Этакие ударные трудовые будни…
Показалось, нахожусь не в российской глубинке, а где-то в Гонконге. Не поверил бы собственным глазам, да как тут не верить.
Пока размышлял о своих дальнейших действиях, в зале появились знакомые мне ниндьзя из общества «Красная стрелы» с арбалетами в руках. Строго и энергично передвигались, готовые к бою. И я понял, почему они используют такой экзотический вид оружия. Видимо, в этих дистиллированных условиях нельзя применять огнестрельное. У меня появилось страстное желание шмальнуть по колбам и мензуркам, однако сдержал свои чувства — рано.
Ниндьзя отдавали короткие команды, коллектив сбивался в группки и поспешно покидал спецлабораторию.
Я почувствовал подозрительную горечь на губах и во рту. Проклятье весь этот дурманящий смог втягивался в трубу воздуховода. Прекрасное местечко для обдолбленного — лежи и балдей в грезах. Никаких проблем.
Проблемы были у меня — находиться между землей и небом (в буквальном смысле этих слов) не входили в мои ближайшие планы. Вперед-вперед, «тарантул», уничтожь врага, а после думай о спасении своей души.
Не знаю, сколько пробыл в воздуховоде, но возникало впечатление, что весь пропитался полынной горечью. Получив наркотическое опыление тело стало приобретать необыкновенную легкость и я окончательно ощутил себя тенью по имени Чеченец.
Мир обрел необыкновенную резкость и яркие кислотные краски. Понял: начался переход из одной реальности в другую. И прежде, чем уйти, надо выполнить, возможно, главную цель этой жизни: удавить час Z в зародыше, превратив его в час Х — знак могильного креста для всех врагов рода человеческого.
Чтобы отвлечь внимание всей охранной своры от Чеченца, Леха Иванов разодрал алюминиевые рейки и запустил в прореху две портативные бомбочки Ф-1. Они жахнули в лаборатории, но какие там произошли изменения, это осталось за кадром моего внимания. Должно быть, позитивные, потому что начал распространяться запах горелых лесов, полей и рек. Хотелось поглазеть, да надо было поспешать за Чеченцем, уже вырывающемся из воздуховода.
За его дальнейшими действиями я, Алеха Иванов, наблюдал как бы со стороны. Все происходящее меня очень веселило. Люди, за исключением ниндьзя и боевиков Али-бека, хотели жить и делали все, чтобы её сохранить. Я имею ввиду, обслуживающий технический персонал в спецовках со значком «А» и пятизначными номерками.
В зоне наблюдалась паника — и люди метались, как красы, буду не оригинален, на корабле, утаскиваемым минорными обстоятельствами на океанскую красивую глубину. Мы с Чеченцем бегали за ними, людьми, как юные пионеры за пионервожатой.
Наконец отловив одного из них, милого толстячка, Чеченец поинтересовался, где находится компьютерный центр и который час — это так уже шутил Алеха Иванов.
Никогда не подозревал, что человек от страха может менять окраску: он бледнел-синел-краснел, как национальный полосатый флаг, и наконец превратился в цветущую бордовую чайную розу.
— Ну ты, мужик, блин, даешь, — признался и дернул его за лепесток, в смысле за ухо. — Где, спрашиваю, компьютерный центр?
— Та-а-ам, — указал в глубину коридору. — Но электронная система… и охрана….
— Дядя, давай искать, кто отвечает за эту еб… ную систему!
— Это безумие!..
— Ну?… Считаю до одного…
— Сейчас-сейчас, — трясущими руками вырвал из карманчика комбинезона портативную рацию. — 87654 вызывает 45678! Внимание! Повторяю…
Леха Иванов от восхищения покачал головой: как интересно — 87654 вызывает 45678, с ума сойти. Чеченец же был суров и непреклонен, внимательно контролировал ситуацию:
— Дядя, надо схорониться. Куда?
И вовремя проявил бдительность, не успели мы (втроем) спрятаться в кабинете, напоминающим школьный по химии, а по коридору… шум… точно перелет темных ночных птиц… Ниндьзя…
— Тсс! — сказал Чеченец и приставил к обрюзгшему горлу № 87654 финку.
— Дядя расслабься, — хохотнул Алеха Иванов. — Хочешь расскажу анекдотец?
Человек-роза не хотел, но я все равно рассказал о Зайце-автолюбителе и Волке, который как-то поинтересовался у косого: на хрена тому машина, он и так стрекочет шибко? Поехали, увидишь зачем, отвечает Заяц. Катят по лесу, вдруг на дороге Лиса голосует. Заяц припускает окошко в дверце, плутовка тискает в салон морду, тогда Заяц-автолюбитель быстро зажимает её стеклом. Потом обходит машину, пристраивается к Лисе Патрикеевне сзади и отдирает, как козу. Садится потом в авто, отпускает кумушку и — едут с Волком дальше. Серый чешет затылок: Да, на машину у меня не хватит, а вот дверцу от неё я себе обязательно куплю.
