Как оказалось позже, медицину ему навязали родители. Денис же рвался в дальние странствия, его словно овевал морской бриз и мерещились за спиной упругие паруса бригантины. Алые паруса капитана Грея.
С минуту Мара стояла, затаив дыхание, не решаясь обнаружить себя. То, что она влюбилась по настоящему, стало очевидно с пугающей бесповоротностью тут же, на месте. Но ясно было и другое - не пара несуразная блеклая дылда чудесному гриновскому герою. Не могли у него вызывать восторг серое платье-джерси, перешитое из маминого костюма, удручающее обилие мослов, торчавших в разные стороны - лопатки, колени, локти - сплошные углы. Да еще волосы - прямые и рассыпчатые, как солома.
Денис поднял глаза, увидел однокурсницу и явное нескрываемое восхищение озарило его благородные черты.
Зима подходила к концу. Они бродили по Арбатским переулкам, обсуждая все на свете. У Мары зябли в разваливавшихся сапогах ноги, леденели тонкие, чуть ли не прозрачные пальцы. Отогревались влюбленные в подъездах у раскаленных батарей. Там, среди облупившихся вместе с масляной краской и штукатуркой надписей, в настороженном, кошками пахнущем полумраке, впервые поцеловались. Денис согревал дыханием пальцы Мары, все чаще касался их губами, и вдруг крепко прижал ее к себе. Началась новая эпоха - пробег от подъезда к подъезду, от поцелуя к поцелую.
Весна нагрянула во всем великолепии, в Александровском саду подняли алые головы роскошные тюльпаны, непомерно рано вскипела ухоженная сортовая сирень. В Ленинку они теперь и не заходили. Встречались на ступеньках и, обомлев от неожиданности долгожданной встречи - ведь прошла целая ночь! спешили скрыться в переулках.
Отец Мары - автомобилист по специальности, полулатыш, полунемец по происхождению, приобрел в результате длительной глобальной экономии "Жигули". Поездка в Прибалтику была назначена на июнь. Восьмилетнюю Аню отправили на все лето в пионерлагерь, Мару предполагали взять с собой. Как недогадливы взрослые! Разве она могла оторваться от Дениса, могла упустить возможность завладеть опустевшей наконец квартирой?
Повздыхав, оставив дочери деньги на пропитание и пообещав звонить с каждой попутной телефонной станции, родители отчалили. В двухкомнатном царстве, принадлежавшем теперь только им, влюбленные распахнули все окна, глядели на двор, на крыши гаражей, скверик детсада - и без конца целовались. За крышу! За ворону на карнизе! За коврик с оленем, сохнущий на соседнем балконе! За жизнь, за лето, за одарившую их своим чудом вечную, верную, невероятную любовь!
В первый же вечер едва не согрешили, но Мара вывернулась из объятий, непонятно почему и спешно выпроводила Дениса. Сидела одна у мелькавшего телевизора и осмысливала свой странный поступок. В чем, собственно, дело? Воспитание что ли строгое, страх за себя, за него? Дура, вот дура то...
А на следующий день, в ознаменование начала настоящих каникул, Денис предложил собрать компанию. Друзья у него оказались солидные - Оса учился в Плехановке, Барон заканчивал МГУ, еще двое, явившиеся с очень нарядными и очень веселыми девочками, прибыли на своей "тачке".
Мара никогда не предполагала, что Денис может быть столь общительным, клевым. И разговоры о находящихся в загранке с родителями знакомых, о привозных шмотках, перекупленных записях, тусовках, скандалах- выпендрежные разговоры, давались ему с блеском. Только что ж плохого в том, если Оса запросто контачит с Гребенщиковым и Макаревичем, что вращается исключительно в кругу "золотых детишек", а Барон уже исколесил с предками пол-Европы? В ближайшей перспективе все они станут теми, кто определяет международную политику, культурный и экономический прогресс.
Пили много. Танцевали в полутьме, погасив все, кроме торшера. Пары разбрелись. Оса - крупный спортивный плейбоистый тип, не на шутку взялся за Мару. Он и за столом старался коснуться ногой ее бедра, задержать ее руку в своей, передавая огурчик, нашептывал фривольные остроты на ушко, касаясь губами шеи.
- Вы сногсшибательны, мисс. М-м-м... упоение... - он прижал Мару в танце с непозволительной откровенностью, любуясь смятением девушки.
- Пусти, - изо всех сил попыталась вырваться Мара, ища глазами Дениса. Тот, видимо, вышел кого-то провожать.
- Да не ломайся ты, цаца!.. - парень чуть ослабил натиск, но рук не разжал. И задышал в лицо перегаром, ища губы.
Мара вдруг осознала, что в комнате они остались вдвоем. Гости, видимо, разошлись по-английски, даже на кухне было тихо.
- Не надо, ты пьян. Я позову Дениса, - спокойно предупредила она, упершись в его грудь и уворачиваясь от влажного, наглого рта.
- Строптивая лошадка...
