Не поверил собственным глазам, а ноги уже вытанцовывали в сторону спасения. Мысли, что там ловушка, напичканная тротилом, не было. Лучше погибнуть в теплом пламени, чем застыть куриной тушкой в глухом углу родины.
Ключ зажигания исчез и пришлось заняться соединением проводки, что было делом немыслимо трудным — пальцы не слушались и я, матерясь во все горло, вдруг понял: а ведь кто-то издевается надо мной. Ей-ей, издевается! Самым наглым и бесстыдным образом. Могли угробить — кинули в поле. Оставили авто, но без ключей. Странные неувязочки. Этакий урок впрок.
Ну-ну, друзья мои, сказал я, урок выучен, теперь осталось узнать учителя, чтобы успешно сдать экзамен. Ему лично.
Включил печку — её дыхание было самым желаемым. Я удерживал нагревающий шарик в ладонях и ощущал себя самым счастливым человеком.
Мне повезло — мертвое поле попалось не бескрайним, машина выкатила на проселочную дорогу, которая вывела на скоростную трассу. Скоро обнаружились мутные огоньки любимого и тихого городка, где веками ничего и никогда не происходит. А если что и случается, то вздор, чушь, мелочь, частность, пыль, плевок… Тьфу!
По прибытию домой кинул тело, как тряпку, в ванну с кипятком и лежал в ней в безмятежном покойном забытье: картинки жизни мелькали с калейдоскопической скоростью — вот я, маленький, блуждаю по парковой клумбе среди роз, похожих на экзотические деревья, а вот я постарше: стою на утреннем крыльце и пускаю из себя телесную биссектрису, а вот иду в школу, первый раз — в первый класс, и в руках у меня душные розы, пропахшие тошнотворным запахом газа, а вот я в классе пятом подглядываю за девочками, переодевающимися на урок физкультуры, мне и интересно, и стыдно, а вот я уже пытаюсь поцеловать девочку Победу, её губы пахнут испугом и мылом, а вот я с Санькой Серовым сижу по весне на лавочке у кинотеатра «Авангард» и мы потягиваем винцо, мыльное по вкусу, а вот бегу по стылому, страшному, чужому Городу, чувствуя как меня затягивает смертельная воронка холодного небытия…
Очнулся от стыни — охладела вода; включил кран, и снова мягкая и теплая дремота… нет, неожиданный звук мобильного телефончика. Машинально цапнул аппарат, позабыв, что уже четвертый час ночи.
— Ну как, Чеченец, оздоровительная прогулка? — услышал веселый напористый незнакомый голос. — Отмокаешь?
— Дедок труп, и ты тоже, дядя.
— Дедок тю-тю, уже далече, — хохотнул незнакомец. — А я близко, Чеченец.
— Что надо, затейник?
— Ничего. Забудьте «слободских», как сон. Первое и последнее предупреждение.
— Я плохо забываю сны.
— А вот этот запамятуй. Добрый наш совет.
— Почему?
— Бизнес, Чеченец, у каждого свой. Делайте свою коммерцию. Москва большая, всем хватит.
— А нам нужны свои, «слободские».
— Нет, дорогой, мы вам машинку скрутим. Нет проблем.
— Мы — это кто?
— Мы — это мы.
— «Слободские» наши.
— Тьфу! — не выдержал мой невидимый собеседник. — Не нагулялся, Алеха Иванов. Смотри, прогулки ведут в ад…
— Пошел ты, сука затейная, сам туда!.. — и утопил мобильный телефончик в мыльной воде.
Зря. Надо было ещё поговорить по душам. Может, и узнал что-нибудь новое для себя. Например, час своей героической гибели.
«Дело простое: убит человек, родина не виновата. Бой оборвется. Мерцающий снег запеленает солдата».
