Линдберг выразил свою благодарность, и Гаглио и Розенхайн заверили всех нас, что они никому не расскажут о событиях этой ночи. Когда они уходили, я вежливо сказал им, что они поступят очень благоразумно, если будут держать язык за зубами.Линди, Кондон и Брекинридж негромко беседовали в гостиной, когда в комнату, словно видение, вошла женщина в розовом шелковом халате.Энн Линдберг с лицом белым, как мел, и блестящими глазами спросила:– Есть какие-нибудь новости?Линдберг подошел к ней, нежно взял за руку и подвел к доктору Кондону. Он объяснил, что профессор получил записку от похитителей в ответ на письмо, опубликованное им в газете, в котором он предлагал себя в качестве посредника.– Доктор Кондон, – сказал Линдберг, – собирается передать выкуп, и мы сможем снова увидеть Чарли.– Спасибо, доктор, – сказала она, внимательно глядя на него влажными глазами. – Вы очень добры.– Дорогая моя, – сказал он, робко приближаясь к ней, – вы не должны плакать. Если хоть одна слеза капнет из ваших глаз, то я немедленно перестану заниматься этим делом.Она улыбнулась – как мне показалось, абсурдности его слов – однако он воспринял это как приглашение обнять ее за плечо.– Дитя мое, – сказал он, – я сделаю все, что в моих силах, чтобы вернуть вам вашего мальчика. – Он поднял указательный палец свободной руки, словно политик, делающий важное заявление. – Вы разговариваете с человеком, который однажды выиграл премию в двадцать долларов за то, что представил в газету «Хоум Ньюз» новогодний зарок следующего содержания: «Я буду по мере своих сил и во все времена помогать всем, кто находится в беде».– Вот как, – сказала Энн.– Клянусь, это правда, – торжественным тоном произнес он.Линдберг деликатно освободил Энн из объятий Кондона, и профессор весело сказал:– Вы только посмотрите на полковника! Мне кажется, он ревнует супругу к такому старику, как я!Энн рассмеялась нервным смехом.– Доброй ночи, доктор, – сказала она. – Доброй ночи, Генри, Нейт.Линдберг проводил ее к лестнице. Вернувшись, он сказал:– Благодарю, профессор. Моя жена не смеялась с той ночи, как украли Чарли.Кондон снова поклонился; он стоял прямо передо мной, и я с трудом удержался от того, чтобы не дать ему пинком под зад.– Боюсь, я не смогу даже предложить вам удобной кровати, – сказал Линдберг. – Все спальни в доме заняты.– Я понимаю.– Не знаю, устроит ли вас раскладушка...– Разумеется.– Генри, – сказал Линдберг, – отведите, пожалуйста, доктора наверх в детскую. Раскладушка, на которой спал Нейт, по-прежнему стоит там.Брекинридж кивнул и повел профессора наверх.– Нейт, – тихо проговорил Линдберг, взяв меня за руку, – вы не против того, чтобы остаться здесь на ночь?– Нет. Ведь уже несколько часов, как наступило утро.– Если я соберу для вас несколько одеял, вы переночуете в детской?– Вы хотите, чтобы я присмотрел за этим напыщенным старым дураком?– Считайте, что так. Мне кажется, он искренен.– К тому же он ужасная зануда.– Таких людей немало. Вы готовы разделить с ним комнату хотя бы сегодня ночью?– Конечно.Когда я вошел в темную детскую, свет из коридора упал на Кондона, и я увидел, что он стоит на полу на коленях в теплых кальсонах, обхватив руками перекладины детской кроватки. Его густой голос огласил детскую.– О великий Иегова, яви милость Свою и да освятит она имя Твое и Твоего бессмертного сына. Я клянусь, что приложу все усилия, а если будет нужно, то посвящу всю свою оставшуюся жизнь тому, чтобы помочь этим несчастным родителям.Он заметил меня, но продолжал:– Позволь мне увенчать жизнь свою этим великим достижением. Позволь мне успешно завершить свою миссию на земле во славу Твоего святого имени и имени Твоего божественного сына. Аминь!Он встал. Повернулся ко мне:– Детектив Геллер? Я вас не заметил.– Понятно. – В руках у меня была куча одеял и подушка, которые я бросил в середине комнаты.– Постелите себе постель, дедуля. На раскладушке буду спать я.Он расстелил одеяла и заснул раньше меня; даже его храп показался мне напыщенным. * * * Когда я проснулся, он был уже одет и рылся в сундуке с игрушками у окна.