Анекдотец был смешной, да на толстяка он почему-то не произвел никакого впечатление. Он пялился на меня каким-то безумным взглядом, словно пытаясь представить себя на месте хитрого Зайца, видно, это ему не удалось, он жалобно всхлипнул и… умер.
Я увидел: из его приоткрытой бездны рта выглядывает пугливая душа, похожая на бесцветного головастенького дитя с крылышками вместо ручек и рыбьим хвостиком вместо ножек.
Душенька виновато взглянула на меня и Чеченца, словно испрашивая разрешения на улет из обрыднувшей вконец плоти.
— Ну, лети-лети, птичка-невиличка-рыбка-плотвичка, — усмехнулся я.
И душа послушно поплыла вверх, развевая прозрачными крылышками отравленный дурцой воздух.
К нашему (с Чеченцем) удивлению, № 45678 явился. Не один, с мощным телохранителем — из бывших культуристов. Они с опасением двигались по опустевшему коридору, точно по страшному Булонскому лесу.
Алеха Иванов за руку утянул желеподобного господина под № 45678 в кабинет химии, а Чеченец начал биться с «боингом». На кулаках. Мог прирезать, да вошел в кураж, и хотел проверить свою боеспособность без применения других средств поражения.
Атлет не понимал, что происходит? Думаю, у него создалось впечатление, что сражается с тенью. Если это так, почему тогда хук слева врага так смачен, а хук справа выворачивает квадратную челюсть и почему удар армейского бутса в голову такой болезненный…
В конце концов «боинг» прекратил свой бреющий полет над планетой и рухнул в окровавленных обломках. Вредно для организма использовать анаболики в неограниченных количествах.
От всего происходящего желеподобный господин № 45678 находился в состоянии близкому состоянию господина № 87654. Он даже забыл дышать и покрывался трупными веселенькими синенькими васильками.
Суровый Чеченец отвлек его от печального созерцания действительности и задал несколько конкретных вопросов. И получил конкретные ответы. Что позволило ему скорректировать наши действия. Леха Иванов напротив был беспечен и весел и хотел отвлечь несчастного анекдотцем о Зайце, Волке и Лисе.
— Погоди, родной — остановил меня Чеченец. И задал вопрос: где находится система электропитания компьютерного центра.
— Там автономное питание, — получил ответ. — Отпустите меня… у меня жена… у меня подагра…
— И что это значит? — не понял я. — В смысле, надо атаковать.
— Не пробиться туда, — цокнул Чеченец. — При все нашем желании. Слишком много неверных.
— Неверных, — повторил я и мы, взглянув друг другу в глаза, опаленные боем и наркотической гарью, поняли без слов.
— Все будет хорошо, дядя, — сказал я. — А скажи-ка, где находится система охлаждения всей зоны?
— Там, — обреченно отмахнул ладошкой. — Под лабораторией… — И вскинулся в ужасе. — Господа, что вы хотите сделать?
— Догадайся сам, жижавнюк, — осклабились я и Чеченец.
— Это невозможно, — всплеснул ручками. — Это будет катастрофа… экологическая…
— Дурак, лучше эта, чем другая, — сказал я. А Чеченец приказал. Вперед!..
… Прорыв в зону системы охлаждения всего комплекса «А» нам удался. С потерей нашего неуклюжего проводника — ему не повезло: стрела впилась в номерок. Вжиг! А стрелы, мать моя родина, летали так, словно мы находились в джунглях Амазонии.
Чеченец и я старались не обращать на них внимания, круша врагов матом, спецназовскими ударами и надежным автоматом Калашникова. От наркотического угара и куража боя у меня возникло впечатление, что рядом со мной молотят врага мои друзья и товарищи из героической 104-ой. Они идут за мной беспощадным римским каре и нет силы, способной остановить эту живую и мощную волю духа.
— Ваня, прикрывай! — ору я.
— Алеха, слева, — отзывается Ванечка Стрелков. — Стрелы!..
— Осади малость, твари нечистые! — пыхтит Колька Кирсанов, добродушный самарский увалень. — Ну ужо я вас!..
— Снайпера, Василек!
— Бей, Мишка!
— Сюда-сюда, братцы!..
— Славка, огоньку!… Дай-дай-дай!
— Мужики, гранаты! Где, е`вашу мать, гранаты!…
— Из подствольника, Иванов!..
— Ах, е… ть ваш весь род!
— Кровь-кровь-кровь!..
— «Тарантулы»! За мной!
— Ааа! Ыыы! Ух! Эх! Их! Матушка-Рассея!..
Потом ближний бой закончился. Мои боевые друзья и товарищи ушли в вечность, а я и Чеченец забаррикадировались в подвальном помещение, оплетенном кишками огромных труб. Перевели дыхание. До часа Z оставались минуты и можно было поговорить на прощание по душам, не обращая внимания на удары в бронированную дверь.
— Ты ранен, Леха, — обратил внимание Чеченец на две стрелы, торчащие в предплечье.
— Ха! Пустое, — отмахнулся. — Ты сам-то как?
— Хорошо, — хныкнул. — Умирать будем красиво.
— Конечно, родной, — ответил я. — Не забывай меня.