Пробуждение поздним утром было ужасным — за окном билась снежная пелена, а тело, не выдержавшее столь радикального эксперимента на ночном поле, разламывалось от всепроникающей ползучей заразы. Помимо ломки, неестественная слабость. Таким слабым и беззащитным был лишь однажды, под руинами разбитого Города, когда в меня падал мерцающий смертью снег…
Быть безвольным и немощным, а ведь надо готовить наступление по всему фронту? Не дадим врагу ни дня передышки, будем бить гадину на её же территории.
Побрел на кухню, вырвал из холодильника бутылку водки, налил в стакан двести, насыпал туда красного перца, перемешал адову смесь, вернулся на кровать и, разве что не перекрестился, заглотил традиционное народное средство.
Мама моя родная! Наверно, так рождаются звезды и новые люди? Возникло впечатление, что душа моя от сильного ослепительного ожога вырвалась из телесного кокона и с проклятиями метнулась к окну, скользнула в щель и…
… ни времени, ни пространства, ничего, кроме космогонической пустоты, но затем душа моя попала в живительный искрящийся метеоритный поток и принялась в нем плескаться, как непослушное чадо на летнем речном бережку, повизгивая от восторга и удовольствия.
Продолжался праздник души до тех пор, пока не возник на берегу старик в домотканой свободной рубахе, напевающий песенку. Он напевал о парне раскудрявом и требовательно стучал стальной колотушкой.
Моя обновленная летучая душа весом в несколько граммов сжалась в метеоритный камешек и устремилась на планету Земля, в государство Россию, область Московскую, город Ветрово…
Тра-ба-бах! — и открываю глаза: знакомый потолок, плавающая под ним тарелка НЛО-люстры, окно с небесной пронзительной синькой.
Тра-ба-бах! Боже мой, что происходит? Невообразимая канонада в коридоре, будто уже началось наступление на всех фронтах. Тра-ба-бах! Неужели опять неуемный ОМОН с диким РУОП?
К своему удивлению и радости, без труда поднялся и поспешил к двери, содрогающейся от мощных ударов.
— Эй! — заорал в мимолетной паузе. — Вы, блядь, что там, все с ума посходили?! — И открыл бронированные запоры.
Лучше бы я этого не делал. В трудовой пыли сумрачной лестничной клетки теснились люди в противопожарной брезентухе и в медных касках. Один из них с авантажным молотом готовился к очередному сокрушительному удару, и этот стук непременно пришелся бы по моему неосторожному лбу, да исступленный вопль помешал:
— Алексей! — кричала мама, продираясь сквозь команду взломщиков.
— Мама, что это все значит? — задал вполне закономерный вопрос.
И не получил ответа — она повисла на моей шее, как медаль за отвагу на пожаре. Ничего не понимал, а мама плакала и смеялась, теребила меня, словно не веря, что я живехонький и здоровенький. Начал что-то понимать, когда брезентовая компания забубнила:
— Мамаша, того… вызов-то ложный… Надо того…
Счастливая мать вырвала из сумочки мятые ассигнации, и служба 01 радостно загремела кирзовыми сапогами вниз по лестнице, чтобы, очевидно, поскорее поднять чарку за здоровье раба Божъего Алексея.
Когда мы остались одни, мама позволила себе безобразную истерику. Ооо, как она кричала, надсаживалась, топала ногами. Такой видел её только однажды, когда сказал, что пойду на войну.
А что же теперь? Оказывается, я канул в неизвестность на двое суток, провалился в тартарары, исчез из жизни. Где был? Почему не отвечал по телефону? Как я могу вести такой безобразный образ жизни? Связался с какими-то сомнительными личностями?
— С какими-какими? — хохотал я, не выдержав такого яростного наступления и младенческой наивности родного человека.
— С подозрительными, Алексей, — отрезала. — А ты такой доверчивый мальчик, тебя каждый может обидеть.
— Мама, прекрати, — корчился.
— В чем дело? — не понимала. — Что тут смешного? Я неправильно говорю?
