Оказалось, что это не так-то просто – Датенсцчутзгесетз, чтоб его! Курт Трахтенберг взялся все же пособить, ничего определенного при этом не обещая.Было уже достаточно жарко, и я успел влить в себя несколько банок кока-колы. Поскольку четкого плана действий на ближайшее время и в самом деле не имелось, я решил, что неплохо бы заняться женщинами: Мариной Косых и Изабель Демонжо. Не мешало, разумеется, отыскать и Павлинову, но путь к ней лежал через Жопеса, а общаться с ним не было ни малейшего желания.Ничего приятного не сулило мне и общение с госпожой Сосланд. Я позвонил Бреме и взял координаты Изабель и Марины. Он поинтересовался результатами моих вчерашних усилий, и я ответил, что пока ничем не могу похвастаться.Неожиданно я почувствовал себя одиноким гладиатором на арене, перед которым – банда врагов-невидимок, а вокруг – волнующееся море болельщиков. Всех лишь интересовало, как продвигается расследование: «голых пистолетов», Горбанюка, Гройпнера и Бреме, семью Сосланд, остальных уцелевших до настоящего времени антикварщиков. Лили Лидок, наконец. Бреме сообщил мне, что практически все, за исключением Артура Ризе, решили уйти в подполье. Я, мол, и сейчас застал его чисто случайно. Они будут сидеть в своих законспирированных норах и следить за тем, как разворачиваются события на ристалище. Октавиану Сидорову, к примеру, кто-нибудь сообщит об этом на Канарские острова: «Крайский еще подает какие-то признаки жизни. Представляете? Но, похоже, его песенка спета. Так что лучше окончательно сматывать удочки.» Октавиан Сидоров позволит в ответ пару глубокомысленных замечаний и вновь погрузит свое безобразное тело в бассейн с лазурной водой…Марина Косых обитала в большом доме с весьма замысловатой планировкой. Скажем, для того, чтобы попасть к ней в квартиру, нужно было сначала на лифте подняться на седьмой этаж, а затем по лестнице, уже составной частью входившей в квартиру, на три пролета спуститься вниз. Я бы, наверное, и не понял, что лестница непосредственно относится к квартире, если бы она не вывела меня сразу в просторный холл.Хозяйку я застал в умопомрачительной позе. Она стояла на четвереньках на большом персидском ковре и что-то высматривала под конструкцией, состоящей из черных досок и хромированных труб. У меня алчно затрепетали ноздри.– Алло! – хрипло произнес я.Она посмотрела на меня, словно на привидение, как будто с кем-то другим три минуты назад разговаривала по домофону.– У вас всегда открыта дверь наверху? – поинтересовался я.Она все еще стояла на четвереньках, и у нее было такое выражение на лице, словно она упорно старается постичь смысл моих слов.– Нет, я же открыла ее специально для вас! – наконец, спохватилась она.– Можно куда-нибудь присесть?– Конечно. – Она поднялась. – Куда хотите.На ней были короткие джинсовые шортики и джинсовая же рубашка, спереди завязанная на узел. Ей-Б-гу, как ни старайся, я просто не в состоянии был скорбеть о безвременной кончине ее супруга.В гостиной стоял кожаный гарнитур 3-2-1. Я уселся в 3, а она – напротив меня в 1.– Случилось то, чего я опасалась больше всего на свете: я осталась одна, – проговорила она.– А где сейчас тело?Вопрос дурацкий, но неожиданный. Она захихикала, однако тут же, взяв себя в руки, проштемпелевала лицо серьезным выражением.– Тело в морге. Здесь, как оказалось, с похоронами не торопятся. Панихида состоится лишь через месяц, представляете? Но меня заверили, что морги здесь отменные и что он за это время нисколечко не… испортится.– Вы хотите сказать, что и Фридрих Бенеке, и Михаэль Крон, и Отто Горовиц тоже еще находятся в морге?– Не знаю. Наверное.Мне вспомнилась мрачная шутка Джаича по поводу того, что, если антикварщики не захотят собраться у Юрико, их соберут потом в морге. Как выяснилось на практике, одно не исключало другого.– А муж делился с вами своими… производственными проблемами?– Мы ведь поженились совсем недавно. Можно сказать, что с тех пор он делами практически и не занимался. Уже началась эта охота на торговцев антиквариатом, эта травля, так что…– А как вы познакомились?Она с вызовом посмотрела на меня.– Это тоже требуется для вашего расследования?– Не всегда заранее удается предугадать, что может пригодиться, а что нет.