Представили сии пожертвования комиссару. Перетряс тот собранные в ларях вещи, брезгливо повел плечами:
- Это вы побирушкам, надо полагать, старье выкинули? Государство не побирается! Оно экспроприирует собственность, обманом нажитую на народном невежестве. То есть - забирает свое. Ясно, гражданин поп, выражаюсь?
Он шагнул в ризницу, где громоздились подлежащие конфискации ценности и дал знак:
- Выносить!
А вскоре вернулись комиссары за собранным верующими серебром. Не побрезговали. Теперь они и вовсе не церемонились, изрекая с боевитым запалом:
- Храм не нужен строителям светлого справедливого будущего и должен освободить место! - такие вот разговоры теперь велись. Да мало ли что вопят в немощи своей душевной нехристи? Пугают.
"Не посягнут они на главный Храм России. Не возьмут грех на душу, устрашатся. - Уговаривал себя отец Георгий, сгорбившись над сатанинскими бумагами. - Не допустит Всевышний гнусного поругания!" - произнес он в темноту грозным голосом. Но не вышел клич. Просипело больное горло петухом, зашмыгал вспухший на холоде нос, скатилась в бороденку горючая слеза.
Торчащие из обрезанных рукавиц пальцы озябли, не гнулись, расплывались слова в декретах. Завывал за окном ветер, чадила оплывшая свеча и чем слабее становилось ее пламя, тем смелее входили в коморку и хозяйничали в ней опасные зарницы и тени. Стало казаться отцу Георгию, что нет уже Храма, что еле держат низкие своды скорбные обломки и скоро погребут его здесь те, кто хозяйничают и шумят в мартовской ночи на том берегу реки.
А шумела, полыхала кострами и прожекторами у самой Москва реки огромная, суетливая стройка. Два года рычали и рыли землю сильные машины. Вначале разгромили и смяли в кроху слободу Верхние Садовники, после стали копать в глубь, засыпая землей кладбище при церкви Николая Чудотворца у Берсеневской решетки. Крестился отец Георгий, сухо покашливал и упрямо думал. Но чем больше думал, тем меньше понимал. Лучше бы и вовсе не видеть творящегося окрест, не знать ненужного, полагаясь на скрепленное верой чувство. Чувство же говорило: кощунствуют, святотатствуют суетящиеся на том берегу люди, за что законную кару примут. А разум ехидно оспаривал: отрекаются бедолаги от ветхого нищенского прошлого, строят новую, лучшую жизнь. Дом себе хороший ставят, ведь не может быть свободен и силен духом тот, кто обретается в лишениях и унизительных бедствиях. Так объяснил отцу Георгию стройку его странный ночной гость.
Впервые гость забрел на огонек, когда в котловане забивали сваи. Грохот и жар от костров стоял адский. Сильное смятение охватило отца Георгия, не сиделось ему в кладовой. То со свечой в руке обходил приделы Храма, молился, то наружу выбегал и стоял там под дождем, закинув клинышек бороды. Смотрел в непроглядное небо на плывший в вышине купол Храма, на кровавые отсветы, заливавшие позолоту.
Его окликнули тихо, хрипло:
- Погреться пустишь, мил человек?
Засомневался сторож, но пришельца впустил.
- Что ж ты не испугался, что я тебе по горлу ножичком чиркну и грабить ризницу пущусь? - спросил гость после, потягивая кипяток из толстостенной глиняной кружки. Потягивал с удовольствием, а заодно и руки грел - узкие жилистые кисти - цепкие, бледные, не пролетарские.
- Ризница пуста. А я давно уже Богу доверился. Ежели он меня на такое дело поставил, стало быть, и охранить должен, - поколебавшис, отец Георгий достал банку из-под какао "Эйнем" с сушеным липовым цветом и мятным листом. Бросил щепоть в чайник. - Сахару, уж извините, не держу. - Он потуже перетянул крест на крест завязанный поверх овечьей безрукавки платок.
Раздувая ноздри крупного горбатого носа и щурясь, гость с удовольствием вдыхал аромат трав.
- Спасибо за доверие. Сахарок за мной будет.
Отец Георгий пожал плечами, но спрашивать не стал за какой такой надобностью пришел сюда ночью этот человек и зачем новый визит планирует. И так понятно - сексот.
- Я недалеко здесь в переулках проживаю с семейством, - объяснил тот озираясь исподтишка с любопытством. - Сон, знаете нейдет. Фронтовая контузия. Вот и прогуливаюсь по интересным местам.
- Стало быть, любопытствуете? Может сочувствуете, судьбой Храма озадачены?
- Многим я озадачен. Многому сочувствую, - уклонился гость от ответа, дернув уголком рта и представился: - Николай Игнатьевич. Служащий.
- Отец Георгий. Последний страж сего святого места... Н-да... Вы не смущайтесь, все как надо спрашивайте. Дознавайтесь. Раз служащий, значит и служите. Вам ведь за это ОГПУ деньги платит. Может, обыск потребуется? Так на это бумага нужна. Без нее в хранилище не пущу.
