За деревьями угадывалась запретная зона с казенными строениями. Вирджиния посчитала нужным меня предупредить, чтобы я ничему не удивлялся, был сдержан в своих эмоциональных выражениях и не хамил ученой публике.
— А что это?
— НИИ.
— Это говорит о многом, — хекнул я. — Главное, если будут резать по живому, скромная просьба — под наркозом.
— Анестезия нынче в дефиците, — отшутилась. (А, может, и нет?).
— Тогда прошу считать меня кроликом.
За шутками не заметили, как подкатили к воротам с будочкой КПП. Вирджиния сказала, чтобы я подал звуковой сигнал. Я это сделал — и ворота, как в сказке, открылись. Кажется, мою спутницу здесь хорошо знали?
Проехав по чистенькой территории, мы остановились у здания, напоминающего школу, построенную немецкими пленными в 1947 году, о чем утверждали эти цифры на фасаде.
Я не испытывал никаких чувств и по одной причине: хотел спать. То есть интересы испытуемого полностью совпадали с целями естествоиспытателей.
Нас встречали люди в белых, простите, халатах. Я понял, что живым отсюда не выйти. Только идиотом. Шучу, конечно, потому, что натуралисты были молоды, симпатичны и верили в успех своего предприятия. К Вирджинии они относились с подчеркнутой учтивостью.
В медицинском и холодном кабинете меня на скорую руку обследовали: сняли ЭКГ, проверили давление, заставили присесть, всмотрелись в мои честные глаза, пощупали швы на брюхе. У меня даже возникло смешное предположение, что идут напряженные поиски… Чеченца.
Разумеется, ничего и никого не нашли. Один из натуралистов заметил, что таких, как я, берут в космонавты. Я сказал, что готов хоть сейчас стартовать в неведомые межгалактические миры. Нет базара, порадовали меня, скоро ключ на старт…
На этом реальный мир прекратил существовать — меня попросили переодеться в теплый костюм, похожий на спортивный, оснащенный какими-то датчиками и металлическими заклепками.
— Костюмчик смертника, — пошутил я удачно.
Но на меня, кролика, никто не обращал внимания. Вирджиния исчезла; у неё были другие неотложные дела, и я был предоставлен самому себе.
Наконец сумятица вокруг Тела (моего) прекратилась, о чем было сообщено по связи невидимым руководителям — исследователям человеческого Макрокосма. Было получено добро на эксперимент, и я был переведен в полутемную и теплую комнатку. Там по центру возвышалось удобное кресло для старта в незнакомое. Сама комната была заставлена всевозможной компьютерной и прочей аппаратурой. Если бы все это не происходило со мной, никогда бы не поверил, что ещё существуют краснознаменные трудовые коллективы, занимающиеся подобной хреновиной.
— А вот и стул смертника, — пошутил я снова столь удачно.
— Ничего, живы будем, не помрем, — традиционно успокоили меня и, усадив в креслице, принялись опутывать проводами задумчивое Тело.
Вскоре я почувствовал, что кролик сдох, и его достойное место заняла неосторожная муха, угодившая в липкую сеть паутины. Что называется, влип по самые уши! Радует лишь одно, что родная мама не видит сына в таком интересном и неожиданном состоянии.
— Готовность один! — услышал голос по «громкой» связи.
— А чего делать-то? — удивился я.
— Ровным счетом ничего, — улыбнулся некто, держащий в руках шприц с тоненьким жалом иглы.
— Э-э, — успел проговорить. — Мы так не договаривались…
— Поехали, — сказал некто, и я почувствовал искусственный укус в области шейных позвонков. Вот так всегда, думаешь, что стартуешь в небесные сферы, а выясняется, что тебя стравливают в ад. И поздно орать: караул!
Я почувствовал тепловую волну, окатившую меня с головой. Она накрыла меня ангельским покоем и я как бы оказался в серебристом коконе. Если это смерть, то очень приятная.
Хор-р-рошо!
Неожиданно кокон лопается и я проваливаюсь в темный и страшный коридор… И там, в конце этого коридора, вижу визжащую на инвалидной коляске старуху. Пуча глаза, она колотит клюкой по полу и что-то торжествующе вопит…
Я делаю попытку остановиться, да тщетно — неудержимая сила затягивает меня в воронку небытия и я уже лечу по мрачному коридору, из стен которых рвутся гуттаперчевые, искаженные морды вурдалаков со знакомыми мне чертами… И понимаю, когда-то это были люди, которых я встречал в земной жизни — по какой-то причине (не за грехи ли?) они задержались в этом странном туннели, где на тронной инвалидной коляске восседала богомерзкая старушка, являющейся привратницей у входа… Куда?.. В рай? В преисподнюю?..
— Молодой человек, волшебное слово! — визжала она и, казалось, от такого надсада её перезревшие глазные яблоки рванут, как Ф-1. — Волшебное слово, мать твою так! Волшебное слово!..
