Кондон указал на скамью, мужчина подумал немного и сел. Кондон сел рядом.Они сидели и разговаривали. Прошло довольно много времени.Я подумывал о том, чтобы выйти из машины, пробраться через деревья и кусты и подслушать их, но отбросил эту мысль. Приятели этого мужчины могли наблюдать за мной, и я мог испортить все дело. К тому же я прекрасно видел Кондона и мужчину в темном пальто и в случае необходимости мог достичь их в считанные секунды.Но ничего не происходило. Они просто сидели и разговаривали.А я продолжал томиться, положив пистолет на колени и оглядываясь по сторонам, надеясь заметить хоть кого-нибудь еще: похитителей, сотрудников министерства финансов, случайных свидетелей – кого угодно. В эту ночь весь Бронкс был, как кладбище Вудлоун.В конце концов, спустя целую вечность они встали.И пожали друг другу руки.Мужчина в темном пальто повернулся и пошел на север, исчезнув в лесистом парке. Кондон проводил его взглядом и медленным шагом пошел к машине. Он улыбался.– Думаю, все прошло хорошо, – сказал он, садясь в машину.– Я бы открыл для вас дверцу, – сказал я, – но мои руки онемели от холода. Вы проговорили с этим парнем больше часа.– Больше не осталось никаких сомнений, – сказал он. – Мы имеем дело с теми, кто нам нужен. С теми, у кого находится ребенок. Теперь его возвращение лишь вопрос времени.– И денег. Вы не подозреваете, как близко я был к тому, чтобы к вам подкрасться. Мне нужно было схватить этого сукиного сына.– Ну и что бы из этого вышло? Вы бы только все испортили!– Возможно, – сказал я. – Но мне начинает казаться, что эти ублюдки водят нас за нос. Вы знаете, что этот ребенок может быть уже мертвым?Кондон побледнел, но быстро пришел в себя, под его моржовыми усами заиграла глупая улыбка.– Нет, нет. Все хорошо. Ребенка кормят согласно диете.Когда мы ехали к нему домой, возбужденный Кондон оживленно рассказывал Мне о своей встрече с человеком, который представился ему как «Джон». Потом он рассказал о ней Брекинриджу и на следующий день Линдбергу. Я выслушал его рассказ три раза, и каждый раз он немного отличался от предыдущего.Мужчина в темном пальто и в темной фетровой шляпе прижимал к своему лицу белый платок, когда разговаривал с профессором через решетку железных ворот.– Деньги у вас с собой? – спросил мужчина.– Нет, – сказал Кондон. – Я не смогу принести денег, пока не увижу свертка.Разумеется, под «свертком» профессор подразумевал ребенка.В этот момент тишину ночи нарушил треск ломающейся ветки, напугавшей обоих мужчин.– Коп! – воскликнул мужчина. – Вы привезли его с собой!В этот момент мужчина забрался на ворота и несколько мгновений взирал на Кондона без платка на лице.– Вы привели конов!– Нет! Я ни за что бы не сделал этого...– Это слишком опасно!Я прервал Кондона и попросил его описать мужчину.– Я видел его лишь несколько мгновений, – сказал Кондон.– Но вы сидели и разговаривали с ним целый час!– В темноте. К тому же шляпа его была опущена, а воротник пальто поднят, – заметил Кондон. – Но я осмелюсь сказать, что рост у него около пяти футов восьми дюймов, возраст – от тридцати до тридцати пяти, вес – вероятно, около ста пятидесяти фунтов. Волосы светлые или каштановые.– Вы сказали, что он не снимал шляпы.– Да, но цвет я смог определить по его бакенбардам и волосам вокруг ушей. У него были миндалевидные глаза, как у китайца.– Какой-нибудь особенности его речи вы не заметили?– Да. Буквы "т" он произносил как "д", а "к" как "г".– То есть он немец?– Мне он показался скандинавом.После непродолжительной словесной перепалки между ними мужчина побежал через улицу (передо мной, сидящим в припаркованной колымаге) к парку.Кондон побежал туда за ним, и они сели на скамью возле хижины садовника.Кондон утверждал, что поругал мужчину за то, что тот вел себя оскорбительно.– Вы мой гость! – сказал он.После того как Кондон воодушевленно прочитал ему лекцию по этике выкупа, наступило молчание, которое нарушил «гость».– Это слишком опасно. Мне могут дать тридцать лет. Или казнят на электрическом стуле. А я всего лишь посредник.Кондону его слова не понравились.– Почему это вас казнят?– Если ребенок умрет, то меня казнят.– Умрет?! Что вы здесь делаете, если – ребенок умер?– Ребенок не умер, – сухо проговорил мужчина, что вселило в Кондона надежду. – Меня не казнят, если он не умрет?– Я учитель, а не адвокат, сэр. Ребенок хорошо себя чувствует?– Лучше, чем до похищения. Мы даем ему все продукты, список которых опубликовала в газете миссис Линдберг, и даже больше того. Скажите ей, чтобы она не беспокоилась. И полковнику тоже скажите, чтобы он не беспокоился. Ребенок в полном порядке.– Можете вы доказать, что я разговариваю с нужным мне человеком?