У меня есть ОНА".
Он думал о своем счастье в переполненном автобусе, и когда шагал по деревенской улице к знакомым холмам. Солнце появилось сразу - неожиданно яркое, теплое, и тут же вспомнилось, что еще середина августа, а вовсе не сумрачный октябрь. Засеребрились висящие среди кустов паутинки, потянуло грибной лесной свежестью, вспыхнули среди зелени огненные кисти рябины. И отовсюду с листвы посыпались капли, драгоценно сверкая на солнце.
На "камне размышлений" кто-то сидел.
- Ласик? Привет, рыжий чет! - опустив на траву тяжеленную сумку, Максим обнял друга и тут же увидел его глаза - тревожные, шальные. - Что стряслось? Маргарита?!
- При чем здесь она? Я из Москвы. По известному тебе вопросу.
- Пойдем в дом. За трапезой все и расскажешь.
- Извини, старик, заскочил на минуту. Дел по горло.
Ласкер скорчил страшную гримасу и показал глазами на дорогу. А потом изобразил пальцами крест вроде тюремной решетки. В школьные времена такой жест означал: сейчас я начну заливать, а ты помалкивай. Применялась "решетка" и в институтских компаниях. Тогда Максим опускал глаза, а Ласкер начинал разливаться соловьем, живописуя нечто запредельное. Максим увидел пристроившийся в тенечке под ветлами автомобиль, оценил предъявленный символ и согласился:
- Ладно, давай здесь посидим, если заходить не хочешь. Маргарита, наверно, уже вернулась, закормит тебя и поговорить не даст, - он опустился на камень, Лион присел рядом.
- Без обиняков перейду к делу. Ты помнишь, о чем мы тут летом дискутировали. Так вот, штуковина наша готова к работе. Нужен ты. Позарез. Срочно.
- Лион, я уже несколько раз посылал тебя с такими предложениями к чертям. Помнишь? - Максим пригляделся к обезьяньему лицу друга. Оно выразило одобрение - давай, мол, продолжай в том же духе.
- Но ведь задача интересная! Деньги большие обещают, - "уговаривал" Ласкер.
- А пошел ты... - Максим поднялся. - Если больше говорить не о чем прощай. - Он подхватил толстобрюхую сумку. - Я жену жду.
- Козел ты, Макс. Непробиваемый козел, - сказал Ласик с не подходящей к случаю нежностью. И поглядел в глаза друга долго и печально. Потом подмигнул, встал и не оборачиваясь зашагал к ждущему его автомобилю. Максим смотрел ему вслед с непонятной тревогой. И даже почувствовал вдруг, что вот и настал момент сражаться и защищать. С кем сражаться, кого защищать? Ласика, Маргариту? Но как не хочется углубляться в тревожные размышления, когда летний день цветет и благоухает во всем своем чрезмерном великолепии, когда за деревьями солнышком светится крыша собственного дома, а в нем ждет Маргарита!
Возможно, она ужу вернулась и сидит у окна, высматривая на дорожке между темными цыганскими сараями знакомую фигуру. Максим припустился с холма, шлепая по лужам, ощущая всеми потрохами, как подхватит ее на крыльце - легонькую, кутающую плечи в вязаную шаль, обвивающую его шею тонкими руками... И будет целовать, шепча горячо, невнятно о своем совершенно невероятном счастье...
Виляя хвостом у поворота стоял Лапа. Опустив голову, прижав уши, пес виновато косил агатовым глазом. На шее болтался огрызок веревки. Конечно, Макс, уезжая в город, привязал его к будке чисто символически, рассчитывая на собачье благоразумие. И кормежки оставил впрок.
- Стыдно, парень, ой, как стыдно... - Максим потрепал провинившегося сторожа по холке, отвязал обрывок поводка. И погрустнел - дом стоял пустой, с закрытой дверью и задернутыми занавесками. Ах, как защемило сердце, как перехватило дыхание... Где ты, девочка?