Дикий и ликующий ор вурдалаков усиливался, возникало впечатление, что меня прокручивает в бобине бетономешалки… Еще немного, почувствовал, и моя живая душа влепится навечно в стену туннеля Обреченных…
— Не знаешь волшебного слова, поганец, ха-ха! — хохотала старуха, готовя клюку, чтобы ею испепелить мою душу в ничто… В прах и тлен…
— Ю! — закричал в исступлении и по Божьему наитию.
Ю — и мир изменился. Я увидел, как конвульсии ненависти и лютой злобы разрывают мерзкую базедовую старуху в прах и тлен, как впереди светлеет даль и как наступает благостная тишина…
Потом я (или моя душа?) выскользнула из туннельного выхода и поплыла в беспредельном просторе, окрашенном мягкой лазурью. Я находился в состоянии неземного покоя; так себя чувствует облако на летнем и теплом небе.
Не знаю, сколько по времени я находился в таком подвешенном, в буквальном смысле слова, состоянии. Было такое ощущение, что Высший разум рассматривает меня, точно естественник бациллу в пробирке.
Наконец было дано Высочайшее добро — и меня медленно стало относить к темнеющей кромке. Мама родная! Я уже здесь был. Увидел морской мелководный берег — по нему пританцовывал старичок в домотканой рубахе, напевающий песенку о раскудрявом парне… И этот старик был чрезвычайно похож на красного кавалерийского рубаку Алексея Иванова, моего деда, именем которого меня, собственно, и назвали.
Я хотел крикнуть, мол, вот и я, дедуля, пожаловал личной персоной, однако старичок хихикнул и бодреньким шажком засеменил по воде, аки по суше, исчезая в пронзительной морской синеве.
Я пожал плечами с удивлением обнаруживая, что облечен в летнюю десантную форму 104-ой, родной дивизии ВДВ. Осмотрелся — песчаный берег, дюны, степные колючки, встречающие только на юге. Странно, но это местечко мне тоже знакомо. Там дальше петляющая тропинка, ведущая в поселок рыбаков, где, помнится, мы отдыхали весь летний сезон. Мы — это мама, я и Ю.
Было тепло, хотя солнце не наблюдалось; я снял китель и в тельняшке побрел вдоль берега. Шел долго — тропинка не встречалась. Впереди в полуденном мареве сияла странная горная гряда. Она была слишком далеко и я не мог понять, что там такое? Устал и решил сделать привал. Куда спешить? Если я прибился в другой мир, то, думаю, здесь можно и не торопиться.
Присел над бегущей волной. Плеснул солоноватой водой на лицо — море было необыкновенно чистым, как слеза. Волею случая я угадал в незнакомый мир, который вместе с тем был и знаком… Странно?.. Рай мне представлялся чуть воздушнее, что ли?..
Неожиданно я почувствовал чужое присутствие. Оглянулся и узнал девочку в линялом платьице… Однажды у нас была встреча. В далеком нашем детстве. Тогда она сожрала мою черешню. У девочки было умытое лицо, окаймленное неестественным свечением.
— Привет, — без выражения проговорила она. — Ты кто? Солдат?
— Солдат.
— А это кто? — потянула за рукав китель. — Что за зверюшка?
— Это тарантул, — понял вопрос.
— Ааа, знаю. Они себя могут ужалить…
— … в минуту опасности.
— А ты куда? — спросила. — В город Бессмертных?
— Город Бессмертных? — искренне удивился я.
— Там, — отмахнула рукой в сторону сияющей гряды. — Там много солдатов…
— Солдат, — поправил. — А ещё кто?
— Не знаю, — передернула плечом, — всех много…
— И ты в этом городе?
— Не… Мне нельзя…
— Почему?
— Я братика… маленького… Борю, — вздохнула. — Он плакал, кричал… Я подушечку на него… И Боря больше не кричал, и не плакал…
— Да, — проговорил я. — Бывает.
— Ага, — напялила мой китель. — Здорово?
— Нормально.
— Ой, а что это? — выудила из кармана зажигалку.
— Это детям нельзя, — сказал я. — Да, и подарок друга…
— А такой тарелочки нет? — сделала круговое движение рукой.
— Тарелочки?
— Ну, не тарелочка… — Попыталась объяснить. — Такая плоская-плоская, круглая и легкая, как перышко, её бросаешь — и она летит, летит… Красиво так…
— Летит?
— Ага… мы с Ю играли… Тарелочка это ее…
— Ю? — поднимался на ноги.
— И никому не отдает тарелочку… Насовсем… Играть, пожалуйста… А вот…
— Ю?! — и сделал шаг к сияющей гряде Города. — Ю!!! — и побежал по берегу моря; бежал и видел, как сквозь радужное качающееся марево прорастает прекрасный и незнакомый город со средневековыми сторожевыми башнями, крепостью, бойницами, домами с черепичными крышами, под которыми жили те, кого я знал и любил… Я бежал к городу, где не было боли, ненависти и смерти… где была любовь… и лишь ослепительный свет… свет, выжигающий глаза…
Вспышка света — и… ба, знакомые все лица естествоиспытателей, гомон их деловых голосов, комната, напичканная аппаратурой и я… в качестве подопытного кролика.
