Наморщив лоб, Франческа сказала:
– Я должна идти.
Но она медлила, и юноша сделал шаг в ее сторону.
– Нет!
Увернувшись, она отбежала вниз по склону, потом, совсем по-детски, засмеялась.
– Отцу Паоло про это я не скажу.
На следующий день Алексей Джисмонди отправился на мессу, не дожидаясь остальных. Такой религиозный пыл немало удивил Энрико.
– Чудодейственное обращение безбожника? – ехидно спросил он, едва поспевая за Алексеем.
Тот пожал плечами, ибо в голову не приходило ничего сколько-нибудь правдоподобного.
Ряд, на котором они сидели на прошлой неделе, был весь занят, а Франческа и ее сестры отсутствовали. Алексей в отчаянии стал протискиваться среди толпы и в конце концов наткнулся на старика Багьери. Дочери оказались рядом с отцом.
– Извините, синьор, – пробормотал Алексей, надеясь, что его смущение не слишком бросается в глаза.
Старик пробурчал что-то неразборчивое.
Юноша опустился на первое же свободное место. Энрико сел рядом, хитро улыбаясь.
– Теперь понятно, отчего ты вдруг стал таким богомольным. Учти, я тебя предупредил – следи за своим взглядом, – шептал он.
Но Алексей его не слушал. Он надеялся дождаться от Франчески еще одного пламенного взора. Но его, увы, так и не последовало. Девушка была всецело погружена в молитву и, казалось, не видела ничего вокруг. Даже когда обедня закончилась, и Алексей специально стал у нее на пути, Франческа прошла мимо, не поднимая глаз. Джисмонди был в отчаянии. Может быть, ему приснились страстные поцелуи минувшей ночи? Он выбрался на площадь, чтобы еще раз подойти к синьору Багьери и перемолвиться с ним парой ничего не значащих слов. Но девушки опять прошли мимо, так и не взглянув в его сторону.
В полночь Франческа не пришла к сарайчику. В последующие дни в оливковой рощице она так и не появилась. Алексей не находил себе места. Он уже готов был обратиться к Энрико за советом, но не знал, как обо всем рассказать.
В среду вечером, когда Алексей переодевался к ужину, в его комнату постучала горничная и сказала, что молодого синьора хочет видеть хозяйка – она ждет в малой гостиной. Несколько удивленный подобной просьбой, Алексей поспешно закончил туалет и отправился к матери Энрико.
Она расставляла цветы в яркой керамической вазе. Легким жестом предложила юноше садиться.
– Тебе нравится здесь, Алексей? – спросила она, отрезая кончик стебля у прекрасной алой розы.
– Да, спасибо, – тихо ответил он.
Карие глаза синьоры Мазоччи внимательно взглянули на него.
– Ко мне сегодня заходил местный священник, отец Паоло.
Услышав знакомое имя, которое произнесла Франческа, Алексей порозовел.
– Да-да, местный священник, – пробормотал он, вертя пуговицу на рубашке. – Я с ним еще не знаком.
Синьора Мазоччи оставила цветы в покое и подсела к юноше.
– Он сказал мне, что ты встречаешься с младшей из сестер Багьери?
Хозяйка ждала ответа, и Алексей неохотно кивнул.
Синьора Мазоччи смотрела на юношу с легкой улыбкой. Он очарователен, думала она, а этим эпитетом достопочтенная синьора мужчин награждала не часто. Что-то есть такое в его задумчивых глазах и этих милых серьезных складочках у рта. Когда вырастет – будет способен на большую страсть. Но сейчас о страстях думать еще рано, надо провести с ним этот трудный разговор поделикатнее…
– Ты ведь знаешь, что на Сицилии молодым девушкам не дозволяется встречаться с мужчинами без присмотра. К тому же… Франческа – из почтенной семьи.
Алексей насупился.
– Не думаю, что твой отец одобрил бы, если бы ты женился или даже обручился в столь юном возрасте, – продолжила синьора Мазоччи.
Алексей вскочил на ноги. Эти холодные, такие рациональные слова принадлежали совсем другому миру, они не имели ничего общего ни с Франческой, ни с их чувствами.
– Я прекрасно понимаю, о чем ты сейчас думаешь, – вздохнула хозяйка. – В любом случае, это невозможно. Отец Паоло подтвердил слова старого Багьери о том, что Франческа готовится принять обет. Священник не хочет, чтобы с этого благого пути девочку сбивал какой-то чужак с растленного Севера.
– Какое ему дело до меня, до нее, до нас? – свирепея, спросил Алексей.
– Самое прямое, – засмеялась синьора Мазоччи. – Здесь юным девушкам не предоставляют свободу выбора. У нас в Милане, между прочим, тоже. А Франческе всего шестнадцать лет.
Алексей отвернулся и хотел было выйти, но голос хозяйки остановил его:
– Алексей, прошу тебя, не пытайся с ней больше увидеться.
Это было сказано самым обычным тоном, но Алексей уловил в словах хозяйки явное предостережение. Она положила руку ему на плечо и развернула лицом к себе.