В комнатах было печально и тихо. Он насыпал Лапе корм и принялся лихорадочно готовиться к встрече: затопил печь, накрыл на стол, выставив в центр ананас и букет флокс из сада. Управился быстро, но так не услышал ее шагов на дорожке. Тогда вышел на крыльцо и сел, глядя на верхушку пригорка, где должна появиться ОНА. Лапа, успевший похрустеть лакомством, уселся рядом. Тщательно облизался и пару раз подвыл, выражая тем самым свою солидарность с тоской хозяина. Потом улегся, положив морду на колени Макса и навострив ухо в сторону тропинки.
Смеркалось, длинные тени потянулись от дома. Вода в озере подернулась свинцом. Стало пусто и зябко.
"Я же так сойду с ума. Надо заняться делом!" Максим бросился в дом, зажег лампу на письменном столе и застрочил ручкой по чистому листу. Скорее, скорее высказать то, что скопилось внутри за это громадное время разлуки. Говорить с ней, отгоняя все более крепнущий страх. Он торопился, ероша пятерней волосы и отбрасывая исписанные листы.
"Радость моя! Что бы ни делал, о чем бы не думал - я обращаюсь к тебе. В болезни и в здравии, в радости и в тоске - обращаюсь к тебе. Жду твоих шагов на тропинке и тороплюсь выговориться. Будто предстоит нечто решительное, опасное...
Пришел домой, а тебя нет. Пусто так, как никогда не бывало. Вокруг все твое - твой халатик, босоножки, шампунь. Твоя ваза, лампа, занавески. Твои облака над постелью, яблони за окном. Твой запах, вмятина на диване, где ты сидела с книгой, поджав ноги. Мне хочется обнюхивать твои следы, трепеща ноздрями и жмурясь от удовольствия... И вилять хвостом, глядя на летящую фею на твоем коврике. Это ты летишь, посеребренная лунным светом. Я узнал, узнал...
Должен признаться - тревога и страх навалились небывалые. Ты знаешь, какие глаза у потерявшихся в толпе собак. У меня такие же - больше смерти, больше всего, что можно вообразить ужасного, я боюсь потерять тебя.
Пишу, а ухо прислушивается. Вот сейчас зашуршат камешки, скрипнет крыльцо и распахнется дверь. Я схвачу тебя в охапку и буду бубнить в пахнущие дождем волосы: никогда! не отпущу никогда!..."
Звук приближающегося автомобиля послышался издалека. Максим выскочил на крыльцо. Мощный грифельный джип подкатил к дому. Из него неспешно выбрался мужчина в длинном темном плаще. С демонстративным наслаждением вдохнув свежий воздух, улыбнулся Максиму:
- Хозяин, мне дом Горчакова нужен. Не подскажете?
- Я Горчаков, - Максим придержал за ошейник изобразившего боевую готовность пса: - Свои, свои, Лапа.
Мужчина прищурился:
- Значит, я за вами приехал, - он протянул руку: - Анатолий Лаврентьевич. Вы сегодня как-то необдуманно беседовали с Лионом Ласкером. Резко, не по-товарищески. Не надо ничего объяснять. Бывает - погорячились. Гасите печь или что там у вас, водочку прячьте в холодильник и - в путь.
- Простите, с кем имею честь?
- Коллега Ласкера, лицо подчиненное. Я курирую ваш эксперимент, приставлен, так сказать, с охранительными целями. Получил распоряжение доставить вас, проследить безопасность, обеспечить завтрашний "концерт".
- У меня, как вы поняли, другие планы. Я вас не звал и никуда не поеду, - ощущая настороженность пса, тихо клокотавшего сдерживаемым рыком, Максим внутренне напрягся.
- Не желаете, как вижу, пойти на встречу. Х-м-м... - сунув руки в карманы, Анатолий покачался на каблуках надраенных ботинок. - И что же мы с вами в таком случае станем делать?