– У вас есть письмо с моей подписью. Такая же подпись была на записке, которую я оставил в детской кроватке.Здесь я перебил Кондона и сказал:– Но записка была не в кроватке, она была на подоконнике.Кондон сделал небрежный жест рукой:– Это небольшое несоответствие – ничто по сравнению с доказательством, которое мне удалось получить.Сидя со своим «гостем» на скамейке, Кондон вытащил из кармана полотняный мешочек, открыл его и извлек английские булавки, которые он взял в детской Линдбергов:– Что это такое?– Булавки с кроватки ребенка.Тут я с сомнением покачал головой, и Кондон сказал мне:– Таким образом, я доказал, что это похитители, и больше нет и тени сомнения в том, что я действительно разговаривал с человеком, который вошел в детскую и поднял ребенка с кроватки!– Профессор, – сказал я, – не надо быть гением, чтобы догадаться, что эти булавки могли быть приколоты к постели ребенка.– Но он опознал их как булавки, которые были на кроватке ребенка Линдбергов.– Да, конечно. Как будто он мог предположить еще какого-то ребенка. Ну да ладно. Продолжайте, продолжайте.Кондон попросил мужчину назвать свое имя.– Джон, – сказал тот.– Меня тоже зовут Джоном. Откуда вы, Джон?– С севера. С места, которое находится дальше, чем Бостон.– Чем вы занимаетесь, Джон?– Я моряк.– Bist du Deutche? Вы немец?

На этот вопрос Кондона мужчина ответил озадаченным взглядом; профессор переспросил его на английском:– Вы немец?– Нет, – сказал Джон. – Я скандинав.После этого Кондон принялся пространно объяснять «Джону», что его (то есть «Джона») мать, если она еще жива, без сомнения, осудит эту недостойную деятельность. Затем, в связи с тем, что было холодно. Кондон потратил еще немало времени на то, чтобы убедить своего «гостя», у которого был сильный кашель, надеть его (то есть Кондона) пальто.Ребенок, сказал «Джон» профессору, находится на корабле («на горабле», произнес он). Корабль стоял на якоре в шести часах плавания, и его можно было узнать по двум кускам белой материи на мачтах. Сумму выкупа повысили потому, что Линдберг нарушил указания и обратился в полицию; кроме того, похитители решили отложить деньги на случай, если им понадобятся адвокаты. Банда похитителей насчитывала шесть человек, двое из которых – женщины. Босс «Джона», или «номер первый», был «умным человеком», который работал на правительство. «Номер первый» получит двадцать тысяч из требуемых семидесяти а «Джон» и еще двое мужчин и две няньки получат каждый по десять тысяч долларов.– Мне кажется, вы выполняете наиболее опасную работу, – сочувственно проговорил Кондон.– Я знаю.– И вы получаете за это лишь десять тысяч долларов. Я не думаю, что для вас это справедливая доля.– Я знаю.– Послушайте, Джон, бросьте их. Поедемте со мной в мой дом. Я дам вам тысячу долларов из своих сбережений и постараюсь убедить полковника Линдберга дать вам еще денег. В этом случае вы будете на стороне закона.Джон покачал головой и сказал:– Нет, я не могу сделать этого. Босс меня кокнет. Они меня продырявят.– Вас всех поймают, Джон! Подумайте о своей матери!– Нас не поймают. Мы все тщательно продумали. Мы готовились к этому похищению целый год.Затем Кондон предложил обменять себя в качестве заложника на ребенка, и когда «Джон» отверг его предложения, попросил хотя бы отвезти его к ребенку. Разумеется, «Джону» не следовало рассчитывать на то, что люди Линдберга заплатят выкуп предварительно, не взглянув на ребенка.– Нет! – сказал «Джон». – «Номер первый» продырявит нас обоих, если я возьму вас туда. Но к десяти часам утра в понедельник я пришлю вам доказательство того, что ребенок действительно у нас.– Доказательство?– Его ночной комбинезон.Потом, как утверждал Кондон, «Джон» в течение нескольких минут заверял доктора, который поднял эту тему, что Ред Джонсон и Бетти Гау не участвовали в похищении, что они ни в чем не виноваты.– Об этом, – сказал Кондон, – с облегчением узнает Линдберг, да и полицейские тоже.Я промолчал. Мои соображения несколько отличались от мыслей этого старого болвана: мне показалось чертовски подозрительным то, то Кондон спросил «Джона» о Джонсоне и Гау, и смешным то, что похититель так пылко защищает незнакомых людей... если, конечно, они были для него незнакомыми.Уже поднимаясь, чтобы уйти, «Джон» задал последний вопрос:– Вы поместите еще одно объявление в газету «Бронкс Хоум Ньюз»?– Да, – сказал Кондон.– Напишите «Деньги приготовлены», – сказал «Джон», сделав шаг назад, и поднял палец. – И постарайтесь, чтобы на этот раз они действительно были приготовлены.Сказав это, он повернулся и исчез в темноте.– Прежде чем он скрылся среди деревьев, – сказал я, – вы пожали друг другу руки.