— До-до-доверчивый, — поквакивал от смеха, — да, каждый может обидеть. Ты, мама, само очарование. Самая лучшая в мире мама…
— Прекрати истерику, — потрогала мой лоб, как в детстве. — Холодный. Возьми себя в руки, Алеша. Не хочешь учиться, женись.
— Ты об этом говорила, родная.
— У тебя здесь какой-то… неприятный запах… как… как у козла… прошлась на кухню. — Вот, пожалуйста, пил водку? Безобразие. Это с твоим-то здоровьем? Алексей, я долго на все закрывала глаза, но так жить нельзя, хватит! Ты уже пьешь водку!.. Стаканами…
— Это я лечился.
— Алексей, — была решительна и беспрекословна. — У нас работает медсестра Виолетта, прелесть — опрятная, аккуратная, душевная… Тебе надо познакомиться…
— Мама, что за идеи? То учиться, то жениться?
— Хорошие идеи!
— Мама, хочешь моей смерти? — страдал. — Я больше не могу смеяться, швы расходятся…
— Не разойдутся, говорю как специалист! И хватит валять дурака, Алексей. Начинай новую жизнь! — И с этими верными словами наконец удалилась из моего жилища, провонявшего трупным запахом.
Мама-мама… Более наивного человека трудно найти на всем белом свете. Она видит то, что хочет видеть — беззащитного и доверчивого двадцатилетнего кроху, и знать не знает, что её сын — убийца.
Новый гость прибыл в самом дурном расположении духа. Не сбрасывая пальто, плюхнулся в кресло и вперился в меня, как на образ. Мы помолчали, я и господин Соловьев. Было слышно, как повизгивают от удовольствия детишки, катающиеся с горок.
— Снег выпал, что ли? — спросил я.
— И много, — со значением ответил мой приятель.
— Это хорошо.
— А что плохо? — скрипнул зубами.
— Не знаю, — развел руками. — Что тут у вас происходит?
— У нас? — хекнул. — Хорош, нечего сказать; где тебя черти носили?
Я перевел дух — вопрос не в бровь, в глаз. И без лишних романтических подробностей поведал о своем трудном путешествии по маршруту: слободка поле — космос. Включая заключительную телефонную беседу с незнакомым затейником. О проблемах рыночной экономики.
— Этого и следовало было ожидать, — резюмировал приятель. — Мудак вы, батенька.
— Почему? — обиделся.
— Потому, что действуешь, как лох. Я ведь предупреждал, а ты все играешь. А цена дорогая — жизнь.
— Без пафоса, пожалуйста, — усмехнулся я.
— Плохой смешок. Сегодня утром Султанчика нашли на помойки. Чикнули от уха до уха. И «травкой» приправили.
— Еб… ный род!
— Это нам намек, Чеченец.
— И что, отступать?
— Не знаю, — передернул плечами. — Кто-то слишком хорошо тебя знает, дорогой друг. Партия разыграна как по нотам. И что полетишь на пожар и что у Шмарко на тормозах…
— А Султанчик?
— Дошпионился, — нервно отмахнулся. — Вопрос в другом, почему начали активные действия? Мы их не трогали, если не считать ваших игрищ с «мешочниками»?
— Ничего, ответим на все вопросы, — сказал я. — До Нового года.
— Чеченец, ты меня уже достал, — занервничал господин Соловьев. Объясняю ещё раз: «слободские» под контролем какой-то структуры…
— Какой?
— Иди ты!.. — не выдержал. — Не знаю. МВД, ФСБ, РУОП, СОБР, ОМОН, ОБСДОН, ООН, НАТО, выбирай!
— А что лазутчики?
— Тьфу на тебя! Время на это год, если не больше… Наскок не проходит, убедился в этом или нет?
— Хип-хоп, — сказал я. — Надо управиться до Нового года. Люблю встречать праздники без долгов.