Одним рывком Оса поднял ее на руки и бросил на диван, шуганув ногой полный грязной посуды стол. Посыпались ножи, вилки, звякнули повалившиеся бокалы. Мара завопила, призывая Дениса. Но никого не было в квартире. Оса орудовал быстро и умело, срывая с девушки колготки. Юбка с треском разорвалась по шву и тут только Мара по-настоящему испугалась. Дотянувшись рукой, она ухватила и сдернула скатерть. Оглушительный грохот разбившейся посуды заглушила музыка. Магнитофон гремел "металлом".
- Что за проблемы? Подсобить? - появился из коридора кто-то из гостей, кажется, Барон. - Ого, царапается, киска. - Он ловко поймал и сжал над головой запястья Мары. Она видела его перевернутое, ухмыляющееся лицо в то время, как Оса овладел ее телом.
Оказывается, сознание легко теряли барышни прошлого века. От букашки, неловкого комплимента, писка мыши. Мару изнасиловали оба, по очереди держа за руки. А потом, швырнув ей скомканный плащ, Оса лениво скомандовал:
- Шагай в душ. Развлекла, целочка.
Онемев, она смотрела на него полными невыразимого отвращения глазами и не могла пошевелиться.
- Эй, нечего из-за пустяков истерику закатывать, выпей, - любезно поднес ей рюмку Барон. Он попробовал влить в рот девушки водку, но не смог разжать сомкнутые побелевшие губы. Мару тряс озноб. А в глазах застыла неизбывная ненависть.
Оса присел рядом:
- Слушай внимательно, цыпа. Ты была пьяная, сама навязывалась, подставлялась. Такая вот версия, если поднимешь шум. А Дениска в курсе. Он примет нашу сторону.
- Нет! - закричала Мара, зажав уши от звука собственного голоса. Нет! Нет! Никогда...
- Позови Дена, он на лестнице ждет, - кивнул Оса Барону.
Мара зажмурилась изо всех сил. Сон, жуткий сон. Что, что надо сделать, чтобы проснуться? Нащупав завалившуюся за скомканное покрывало вилку, она отчаянно ткнула в ладонь блестящее тройное жало. Боли не почувствовала и не проснулась.
- Идиотка! - взвизгнул кто-то, выдергивая вилку из окровавленной руки.
- Да где, где здесь, черт побери, йод? - послышался голос Дениса, от которого у Мары наконец почернело перед глазами и сознание окутала спасительная тьма.
... - Почему?.. - прошептала она, придя в себя. Испуганное лицо Дениса нависло сверху. - За что? Скажи, за что?
Она забилась и зарыдала, то хохоча, то плача. Он бормотал что-то про деньги, которые занимал на книги и не мог вернуть Осе, что его вынудили, что он не знал... За Осой все девчонки бегают, на него очередь. Честь, честь он оказал, значит, Маре. А она - бестолочь. И вообще, неприлично быть такой холодной и девственной в девятнадцать лет. Кто ж, собственно, мог подумать...
Дня три Мара не выходила из дома. Думала, напряженно думала о мщении. В милицию она не пойдет. Осе позвонит, назначит свидание, будет умолять повторить встречу. Завлечет сюда и напоит вином - таблетки от гипертонии, оставшиеся от покойного деда, три или четыре упаковки, - все в вино. Усыпить и зарезать. Кухонным ножом в сердце - наискосок между ребрами изо всех сил ткнуть. И Барона так же. Встречу назначить с интервалом в два часа. В комнате один труп, в спальне - другой. А потом позвать Дениса...
План вернул Мару к жизни. Она убрала остатки пиршества, привела квартиру в порядок и больше часа пролежала в ванне. Оттуда ее извлек настойчивый звонок в дверь. Жали и жали на кнопку, словно пожар или умирает кто-то. На пороге стоял милиционер со строгим лицом.
- Маргарита Валдисовна? Очень приятно. Разговор к вам есть. Пройти позволите?
Мара слушала милиционера, с трудом сдерживая смех. Сон продолжается, ужасы наворачиваются, нагромождаются... Лобовое столкновение... В аварии погибли четыре человека. Ольга Степановна скончалась на месте происшествия, ее супруг - в больнице городка Кулдига, не приходя в сознание. Виновник происшествия - водитель грузовика, выехавший из-за поворота по встречной полосе. На полной скорости, на пустом шоссе... Но ведь так же не бывает на самом деле? Сирота...
Возле носа милиционера назревал багровый прыщ. Имелись и следы уже увядших. Мара не разбиралась в знаках отличия на погонах, но этот паренек едва ли был старше ее.
- У вас есть родные? - спросил парень, озадаченный реакцией Мары, явно борющейся с хохотом.
- Нет. Есть. Тетя. Сестра, - она прыснула и зажала ладонью рот. Той самой, пораненной вилкой. Острая боль пронзила от самой макушки и остановила сердце. Вот что испытывает бабочка, настигнутая иглой. Еще встрепенуться судорожно пестрые крылышки, но стальной стержень убил душу и жизнь ушла... Ушла.
- Телефончик тети помните? А друзья, есть друзья? - эти слова донеслись как из колодца, в который полетела Мара.