- Клясться на кресте не стану, поскольку и креста на мне нет и в целом, как заметили наверно, научному атеизму привержен. Но скажу так: не из того я ведомства, чтобы допросы и обыски устраивать, хотя многим здесь интересуюсь.
- В пределы Храма тоже не пущу, - отрубил отец Георгий. Не хотелось ему Храм в поругании и нищете кому попало показывать. Не сострадать ведь будет, торжеству своему радоваться. Из ОГПУ или из других мест, но ежели без креста - с ними заодно. На то они - атеисты - от Бога отреклись, чтобы ни жалостью, ни стыдом, ни запретами, ни святынями себя не обременять. Свободные. От совести, от души в полном освобождении.
- Понимаю, что крайне вам неприятен. Но врать, личину лживую на себя натягивать не хочу. Каков есть, таким и представляюсь. И вообразите, батюшка, стыда не испытываю. Воевал честно, жизнью не раз рисковал за идею свою, которой готов служить до последнего. Так что в этом смысле разницы между нами особой нет.
- Вы что ж, сагитировать меня решили? - отец Георгий невесело рассмеялся, показав щербатые зубы. - Идеей прельстить? Что бы без Бога, значит, на земле православной хозяйствовать? Что бы от души отречься, от совести, от заповедей Господних?
- Не затевай диспута, мил человек. Не на собрании. Не за проповедями я сюда пришел, - мрачно пробасил гость. - Не на исповедь! - Он саданул кулаком по столу - встрепенулся, заметался язычок свечи. Но тут же остыл оратор, покачал сокрушенно наголо бритой лобастой головой. - Извини, хозяин, с просьбой я... Ежели посмотреть на хозяйство свое не дозволяешь, то хоть расскажи, что да как.
- Как строили или как грабили? - Громыхнув ящиком, отец Георгий достал папку с надписью "Дело" и пододвинул гостю. - Любопытствуйте. Ваших товарищей сочинения. А на мой роток давно накинут крючок.
Николай Игнатьевич глянул исподлобья на жалкого попика, поправил свечу и открыл папку. Наугад пролистнул страницы и уставился туда, где шла подробная опись Храма, составленная в 1918. Уголки узкого рта дернулись, вроде он силился улыбнуться но не вышло.
- Большое хозяйство блюдете, Георгий...
- Михайлович. Так ведь всем миром строили, не скупились. По копеечке собирали. Вроде как главное дело для Руси делали.
- Главное дело.. - раздумчиво повторил лысый. - А вон те, что день и ночь дом на том берегу строят, тоже убеждены, что делают самое главное первое в мире жилье для свободного труженика со всеми надлежащими человеку удобствами. Был я как-то в прусском замке - богатство и порядок неимоверные. А в клозетах - выгребные ямы. Для королевских персон, а? Наш труженик будет пользоваться современной канализацией, постоянной горячей водой, лифтами, специальным спуском для мусора от самой крыши, плитами газовыми с духовыми шкафами... Школа у него будет, клуб, телеграф, амбулатория, библиотека и даже кинематограф - все тут!
- А что, свободные пролетарии изволят на богослужение сюда являться? - съязвил отец Георгий.
- Не изволят. У них свой бог - коммунизм. Это значит - каждый именно каждый - сам хозяин мира. А мир наш основан на братстве, свободе и равенстве... Другие теперь законы, другая вера. Совесть, ответственность перед самим собой, перед делом своим, перед потомками - вот наши заповеди. - Гость горячился, говорил все громче. И видно было, что речи вдохновенные произносить и командовать он мастер. И еще кое-что примерещилось попу в напористых словах речистого - слабость заблудшего.
- А мне вас, товарищ бодрый, жаль. Силу вижу и жар. Только не от той свечи ваш костер запален. Не от правильной. Не от Божьего огня, а от адского пламени. И путь ваш опасный, темный... - страх появился в блестящих, глубоких глазах сторожа. Трижды мелко и быстро осенил он себя крестным знаменем. - Нехорошую тень за спиной твоей, отступник, вижу. Проклятие черное, несмываемое.
Николай Игнатьевич ухмыльнулся, молча поднялся, взял с гвоздя свою ушастую шапку, подбитую щипаным кроликом.
- Зря меня пугаешь и жалеешь зря. Я не иллюзиями живу, не сказочками усыпительными. Реальным делом, на всенародное благо направленным. Я новую Москву даже во сне вижу. Вижу, как стоит этот самый Дом против Кремля, словно могучий корабль - гость из будущего. Окна светятся, а за каждым счастливый человек.
- Какое уж счастье без веры, - пробормотал отец Георгий, торопясь выпроводить гостя. А проводив, задул свечу и подошел к окну, вглядываясь в стройку.
С той ночи он часто присматривался к работе на противоположном берегу, размышляя о словах лысого и думая о тех, кто строит.