— Такое забудешь, — усмехнулся. — Торопись, Алеха. Время!
— Да-да, прощай, Чеченец.
— А все-таки мы их, Алеша, сделали, — уходил. — Не смотря ни на что. Как Заяц Лису, а?
— Как Заяц Лису, — захохотал я. — Это точно! А Волк при нем!
— А Волк при нем, — тоже смеялся, удаляясь из моей жизни. — Ох, Леша-Лешка, с тобой не соскучишься, ха-ха.
Когда он исчез, я обратил внимание на свою тень — она была мерзкая, липкая и от грехов черная. Впрочем, это, возможно, была моя кровь… Хотя это уже не имело никакого значения.
Я чувствовал, что сокрушающий миллионы и миллионы жизней час Z где-то здесь, рядом, он заполняет удушливым наркотическим смогом все пространство и спасение лишь в одном: очистить это пространство концентрированным кислородом.
С трудом открываю винтиль резервуара, похожего на огромную и чудовищную по мощи бомбу. Упругая и жесткая струя вырывается из емкости, как джинн из лампы Алладина, и начинает гулять смерчем…
Я поймал в кармане куртки зажигалку — подарок Вани Стрелкова… посмотрел на часы… минута до часа Z… 59 секунд… 58… 57… 56… 55… 54… 53… 52… 51… 50… 49…
Поднес к глазам зажигалку и увидел на её отполированной от частого употребления зеркальной поверхности себя, Алешку, юного и восторженного… каким он был на берегу моря… где на мелководье плескалась девочка Ю, заливающаяся дивным колокольчиком: дзинь-дзинь-дзинь…
— Ю, — сказал и щелкнул колесико кремня, точно повернул колесико времени.
— Ю, — сказал и словно нанес молниеносный последний удар по себе и всему тому, что подлежало немедленному уничтожению.
— Ю, — сказал и увидел — колоссальная, огненно-плазменная цунами, вырываясь на свободу, накрывает полностью своей раскаленной магмой бетонную конструкцию всей спецзоны «А».
И увидел — пространство моей пластающей во мгле отчизны осветилось, и в этом очистительном пламени я увидел людей, их было миллионы и миллионы, и они были люди, они стояли у окон и молча смотрели на бушующее зарево.
И увидел — как содрогнулся весь милый городок Ветрово и все его жители тоже припали к окнам.
И увидел Летту, она стояла у хирургического стола и, услышав чудовищный подземный гул, вскинула голову к слепящим лампам операционной и все поняла, и маму увидел, продолжающую недрогнувшей рукой свою бесконечную работу.
И увидел усталых молоденьких солдатиков, выходящих из смертельного боя.
И увидел девочку Ю, рисующую дом и кошку в нем, и гамак, и медведя, и себя, и меня.
И увидел Антонио, укачивающую на руках Ваньку…
Потом увидел, как плавится рука и сам человек, не успевший притопить клавишу компьютера, чтобы вызвать дьявольский час Z; увидел, как на другой части планеты пытаются реанимировать этот час Z, не понимая, что нельзя реаминировать труп; потом увидел, как трещит инкрустированный телефон на даче государственного деятеля, и тот просыпается в поту от дурного предчувствия, напяливает на свои маленькие кротовые глазки очки с мутными стеклами, а после слушает сообщение, превращаясь в омерзительного и раздавленного скурлатая, но находит в себе последние силы и тряскими пальцами набирает номер телефона, известный только ему…
И вижу: моложавый человек с лицом удавленника и соломенной челочкой на нем удивленно отрывает голову от документов, у него странные глаза — в них стоячая жижа мертвого ржавого болота, и этот человек внимательно слушает, что ему говорят, и с каждым словом покрывается пунцовой краской гнева…
И вижу, как и он тоже торопливо накручивает диск и в телефонной мембране раздается женский голос, похожий на голосок дьякона в маленькой заброшенной церквушки, фальшиво напевающего псалмы во здравие Господа нашего, давшего нам хлеба насущного…
Потом снова вижу миллионы и миллионы, которые пробудились от тяжелого сна и снова получили возможность быть свободными и счастливыми.
Затем приблизилась темно-звездная ткань ночного неба, затягивающая меня в туннель смерти. Но страха не было — я проходил этот путь и не обращал внимания на мерзкие, корчащиеся в муках рыла вурдалачных скурлатаев, и даже старуха-смерть, больная базедовой болезнью, не была страшна в своем яростном исступлении клюкой уничтожить мою бессмертную душу.
Потом возник разгоняющий тьму свет в конце туннеля и скоро я оказался в пронзительно чистом, свободном и сияющем синью пространстве. После появилась кромка моря, по которому пританцовывал знакомый мне старичок в домотканой рубахе, напевающей песенку о парне раскудрявом.
Когда я приблизился, он улыбнулся, с хитрецой взглянул на меня и проговорил:
— Посему быть, солдатик! — и ушел по воде, аки по суше.
Я лег на теплое мелководье в чем был — в тельняшке, камуфляжных брюках и армейских ботинках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61