– Ладно. – Марина уселась поудобнее, поджав под себя ноги. – Я ему написала. Адрес дала мне подруга. Сказала, что если я хочу жить по-человечески, нужно искать мужа за бугром. Напиши, приложи пару своих фотографий. Сама знаешь каких.– А каких?Марина хмыкнула, затем соскользнула с кресла и скрылась в одном из украшавших холл арочных проемов. Тут же возвратилась с двумя цветными фотографиями. На одной из них она была снята в мужской рубашке, в наиболее выгодной степени демонстрировавшей стройные загорелые ноги. На другой – на каком-то пляже в одних лишь плавках. Плавки были цвета морской волны, от матерчатого треугольника две веревочки взлетали высоко наверх, сладострастно огибая бедра. Грудь была обнажена, на ней виднелись капельки воды.– Как я его понимаю! – воскликнул я.– Это следует расценивать как комплимент?– Увы, хотя я прекрасно понимаю, что расточение комплиментов – не самый короткий путь к вашему сердцу. Таких женщин, как вы, комплиментами не проймешь. Ведь вы получаете их от воздыхателей в невообразимом количестве. Напротив, если проявить по отношению к вам некоторое безразличие, граничащее, простите, с хамством, то шансы значительно возрастут.– Любопытная теория. – Она улыбнулась. – Из этого следует, что вам хотелось бы мне нахамить?– Хотелось бы, – признался я, – но не получается.– Жаль, у меня появилось бы больше твердости в намерении выставить вас за дверь. Я ведь сразу поняла, что вы явились сюда не как детектив.– И это вас оскорбляет?– Нисколько. Просто вам не терпится, чтобы я улеглась с вами в постель, а я не могу.У меня мигом пересохла гортань. Точно так же, как утром, когда я впервые услышал, что Анатолия Косых уже нет в живых.– Почему? – прохрипел я.– Потому что у меня только что умер супруг, а я не могу, как это говорится в анекдоте, «медленно и печально».Значит она все же питала к мужу какую-то долю симпатии! У меня чуть было не вырвалось: завидую вашему супругу.– Он был убит, как и все остальные: застрелен, стоя на коленях?– Не знаю, еще не готово заключение экспертизы.– Ну и что вы намерены теперь делать?– Жить. Для начала, конечно, нужно выучить немецкий язык.– Он вам оставил какие-нибудь средства к существованию?– О, да!– На этот счет имеется завещание?– Конечно, он ведь предполагал, что все может закончиться именно так. Он чувствовал.– А другие наследники? Существуют они в природе?– Послушайте, – в ее голосе зазвучало раздражение. – Зачем вам все это нужно?– Я ведь уже говорил, что…– …никогда не узнаешь заранее, что именно потом может пригодиться, – докончила она за меня.– Совершенно верно.– Да, имеются и другие наследники, но основную часть своего состояния он завещал мне. – Внезапно она сделалась холодной, как Млечный Путь. – Теперь вы скажете, что у меня были личные основания желать его смерти, и, поскольку я не захотела лечь с вами в постель, потратите максимум усилий, чтобы доказать мою причастность к убийству.– Напрасно вы так, – сказал я оскорблено. – Убийство вашего мужа – лишь одно в целой серии кровавых преступлений. Никому и в голову не придет вас обвинять. Хотя, конечно… – я запнулся. – Может возникнуть мнение, что вы решили воспользоваться благоприятной ситуацией и…– Так я и знала! – с яростью прокричала она.Я еще раз взглянул на фотографии.– Нужно дождаться результатов экспертизы. Если выяснится, что Анатолия Косых убили из того же оружия, что и остальных, с вас полностью снимут всякие подозрения.– А если нет?– Если нет, то, пожалуйста… – Я выдернул листок из блокнота и написал свой адрес на Паризэ штрассе. – Будут какие-нибудь проблемы – обращайтесь.– А телефона у вас нет?Я поколебался.– Телефона нет. – Мне захотелось, чтобы, если уж во мне появится необходимость, она явилась сама.Мы распрощались.
В поисках желтых роз я обошел по крайней мере пять цветочных магазинов. Наконец у меня в руках оказался приличный букет, и можно было с чистой совестью появиться в гостинице «Черчилль», где остановилась Изабель.Я ее не застал. Разыскав в книге фамилию Демонжо, портье скользнул взглядом по доске с ключами и отрицательно покачал головой. Я расстроился. Сегодня был явно не мой день.Послонявшись с букетом роз по близлежащим торговым точкам, я забрел в Гастдтте Gastaedtte (нем.) – столовая, забегаловка.