Быстро рос Дом и забрезжила в глубине сознания сторожа мысль соблазнительная: "А что как не смогут и в самом деле свободные пролетарии без Бога? В Храм потянуться, заступятся, помогут. Ведь прямо перед окнами ихними стоять будет златоглавый призывом к их совести! Если хороший человек и в добре живет, не может душа оставаться пустой. Не может она не взыскать веры. Вот когда горячая вода из кранов польется и станут румяниться в газовых печках сытные пироги, прислушаются люди к тишине. И разнесется тут со звонниц Храма благовест, войдет в души просветление и слово Божие. Увидят они, что их пища без молитвы скудна и горька, а мечты - гибельны, словно зараженные малярией болота. И потянуться они к Храму..."
В то время, как чаевничал в сторожке со своим мрачным гостем отец Георгий, жался в ближайшей подворотне озябший и злой Гнус. К Храму приближаться он страшился, на свету фонаря маячить было и того хуже. А поста не покинешь. Он тоскливо глядел на одиноко светившееся окно сторожки, ругал лысого, к которому был приставлен, и клял начальство, как и положено всякому служебному неудачнику. По возрасту Гнус был зрелым чертом, а по чину Мелким бесом. На Николае Игнатьевиче Жостове сломалась его бурно начавшаяся карьера.
До 1917 Россия считалась бесперспективной зоной. Здесь сидели и жирели выходящие на пенсию Заслуженные Гнусарии, сюда присылали зеленый неопытный молодняк. В деревни, к темному, верующему населению, имевшему икону в каждом красном углу, соваться было совсем не интересно. Ну, собьешь с пути праведного забулдыгу какого-то или душегуба-цыгана, так какая от того прибыль? Не в жалованье, ни в чине никакой прибавки, пока количество не перейдет в качество - то есть число загубленных душ не перевалить за отчетный показатель - программную цифру шестьдесят шесть. И только тогда Мелкий бес Гнус мог быть представлен к званию Гнусария и получал возможность телесно воссоединиться с самым выдающимся гадом из своих подопечных. Отдаленная и смутная в условиях количественного продвижения перспектива. Так ведь до старости можно в среди темного населения рядовым надрываться! Поэтому начинающие мелкие бесы выбирали принцип качественного рывка - то есть стремились к интеллигенции, особенно к персонам значительным, идущим в зачет поштучно. Все учили историю и помнили своих героев, но наиболее волнующим был пример Гнусария Высшей категории Гнусаралиссимуса, сумевшего не только завоевать душу гимназиста из Симбирска, но потом так ею распорядиться, что свершил тот самую великую в сатанинской истории революцию. А свершив, быстренько расправился с церковью и стала Россия самой перспективной для развитого сатанизма зоной. Сколько выдающихся Старших Гнусариев породила гражданская война и скольких выкосила! Бывали случаи разжалованья, отзыва и даже высшей меры наказания в тех случаях, когда Гнусарий, слившись с подопечным, все же не мог до конца завладеть им и невольно становился двойным агентом, выполняя против воли своей приказы вражеского Крылатого Департамента.
На территорию, объятую классовой бойней, присылали все новые и новые десанты Мелких бесов. В богооставленной стране самое время разгуляться! С лицами крупными работали опытные профессионалы, к персонам помельче прикреплялся способный молодняк.
Гнус подавал надежды еще будучи слушателем старшей Бесовской школы, написав научный труд "О принципах работы с вольномыслящей интеллигенцией (На примере деятельности демократов-разночинцев)". В восемнадцатом, попав по распределению в Россию, он сделал правильный выбор, прикрепившись к комиссару Жостову. Ясно было, что идет отрекшийся от Бога красный комиссар прямым путем в Гнусовы объятия. Но атеист - позиция пограничная, нейтральная, с нее еще надо уметь увести в нужном направлении. В эти дни многие клиенты сами прямо в руки шли. Среди комиссаров таких было не мало. Только не из той породы оказался Жостов. Пронеслась война, промелькнули смутные годы, а Николай Игнатьевич Жостов беса к себе так и не пустил. Потому что, если в человеке есть совесть, если вдохновлен он доброделанием, если сохранились в нем порывы жертвенности и милосердия, то труден для беса доступ к его душе. Ищи тогда лазейку обходным путем, действуй через завись, гордыню, тщеславие, дави на прелюбодеяния и прочие смертные грехи, среди которым, между прочим, значатся и лень, и сребролюбие и гордыня и уныние. Но даже таковых слабостей не было в Жостове. И вместо того, что бы расположиться в командирской душе с хозяйским комфортом, обитал Гнус обособленно, в самом низкосортном статусе.
Ростом с большую собаку, по виду - исхудавшая свинья. Шерсть черная козлиная, вонючая, от сырости преющая, клочьями торчит. Хвост голый с махром на конце все время приходится к брюху поджимать, что бы мальчишки камнями не закидали. Рогов-то и копыт в темноте не очень заметно, как и свиного черного рыла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76