- Расстанемся без сожаления. Я жду жену.
- Маргариту Валдисовну? Так она у нас. И, представьте, тоже с нетерпением ждет супруга.
Максим обмер - нехорошие глаза были у человека в плаще - завравшиеся и жесткие. Прыгнуло и заколотилось сердце, а ладонь, державшая ошейник, вспотела.
- Никуда я не поеду. Я вам не верю, - отпустив Лапу, Максим нарочито медленно отвернулся и пошел в дом. Что бы не показать, как заняло дух и как застучала в висках встревоженная кровь.
- Максим Михалыч, - позвал гость. - Некрасиво получается. Может, придем к консенсусу? Подкупать я вас не стану. Предупредили - кристально честен. А вот обменчик-то можем произвести: мы вам любимую девушку. Вы отрабатываете положенное. Десять минут размышлений над головокружительной верхотуре! Не пыльное, между нами говоря, занятие. Я вот почти все время думаю - и все бесплатно.
Максим напрягся, но не обернулся. Шагнул в сени и захлопнул за собой дверь.
На улице раздались голоса. Максим увидел в окно, как из джипа выпрыгнули и двинулись к дому двое. Зарычав, ощерился Лапа. Он редко принимал чужих враждебно, проявляя виляющим хвостом готовность дружить и быть полезным всякому. Но тут почувствовал себя настоящей кавказской сторожевой, мелькнувшей в отдаленной наследственности. Чуть припадая на больную ногу, не раздумывая, пес ринулся защищать дом. Завидная, неколебимая собачья преданность!
Максим не понял, что произошло - два хлопка следовали один за другим, Лапа упал возле крепкого блондина, державшего оружие. Когда Максим подбежал к своему псу, ощеренная пасть с молодыми белыми клыками закрылась. Пес попытался улыбнуться и даже чуть дернул хвостом. На песке под черным боком алело влажное пятно. Опустившись на колени, Максим приподнял голову пса, заглянул в гаснущие глаза:
- Умная, хорошая, верная моя собака. Настоящий кавказец, храбрец...
По телу Лапы пробежала дрожь, пес напрягся, вытянулся и поник. В агатовых глазах застыл вопрос.
Максим не слышал, что происходило за его спиной. Анатолий показательно распекал стрелявшего. А потом обратился к сидящему на земле у мертвого пса Максиму:
- Я не сторонник жестких мер. Вы сами спровоцировали конфликт, Горчаков... Не делайте больше глупостей. Выполняйте приказания.
Максим даже не успел осознать, как сработало его тело, опаленное яростью. Он мгновенно выпрямилось и с наслаждением садануло кулаком снизу в полный подбородок говорившего, да так неожиданно и ловко, что никто не успел остановит удар - человек в плаще отлетел на дорожку, повалившись в блестящую грязь. Тут же нападавший был сбит с ног блондином, а другой вывернул ему за спиной руки. Висок и глаз заныли от удара и Максим успел подумать, что драться стоит хотя бы ради того, что бы заглушить болью страх.
- Отставить... - поднявшись, Анатолий отряхивал полы плаща. - Нам он нужен живым.
Блондин ребром ладони быстро рубанул Максима по правому плечу. Сжимая помертвевшую руку, он рухнул на колени, а когда чернота в глазах рассеялась, увидел стоящих рядом парней с довольно скучными лицами. Никакой злобной драчливости не было в этих лицах, лишь тупая тоска нудного дела, свойственная людям дотошных бухгалтерских профессий. Блондин, убивший Лапу, небрежно держал у бедра короткий автомат и ухмылялся. Скрипнув зубами, Максим застонал, подавляя захлестнувшую сознание ярость. Вцепиться, рвать на куски, кусать, молотить гадину! Как пьянит, как ослепляет разум ненависть!
- Гаденыш... - тихо сказал Максим. С трудом преодолевая боль в ушибленной руке, поднял тело Лапы и понес в сени. Там опустил на пол, покрыл своим ватником. Затем плеснул в печь воды, запер за собой дверь и пошел к джипу.