– В воскресенье будет местный праздник, Феста. Это немного отвлечет тебя от грустных мыслей. А вскоре после этого мы возвращаемся в Милан. Ты меня хорошо понял?
Джисмонди кивнул. И, боясь, что у него дрогнет голос, быстро вышел из комнаты. Внутри у него все кипело. Это нечестно! Неправильно! Почему с ним обращаются, как с преступником? Он представил себе, что Франческу насильно держат взаперти, мешают с ним встретиться, и выбежал из дома. Алексей решительно направился к оливковой рощице.
Они ведь не сделали ничего плохого. Взрослым не из-за чего поднимать шум. И он, и Франческа вели себя безукоризненно.
Зачем она призналась священнику? Ведь обещала не делать этого! И все-таки не удержалась. Надо будет задать ей этот вопрос. В церкви она даже не взглянула в его сторону, перестала приходить на свидания. Алексей, уже в сотый раз, вспомнил во всех деталях их последнюю встречу. Безусловно, она вела себя так же страстно, как и он. Он ни к чему ее не принуждал. Нет, это совершенно непонятно. Нужно поговорить с ней, увидеть ее.
Он сам не заметил, как оказался возле сарайчика, где произошли все главные события их недолгой любви. Рядом мирно паслась коза, ритмично двигая челюстями. Если бы только Франческа пришла… Алексей бросился на землю, вдохнул аромат травы, дикого тимьяна, который сразу напомнил ему Франческу. Как добраться до нее? Как проскользнуть мимо отца? Алексей лежал, разрабатывая планы один сумасброднее другого. В душу закрадывалось отчаяние.
Он вновь взглянул на козу. Та тыкалась губами во что-то белое. В тряпку? Кажется, это та самая тряпка, в которой Франческа носила ей объедки. Может быть, девушка вернется за куском материи. Что, если оставить в нем записку? Но, с другой стороны, если тряпку заберет кто-то другой, это Франческу скомпрометирует. Ничего, придется рискнуть. Алексей нашел небольшой круглый камень, постарался сформулировать послание так, чтобы оно выглядело невинно для посторонних глаз, и набросал несколько слов на вырванном из блокнота листке. Листок обернул вокруг камешка, а камешек спрятал в тряпку.
Послание получилось очень короткое – несколько раз подрял слово «пожалуйста», а в самом конце еще одно – «приди».
Сразу стало легче. Поступок, даже такой незначительный, помог избавиться от отчаяния.
Поздно ночью, когда все на вилле легли спать, Алексей вернулся к сарайчику. Он не надеялся встретить там Франческу, но находиться в каком-либо другом месте просто не мог. Коза исчезла и – о радость! – тряпка тоже. Значит, можно рассчитывать, что послание попало по назначению. Алексей прислонился к стене и стал смотреть на луну. Откуда-то издалека доносились переливы пастушеской свирели. К собственному изумлению, Джисмонди заметил, что его губы сами шепчут молитву. Эта молитва, должно быть, была обращена к какому-нибудь древнему божеству, чтобы оно выманило Франческу из дома, чтобы из темной рощи появилась белая фигурка.
На следующий вечер молитва возымела действие: Франческа и в самом деле спустилась по холму к сарайчику. Алексей бросился ей навстречу, но девушка уклонилась от объятий.
– Я пришла. Но лишь для того, чтобы сказать: больше мы не увидимся. Я дала слово.
Ее глаза смотрели на него безо всякого выражения, лицо было усталым и печальным.
– В чем дело, Франческа?
Он снова потянулся к ней, но она опять уклонилась. Алексей начинал злиться. Он насильно схватил ее за руку и притянул поближе к сарайчику.
– Что случилось?
Торжественный свет луны освещал каждую черточку ее лица.
Франческа вяло пожала плечами.
– Отец Паоло запретил. И он прав.
Алексей погладил ее по густым волосам.
– Но мы не делали ничего плохого.
В глазах Франчески зажегся прежний огонек.
– Как бы я хотела быть мужчиной, – прошептала она. – Мужчина никогда не может сделать ничего плохого.
В ее словах звучала горечь, и Алексей стушевался. Впервые он понял, какая бездонная пропасть разделяет их.
– Нет! То есть да… – Язык плохо повиновался ему. – Прости меня…
– Ты ни в чем не виноват.
Ее рука поднялась было к его лицу, но тут же отдернулась. Алексей схватил тонкое запястье, усадил Франческу рядом с собой на землю, нежно обнял, провел рукой по обнаженному плечу. Каждый думал о своем, зачарованно глядя на залитый луной мир. Алексей слышал тихое дыхание Франчески и чувствовал, что сердце разрывается от боли. Девушка, кажется, испытывала то же самое. Она обернулась к нему, губы ее были приоткрыты.
– Последний раз не в счет, – прошептала она. – Могу потом каяться хоть всю жизнь.