, где слопал какой-то странный рассольник, запив его пивом, и еще раз повздыхал о превосходной кухне «Блудного сына» Потом предпринял вторую попытку повидаться с Изабель. Однако портье, в этот раз даже не взглянув на доску с ключами, состроил отрицательную мину. Я вздохнул. Розы уже утрачивали свою первозданную свежесть.Я повернулся, чтобы уйти, и тут же столкнулся со своей мадам. Она была в легком желтом платье и шляпке, особенно удачно оттеняющей необычный цвет ее волос. Только желтых роз ей и не хватало.– О, господин Мегрэ! – воскликнула она. – Русский Мегрэ. Кого я знаю из русских мегрэ? – Она напрягла память. – Майор Пронин! Верно?– Еще удивительно, что вы вообще слыхали это имя.– Я очень люблю русскую литературу и русский народный фольклор.– Тогда мы могли бы найти много общих тем для разговора.Она огляделась по сторонам.– Поговорим здесь?В последний момент мне удалось подавить возглас разочарования. Сегодня не мой день! Не мой! Не мой! Но потом в голову пришла спасительная идея.– А цветы! Розы нужно немедленно поставить в воду, иначе они завянут.– Верно, – согласилась она. – Придется подняться в номер.Комната у нее была достаточно скромной: без балкона и ванной. Имелись только туалет и душ. Мебель – светлая, на полу – ковровое покрытие серого цвета в крапинку. Она наполнила водой вазу, скучавшую на письменном столе, и опустила в нее цветы.– Выпьем чего-нибудь? – предложила она.– С удовольствием.В баре нашлась бутылка итальянского вермута. Изабель разлила его по бокалам. Я терпеть не могу крепленые вина, но вермут неожиданно показался мне приятным. Я воспринял это как добрый знак.– О чем поговорим? – она отхлебнула из своего бокала. – О Льве Толстом? О Достоевском? О русской народной традиции?– Лучше о культурно-криминальной группе «Фокстрот», – отозвался я. – И о Дервише.Она вздрогнула.– Неужели все русские детективы столь прямолинейны?– Не все, – возразил я. – К примеру, мой напарник Джаич любил разводить турусы на колесах, позаниматься словоблудием. Только где он сейчас?– Словоблудие, – медленно повторила она. – Интересное слово.Несмотря на вермут, совершенно не чувствовалось, чтобы между нами росло взаимное влечение. Влечение оставалось односторонним и это заставляло меня становиться все более агрессивным.– Итак, Дервиш, – произнес я, словно бы подводя черту подо всем ранее сказанным.– Дервиш, – повторила она и снова сделала глоток. – По-моему, наиболее яркий образ дервиша в литературе создан в восточной сказке «Аладдин и волшебная лампа». Это, конечно, не русский фольклор. Не Иванушка-дурачок, не Илья Муромец, не Василиса Прекрасная. Но «Аладдин» на Руси всегда пользовался любовью, и вы, наверняка, помните, чего хотел Дервиш?– Обладать волшебной лампой.– Верно.– Вы хотите сказать, что где-то среди антиквариата имеется такая же лампа и Дервиш разыскивает ее?Изабель поморщилась.– Попытайтесь избежать буквального восприятия, Мишель.– Боюсь, вы стремитесь придать этой истории интеллектуальную окраску, а налицо – уголовщина чистейшей воды.– Восприятие, – повторила она. – Все зависит от восприятия. Воссозданная на интеллектуальном уровне, любая история имеет интеллектуальную окраску… Знаете, что такое злой гений? Когда графиня состарилась, моя мама (она сделала ударение на втором слоге – мама') ежевечерне читала ей вслух. Толстого, Достоевского, Тургенева, Пушкина… И они частенько рассуждали о злом гении. Так вот, Дервиш – не тот, из сказки, а нынешний, – самый настоящий злой гений.– В каком смысле? – Ей уже полностью удалось околдовать меня.Изабель поставила на стол бокал с вином и откинулась на диване, положив ладони под голову.– Чего желал Дервиш? – спросила она.– Какой?– В сказке.– Я ведь уже говорил: завладеть волшебной лампой.– Правильно. Но зачем?– М-м-м… Чтобы располагать возможностью повелевать джином.– А это зачем?– Чтобы добиться богатства и могущества.– Но если богатство и могущество уже есть, что случается с лампой?– Не знаю, – пробормотал я. – В сказке об этом ничего не сказано.Однако она моих слов будто и не расслышала.– И, самое главное, что случается с джином? Ведь джин не является рабом человека, он – раб лампы. И выполняет желания человека лишь постольку, поскольку тот – обладатель лампы. Реши эту интеллектуальную задачку, Мишель, и от тебя больше ничего не потребуется.Я заметил, что Изабель изящно и непринужденно перешла на ты. Но совершенно не понял, каким образом оказался рядом с ней. Я поцеловал ее в шею, и она вздрогнула.– Мы совершенно позабыли о главном персонаже, – прошептала она, и я вновь поцеловал ее в шею. Мне больше не хотелось говорить, я тяжело дышал. – Как его зовут? – произнесла она и сама же ответила: – Аладдин. Что сделал Аладдин? Убил Дервиша.Я уже расстегивал верхние пуговицы на платье и целовал ее грудь. Она обхватила меня обеими руками.– Иди сюда, мой Аладдин…
Больше ничего не удалось из нее вытащить, да я и не пытался. На прощанье Изабель подарила мне довольно увесистый бумажный сверток. Спустившись в холл, я присел в одно из кожаных кресел и развернул его. Это была книга «Лучшие сказки из „Тысячи и одной ночи“». И среди них, естественно, «Аладдин и волшебная лампа». Издание было роскошное. Я полистал страницы. Неожиданно в ней оказалась еще одна тоненькая книжечка, на сей раз – только «Аладдин и волшебная лампа». Я бросил обе книжки в портфель, чтобы у пистолета была возможность заняться самообразованием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58