- Нет друзей. Нет! - кричала она оттуда, не размыкая губ.
В тот же вечер она пыталась выпрыгнуть из окна, пока привлеченная милиционером для надзора соседка бегала к себе кормить ужином сына-школьника, а другие сочувствующие занимались поисками тетки, сестры, друзей и коллег погибших. Мара сидела на узеньком, не шире книги, подоконнике и смотрела вниз, пытаясь понять в эти последние мгновения хоть что-нибудь. Почему, допустим, на балконе слева сушится все тот же коврик с оленями, а на зеленой крыше гаража смешная латка с меткой иностранной фирмы и остатками слова в виде трех букв "ham". Почему смеются на лавке под тополями и крутят дурацкие записи подростки? Все как всегда. И такая боль!
Мара не думала о самоубийстве, как о возмездии за несправедливость судьбы. Ей необходимо было убежать отсюда, спрятаться, избавиться от непереносимой муки. Выйти через окно в теплую летнюю ночь и раствориться в ней. Так понятно и просто...
Она уже стояла, прислонясь спиной к распахнутой раме и глядела на занавеску, которую совсем недавно, в мае, покупала вместе с матерью, споря из-за расцветки, а потом полдня прилаживала, нанизывая на проволочку ламбрекены. Зачем все это было и почему кончилось? Кто убил вечную любовь? Убил громадное и бесценное, но оставил коврик с парой неразлучных оленей и надпись на гараже, забавлявшую Дениса...
Кто-то крепко вцепилась в ее запястье и запричитал:
- Слазь, девонька, слазь! Сейчас Анечка придет, что скажет? - голосила скороговоркой тетка Леокадия, которую, наверно, вызвал милиционер. - Все наладится, у тебя жизнь впереди.
Мара рванулась в прозрачную синеву, тетка изо всех сил потянула ее к себе...
Позже, в больнице, где все лето провела Мара, ей без конца повторяли то же самое: "жить надо", "все впереди". Почему надо? Что впереди? Таблетки, конечно, глотала, проходила массовую психотерапию, бесконечные беседы с такими же суицидниками, предпринявшими попытку самоуничтожения. Мара все выполняла аккуратно, в дискуссии не вступала, дружеских отношений с товарищами по несчастью не завязывала. Она стала молчуньей, погруженной в ничем не заполняемую пустоту.
Лишь однажды впала в ослепляющую, истерикой завершившуюся ярость. Причиной столь неожиданной реакции стал тихий попик, регулярно окучивающий душевнобольных на предмет просветления и наставления. Начинал он с духовной литературы, которую таскал в большой сумке и подсовывал страждущим. Мара не реагировала на речи подсевшего на краешек кровати духовного пастыря, что поощрило его красноречие. Посыпались цитаты из Библии, ссылки на пророков, и выходило так, что Всевышний послал Маре великие испытания из любви к ней. Выделил, так сказать, из паствы милостью своей и наградил, чтобы приблизить к себе.
Был теплый августовский день. В коридоре на столике медсестры веселые радиоголоса рассказывали о прелести морских круизов, советовали провести отпуск на островах в теплом Карибском море, где уже плещутся, загорают, взметают волну катерами юные, сильные, нормальные, а следовательно, не отмеченные божьей благодатью люди.
- Вы врете, - отчетливо проговорила Мара, с вызовом вздернув подбородок. - Если бы Бог был жив, он не стал бы никого мучить... Тот, кто понимает все и любит всех, не может быть злым. - Она встала, возвысившись над тощеньким батюшкой. - Врать стыдно. Особенно, про Бога. Бог умер и поэтому не может помочь нам. Он умер,умер!...
Четыре женщины, дремавшие в палате, поднялись и недоуменно уставившись на тихую прежде Мару.
- Вон! - кричала она, хохоча. - Я знаю, вы не хотите сказать правду: Бога нет! Его место занял другой! Да, другой. Жестокий, мерзкий, жадный! Все мы - и те, кого уже нет, и для кого готовятся ловушки - его жертвы... Он везде, везде... У него разные лица... Смотрите, смотрите, вон там! Кричала больная, отталкивая медсестру со шприцем.
Глава 16
В сентябре Мару выписали. Но в институт она не вернулась - не хотела встречаться с Денисом. Устроилась нянечкой в районную больницу и параллельно закончила курсы медсестер. Жарко, с надрывом полюбила девятилетнюю Аню. Одно у них горе и судьба одна. Мара готовила, стирала, делала все, что раньше делала мать. Даже рецепт ее кекса с орехами в записной книжке нашла и ко дню рождения Ани подготовилась со всей серьезностью. Крутилась, как белка в колесе, изнуряя себя усталостью. Боялась, что если остановится, придут мысли с которыми невозможно жить...
Весна нагрянула вдруг и совершенно некстати. Нежеланная, ненужная, обманувшая, предназначенная другим. Особенно больно было смотреть на ликующие тюльпаны, расцветшие для счастливцев, в обнимку слоняющихся по Москве. И на сирень в руках улыбающихся женщин.
Она сидела на скамейке Александровского сада, не решаясь пойти в Ленинку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76