Темные глаза Франчески смотрели с вызовом, и в порыве страсти он стал осыпать поцелуями ее глаза, щеки, шею, губы. Она стиснула его с не меньшим пылом, ее тело горело, как в огне. Потом так же порывисто девушка высвободилась.
– Прощай, Алексей, – беззвучно прошептали ее губы.
Печально махнув рукой на прощанье, она удалилась.
Джисмонди смотрел ей вслед, словно скованный холодом. Затем где-то внутри всколыхнулась ярость, и юноша, не разбирая дороги, побежал вниз по склону – туда, где глухо шумело море. Он бежал в сторону бухты мимо вытащенных на берег лодок. Внезапно Алексей чуть не споткнулся о два тела, сплетенных в объятьях. Любовники испуганно отпрянули друг от друга. Женщина была почти голой – в полумраке узкой полоской темнело бикини.
– Чертовы северяне! – выкрикнул Алексей, сам не понимая, что говорит. Как мог произнести эти слова он, сам приехавший с Севера? Алексей и не подозревал, что до такой степени проникся чувствами Франчески. От этой женщины в купальнике, беззаботно обнимающей возлюбленного на морском берегу, ее отделяла лишь прихоть географии, не больше.
Алексей спустился по камням на прибрежный песок, разделся и нырнул в морскую воду. Всю ярость, всю обиду на несправедливое устройство мира он по-мальчишески выплеснул в широкие, размашистые гребки.
Он увидел Франческу еще один раз. Это случилось в последний вечер Фесты, когда пышная праздничная процессия двинулась по ярко освещенным улицам городка. Франческу провезли мимо на помосте – она изображала Богоматерь в живой картине «Христос-младенец». Девушка была в пурпурно-зеленом одеянии, голова благочестиво опущена – точь-в-точь святая со средневековой иконы. На миг Алексею показалось, что Франческа именно на него смотрит с ясной, ангельской улыбкой, но он тут же понял, что разглядеть его в толпе было невозможно.
– Мать говорит, что Франческа станет послушницей в монастыре Агридженто, – сказал Энрико, проследив за направлением взгляда Алексея.
Треск фейерверка дал возможность Алексею воздержаться от ответа. Он был так взволнован, что все равно не нашел бы слов.
Но слова и образы нашлись позднее, годы спустя, когда Джисмонди заговорил языком кинематографа. Он создал фильм о женщинах Юга, опутанных цепями семьи, традиций, бедности – цепями, порождающими особую неповторимую чувственность.
А еще позже в его жизни появилась Роза, еще более обострив в нем своими зажигательными речами чувство справедливости. Роза заставила Алексея читать Книгу желания по-новому.
17
Катрин Жардин и сама толком не знала, когда влюбилась в Карло Негри. Уже ответив на его предложение согласием, она все пыталась вспомнить, с чего это началось.
Может быть, еще с самой первой встречи, когда она увидела Карло в замке у принцессы?
Нет, пожалуй, все же позже, хоть Карло и тогда уже понравился ей. Потом новая встреча – в Нью-Йорке. Магнетизм его взгляда, его небрежно-ленивые жесты волновали ее. Но желание в ту пору еще не возникло. Во всяком случае, Катрин этого не чувствовала. Лишь теперь она научилась внимать зову своей плоти.
Катрин со вздохом разложила книги на письменном столе. Это были толстые фолианты, которые то приводили в мечтательное состояние, то навевали полуденный сон – «Изобразительное искусство и смысл» Панофского, работа Момильяно о Ренессансе, альбомы с репродукциями Леонардо, Тициана, Рембрандта.
Еще несколько месяцев, и трехгодичное обучение в лондонском Институте Курто закончится. Три года чтения, созерцания произведений искусства, споров, три года жизни в шумном городе, именуемом Лондон. Впереди уже зловеще маячили выпускные экзамены.
Нет, сконцентрироваться на книгах сегодня не было никакой возможности.
Катрин вытащила письмо, пришедшее сегодня утром. У себя на квартире она успела просмотреть его лишь мельком. Четыре страницы, исписанные характерным мелким почерком Жакоба. Катрин еще раз перечитала самые важные абзацы.
«Я получил письмо от Карло Негри, в котором он просит твоей руки».
«Просит руки». Эта фраза показалась ей нелепой, какой-то допотопной. Такая манера выражаться была не в стиле отца. Очевидно, Карло, обращаясь к отцу своей будущей невесты, составил письмо в самом что ни на есть официальном духе. Он предупредил ее, что напишет Жакобу, и понес что-то невразумительное про семейные традиции, соблюдение приличий и так далее.
Катрин читала дальше.
«Должен сказать, это известие меня удивило. Я и не думал, что у вас зашло так далеко. Брак, моя дорогая Кэт, – это штука серьезная. Не хочу впадать в банальность, но, выходя замуж, ты должна по крайней мере верить , что это надолго».
Катрин раздраженно нахмурилась. Что это за тон? А сам-то он серьезно относился к браку, когда женился на Сильви? Интересно, верил он или нет, что это «надолго»? Даже если и верил, что с того?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52