– Да, – сказал Кондон, – но не как друзья. Скорее, как участники переговоров, достигнувшие предварительного взаимопонимания.Невелико достижение – договориться с доктором Джоном Ф. Кондоном.Однако профессор был доволен собой и своим приключением, радуясь тому, что открыты каналы для дальнейших переговоров и благополучного возвращения ребенка.Я надеялся, что люди Уилсона приехали за нами сюда, тихонько наблюдали и продолжали слежку за «Джоном», когда он отправился домой.И в то же время у меня было чувство, что я оплошал, что мне нужно было выйти из машины, чтобы подслушать их разговор, и либо пойти вслед за этим ублюдком «Джоном», либо схватить его и вышибить из него жизнь или правду.Смотря что вышло бы вперед. Глава 14 Ночной детский комбинезон, который «Джон» обещал прислать к десяти часам утра в понедельник, почтальон принес только в среду.Эти дни были скучными и напряженными, хотя погода улучшилась. Неожиданно зиму сменила весна, что в данном случае было не совсем хорошей новостью, поскольку предвещало новое, еще более ожесточенное нашествие туристов на имение Линдберга. Копы штата Нью-Джерси были теперь в своей стихии: наконец они начали делать то, что умели делать, – регулировать движение. Парни Шварцкопфа в щегольской форме мужественно отражали атаки любопытных экскурсантов, хотя – ив этом была доля иронии, если учесть, кому принадлежало имение, – некоторых непрошеных гостей отогнать было невозможно: это были летчики, которые за два с половиной доллара за билет целыми днями летали над имением и вокруг него – к удовольствию глазеющих вниз пассажиров и к досаде всех нас на земле.Во вторник, через две недели после похищения, полковник Шварцкопф проводил пресс-конференцию, на которой, кроме всего прочего, шла речь о Реде Джонсоне; в полиции пришли к выводу, что моряк не причастен к делу Линдберга, но он по-прежнему находился в федеральной тюрьме, ожидая депортации за незаконный въезд в страну. Чего Шварцкопф не сказал газетчикам – потому что не мог знать этого – так это того, что я посоветовал Фрэнку Уилсону из Налогового управления осуществлять депортацию Джонсона черепашьим шагом на тот случай, если в дальнейшем окажется, что он не такой уж «невиновный».Уилсон продолжал оказывать мне кое-какие услуги, а я ему, однако он подтвердил мои подозрения относительно ночной встречи на кладбище с «Джоном»: никто не следил за Кондоном и мной и соответственно никто не мог последовать за «Джоном», когда он отправился домой.– Мы получаем приказы непосредственно сверху, – сказал мне Уилсон. – Вам известно, что Линдберг и Миллс – приятели?Уилсон имел в виду Огдена Миллса, министра финансов.– Это безумие, – сказал я.– Нам было велено на время прекратить всякие действия, – с унылым видом сказал Уилсон. – Запретили брать под наблюдение Кондона и вмешиваться в то, как полковник Линдберг хочет вести свое дело.Даже в этом нелегком положении Уилсон и агенты Налогового управления продолжали проводить собственное расследование, включающее непрекращающийся поиск человека Капоне. Боба Конроя.В среду утром, примерно в половине одиннадцатого, в своем доме в Бронксе профессор Кондон получил мягкую продолговатую бандероль, в которой, по-видимому, находился детский ночной комбинезон, однако старик не стал вскрывать сверток. Вместо этого он позвонил Брекинриджу в его офис, чтобы договориться о визите к нему самого Линдберга. Кондон сказал, что для этого приглашения у него есть причины, и одной из них было, очевидно, его огромное желание видеть счастливчика Линди своим гостем.Однако мы с Линдбергом смогли улизнуть из имения только с наступлением темноты. Даже ночью вокруг его дома кишели газетчики и экскурсанты. Я вел колымагу, а Линди притаился на заднем сиденье; на нем были кепка, очки с большими янтарного цвета линзами, фланелевая рубашка и поношенные, выцветшие хлопчатобумажные брюки; ночь была прохладной, но он был без пальто и походил на мальчика-рассыльного. Как я уже говорил, лицо у него было довольно моложавым.Мы приехали в дом Кондона в Бронксе в начале второго ночи. Дверь открыл сам профессор; на мгновение он растерялся и узнал Линдберга только после того, как тот снял янтарные очки. Нельзя сказать, что очки уж очень изменили внешность Слима, я даже предположил, что Кондон каждое утро перед зеркалом придавал своему лицу такое же озадаченное выражение.– У меня есть для вас кое-что, – с заговорщическим видом сказал Кондон Линдбергу, когда мы шли по коридору в гостиную, в которой нас ждал полковник Брекинридж – тоже гость Кондона.Продолговатая бандероль лежала на рояле на пестрой похожей на кашемировую, шали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69