Мой товарищ взялся за голову — Бог мой, с каким идиотом он связался, не желающим ничего понимать. Конечно, если я желаю закончить свою жизненный путь к Новому году, то отговаривать никто не будет. Пожалуйста, действуй! Но потом в царствие Божьем не говори, что не был предупрежден.
— Не скажу, — пообещал.
Когда остался один, нашел календарь и отметил, что до праздничных новогодних торжеств осталось чуть больше месяца. За это время можно власть поменять в Гвинеи-Бисау, а уж выйти на «барона», держащего наркобизнес в моих родных окрестностях, мне, надеюсь, помогут Высшие силы.
Думай, Леха, думай, сказал себе, глазея на счастливых маленьких людей, елозивших по снежной горке.
За мое «отсутствие» снегу и вправду навалило, будто прорвало небесный мешок. Раньше я тоже любил бултыхаться в снежной целине, сотканной из мороза, солнца и ликующего смеха. Больше такого уже не могу себе позволить. Жаль.
Катание на санках закончилось — время голопировать по родным буеракам от гневной костлявой старухи, размахивающей сельхозинвентарной косой.
Главный вопрос, на который надо найти ответ, почему меня, как Султанчика, не швырнули дохлым на свалку, приправив «травкой»? Думать о любви к ближнему как-то не приходится. Странно, нарушен основной закон смутного времени: нет человека — нет проблемы. Неужели Некто решил, что загородной прогулки достаточно для такого молодчаги, как я?
Если меня хорошо знают, то такой неумной мысли не могли допустить. Существует шарада, которую нужно разгадать. Не люблю, когда за спиной маячит сторонняя тень. Свою можно и потерпеть, а вот чтобы чужая влияла на линию судьбы?
Моими врагами, хорошо осведомленными о состоянии души Алеши Иванова, допущена ошибка, они не знают, что есть ещё Чеченец. Для них — это кликуха, не более того. В этом заблуждение. Чеченец — это состояние души, раскромсанной войной. Чеченец — это фанатизм и неустрашимость. Чеченец это бессмертие.
Всего этого о н и не знали и не знают, предприняв нелепую и бессмысленную попытку устрашения. Может, нужно ответить именно на этот вопрос: почему начались столь активные и затейливые действия? Что их встревожило? Наш профилактический мордобой «мешочников»? Или все дело в моем бессмысленном походе на Киевский вокзал? И он имел смысл? Однако кто мог признать меня во мгле многомиллионного вечернего мегаполиса?
Вопросы-вопросы, найти бы ответы. А может плюнуть на все, жениться на медсестричке-душке Виолетте, она будет по утрам делать оздоровительные клизмы, кормить манной кашей и мыть посуду мылом и хлоркой.
Прекрасные перспективы!.. Нет, уж лучше лакать каждый день по двести. С красногвардейский перцем.
Открыв форточки, чтобы чистый воздух уничтожил запах разложения, одеваюсь и спешу на улицу. Мне тоже нужно проветрить заплесневевшие мозги. И потом — Султанчик не простит, если я с ним не попрощаюсь.
На войне быстро привыкаешь к потерям. К своей обвыкнуть не успеваешь по причинам понятным. Если в детстве смерть родных или знакомых вызывала ощущение мировой катастрофы, то теперь — как неприятный факт.
По мнению господина Соловьева, наш хитроумный товарищ оказался жертвой своего болтливого языка. Увлекся шпиономанией и либо проговорился, лежа на шлюшке, либо гульнул на всю Ивановскую…
И теперь лежал набальзамированной куклой в дорогом ореховом гробу. Сам гроб стоял в помещение кинотеатра «Авангард». Братва съезжалась на импортных лимузинах, вызывающих оторопь у простых граждан. В холодном воздухе вместе с естественной скорбью витал запашок дорогого одеколона, коллекционного вина, красивых девок, переговоров по «уоки-токи», уверенности в своих силах и хорошего настроения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61