- Мудрое решение интеллигентного человека. Вот бы сразу так! противно ухмыльнулся Анатолий. Машина тронулась.
Джип живо взобрался на холм. Оглянувшись на оставленный дом, Максим увидел прощально белевшее в сумраке кружево ставен. В окошках цыганских изб зажигались огни. Он чувствовал, что покидает эти места навсегда. Ни дома, ни яблонь, ни верного пса, ни книг, ни Маргаритиных занавесок, ни оранжевой лампы и лежащих под ней рукописей больше не будет.
Много раз в бессонных кошмарах Максим пытался представить себе нечто подобное. И задавал один и тот же мучительный, до холодного пота вопрос: что делать, что? Как примириться с собственным бессилием? Как жить, если не смог защитить ближнего, отстоять то, что дорого? Не известно.
Но один, очень серьезный вопрос, прояснился окончательно.
Не раз в страшные минуты последнего откровения, Максим спрашивал себя: способен ли он преодолеть страх не желающего гибнуть тела, отдать свою жизнь за жизнь дорогого человека? Конечно, конечно сможет! Он должен спасти Маргариту. Это же так просто - он умереть за нее! Инстинкт самосохранения это инстинкт сохранения любимого. Пес до последнего защищает хозяина. Мать не раздумывая, заслоняет свое дитя. Мужчина оберегает свою женщину. Просто, как просто...
Уже давно опустилась ночь, джип несся по шоссе, рассекая тьму мощными фарами. Но Максим все вглядывался вдаль - туда, где остался желтый дом под яблонями и верный пес. Где всегда будет лето, стрекочущие в траве кузнечики, нежные губы любимой, испачканные черникой. Где в свете лампы будет лежать листок саги с недописанным словом...
Прошлое - это то, что принадлежит только тебе. Никому не дано ни осквернить, ни отнять его.
Глава 14
Маргарита вышла из подъезда Беллы, чувствуя, что приходила сюда последний раз. В голове шумело от неразрешимых вопросов и образовывалась ватная пустота.
У автобусной остановки она стояла в полной растерянности, пропуская машину за машиной. Белла сказала - надо бежать. Как? Разве можно бросить Аню? Бежать не выйдет, но надо как можно скорее предупредить Максима.
Сев в остановившейся перед ней автомобиль, Маргарита сказала:
- В деревню... Извините, к Ярославскому вокзалу, пожалуйста.
Она опомнилась, когда иномарка выехала на шоссе.
- Мне к вокзалу! - тронула она за плечо водителя.
- А я понял, что в деревню, - тот не обернулся. И предупредил: - Сиди, деточка, тихо. Едем к хорошим людям, тебе помощь нужна? Нужна. Вот и помогут.
- Вы - друзья Беллы Левичек?
- Беллы? Да что скрывать - и ее тоже, - мужчина противно хохотнул.
- Остановите! Я сейчас открою дверь и выпрыгну на дорогу.
- Не откроешь. Ишь прыткая какая.
Действительно, ручек в салоне не было. Маргарита изо всех сил заколотила по плечам шофера:
- Если не выпустите, я выцарапаю вам глаза!
- Успокойся, бешеная! Разобьемся. Объясняю толком - едем к людям, которые хотят тебя из плохой истории вытащить.
Маргарита затихла, тупо глядя через стекло на августовскою вечернюю Москву. Торговали киоски, стояли в ведрах на асфальте охапки ярких цветов, осаждали транспорт толпы нарядных женщин, нагруженных покупками. Обычная жизнь казалась ей сейчас далекой и не понятной, как глубоководный мир, наблюдаемый путешественникам через иллюминатор подводной лодки.
Выехали за город, миновали ворота в глухом каменном заборе, остановились у приятного миниатюрного коттеджа, веселенького и ухоженного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76