливым утром Алексей ехал на завод Конти и предчувствовал, что находится на пороге нового приключения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52