— Как самочувствие, космонавт? — спрашивают меня, освобождая от пут.
— Нормальное, — потираю шею. — А куда я летал-то?
— Туда, — отвечают.
— Куда «туда»?
— Это не к нам… — смеются. — Это выше… — и показывают на потолок.
— К Господу, что ли?
— Ближе, малыш, ближе…
Наконец меня под бледны руки вытащили из кресла. Комната качнулась, как прогулочная палуба злополучного лайнера «Титаник», напоровшего на притопленный айсберг.
Ничего себе прогулки в неведомое!.. И куда меня носило?.. Ничего не помнил — лишь осталось ощущение полета в огромном и беспредельном пространстве…
Потом с меня содрали костюмчик астронавта, как шкуру со скотины, и я переоделся в свое и родное. Как прекрасны заляпанные армейские башмаки с рантом и на кожаной рифленой подошве, жеваные свитерок и джинсы, куртенка… Ни на что больше их не променяю!.. К черту все эти полеты во сне и наяву!..
Имеется ли хоть какой-нибудь результат?.. Обидно, такие страдания и зазря.
Вскоре любопытство испытуемого было полностью удовлетворено. Появилась Вирджиния, на лице которой я не заметил никаких чувств, взяла меня за руку, как маленького, и провела в новый кабинет.
Здесь раньше проводили партийные заседания — в углу пылились тяжелые бархатные с кровяным отливом знамена. Т-образный стол был заставлен компьютерной аппаратурой. В кабинете, помимо знамен, находились несколько руководящих лиц. Если судить по генеральским лампасам и лысинам, отсвечивающим, как экран дисплея.
— Как самочувствие, космонавт? — вопрошало Самое Главное Лицо, с трудом двинув лицевые мышцы. В этих стенах это было традиционное приветствие испытуемого.
— Нормальное, — не был оригинальным и я.
— Садись, боец-молодец, — показал рукой на стул. — Варвара Павловна, прошу вас!
Вирджиния села напротив меня — была строга, как завуч, заставшая врасплох ученицу, читающую любовное послание от учителя физкультуры, кандидата в мастера спорта по акробатической гимнастике.
Каюсь, в эту решительную и суровую минуту для всего трудового народа я самым бесстыдным образом представил ее… свою любимую женщину, разумеется, под собой с раздвинутыми раструбами красивых ног, но на столе, покрытым для удобства тел бархатными знаменами.
Картинка соития настолько была явственна, что я почувствовал: мой веселая штучка поднимается, как покойник из могилы. Вот что значит экспериментировать на живых людях! Я не выдержал и признался, что чувствую себя, как чукча в юрте. Самый главный руководитель вздернул бровью, а Варвара Павловна кашлянула и начала задавать мне вопросы. Обо мне же.
Ф.И.О., где родился, свои первые сознательные впечатления, мочился ли в кроватку, когда пришло понимание, что у девочек ямка, куда можно затолкать свой совочек и так далее. Я обстоятельно отвечал, хотя мне казалось: кто-то из нас слетел с рельс сознания, да делает вид, что движение экспресса идет по штатному расписанию.
— Кто такая Ю? — задала новый вопрос.
— Ю?
— Да, — смотрела напряженным и незнакомым взглядом.
Я ощутил опасность — её не было: я спокойно брел по перрону и вдруг мусорный ветер швырнул в лицо семечную шелуху.
— Ю? — переспросил. — Буква алфавита.
— Я спросила: «кто»?
— Что «кто»?
— Кто такая Ю?
— Не помню.
— Надо помочь, — ожило Самое Главное Лицо, — вспомнить товарищу.
Майор мгновенно щелкнул (щелкнула?) клавишей, и на всех вспыхнувших экранах мониторов я увидел — Ю. Точнее невыразительную копию фотографии, которая находилась в рабочем кабинете отчима.
— Ааа, — сглотнул полынную слюну. — Это Юлия. Я её называл — Ю.
— Юлия? — переглянулись все мои собеседники и начали задавать соответствующие вопросы. Я отвечал то, что считал нужным. Потом меня спросили. — И где её можно найти?
— Кого? — не понял я.
— Юлию, твою мать!
— Там, — вскинул голову и увидел люстру; она, пыльная и старая, как мир, плыла под потолком, и её рассеивающий свет напомнил мне… сияющую гряду…
и поднимается из руин мечта о городе который здесь был о городе который здесь будет которого нет.
Был вечер, когда мне соизволили вернуться на дачу красного командарма Иванова. Как подопытный кролик Леха не сдох остается загадкой, как для него самого, так и для хреновых экспериментаторов.
Из всего происшедшего я понял одно: научно-технический прогресс настолько шагнул за горизонты, что человек стал невольником всех этих компьютерных и прочих систем. Если раньше эскулапы со скальпелем наперевес могли только проникнуть в мозг, сердце, легкие и прочие человеческие органы, то теперь люди в белых халатах поимели возможность вторгаться в души и препарировать их, как печень или мочевой пузырь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61