– Что, черт возьми, вы там делаете? – рявкнул я.Это напугало старого болвана; он вздрогнул, повернулся и сказал:– Я нахожу вашу манеру общения крайне оскорбительной для себя, и если вы не будете воздерживаться от таких слов, то мне придется пустить в ход кулаки.Я подошел к нему и посмотрел прямо в его водянистые голубые глаза.– Я сказал, какого черта вы здесь делаете?В одной руке он держал вырезанного из дерева слона.– Я ищу игрушку или какой-нибудь другой предмет, который ребенок сможет узнать.Раздался стук в дверь, и мы оба повернулись: в комнату заглянул Линдберг.– Я извиняюсь, джентльмены, – сказал он. – Уже восемь часов. Мы приглашаем вас на завтрак.– Это для меня большая честь, – сказал Кондон, сжимая игрушку.Линдберг продолжал стоять в дверях детской; он выглядел буднично и в то же время опрятно: на нем были старые серые брюки, кожаная летная куртка, темная серая рубашка и галстук.Я все еще был в нижнем белье.– Он хочет забрать этого игрушечного слона. Говорит, что для опознания.Линдберга, кажется, смутило это.Кондон поднял деревянного слона.– Когда мне удастся установить личный контакт с похитителями, я попрошу их отвести меня туда, где держат ребенка. Я покажу ребенку эту игрушку и посмотрю на его реакцию.– Он не может говорить «слон», – тихо сказал Линдберг. – Он говорит «слун».– Великолепно! Я попрошу ребенка назвать игрушку и буду знать, какой ответ от него ожидать! В этом случае им не удастся обмануть меня, показав мне другого ребенка.Пока он произносил эту блестящую речь, я оделся. Лично я не сомневался, что этого шута легко будет провести, показав ему куклу из дешевой лавки.– Конечно, вы можете ее забрать, – сказал Линдберг.– Я уже позволил себе взять два других предмета, – сказал Кондон. – Мне бы хотелось, чтобы вы позволили оставить их у себя. Это две английских булавки, ими к матрасу крепились одеяла, под которыми спал ваш сын.– Я не понимаю, зачем вам...– Это просто, – сказал Кондон с самодовольной улыбкой. – И, как я полагаю, совершенно логично. Я беру эти булавки, чтобы, когда я встречусь с человеком, который написал мне, показать их и спросить, где он их видел. Если он сможет точно мне сказать, к чему они были приколоты в ночь похищения, то мы сможем быть уверены, что имеем дело с человеком, который действительно вошел в эту детскую и похитил вашего сына.– Я бы выпил немного кофе, – сказал я.– Давайте тогда спустимся вниз, – сказал Линдберг и повел нас в кухню.Загадочно привлекательная Бетти Гау помогала дебелой Элси Уэйтли подавать нам завтрак. Мы непринужденно принялись поглощать апельсиновый сок, бекон, яйца, гренки и кофе, сидя за кухонным столом. Кондон беспрерывно рассказывал о Бронксе и морализировал, рисуясь перед Энн Линдберг и ее матерью, которые завтракали вместе с нами.После завтрака Линдберг пригласил Кондона в свой кабинет; мы с Брекинриджем последовали за ними.– Я убежден, – сказал Линдберг, садясь за свой стол, – что вы установили контакт с людьми, которые украли моего сына.Кондон сел напротив Линдберга на краешек стула; Брекинридж и я стояли.– Профессор, я дам распоряжение поместить на ваш счет в банке пятьдесят тысяч долларов, – сказал Линдберг, записывая что-то на листке бумаги. – В связи с тем, что первоначально требуемая сумма была повышена до семидесяти тысяч, я приложу все усилия, чтобы в ближайшие день-два достать для вас еще двадцать тысяч.Он подал Кондону листок бумаги, на котором писал.Я подошел и прочитал его через плечо Кондона: «Сим уполномочиваю доктора Джона Ф. Кондона действовать в качестве посредника для моей супруги и для меня». Внизу стояла подпись: Чарльз А. Линдберг.– Сегодня во второй половине дня, – сказал Линдберг, – полковник Брекинридж поместит в нью-йоркскую газету «Америкэн» объявление: «Деньги приготовлены», как сказано в их письме.– Последствия будут катастрофическими, если газеты узнают, что вы вошли в контакт с похитителями, – сказал Брекинридж Кондону. – Нам нужно подобрать для вас псевдоним, которым вы подпишете это объявление.Кондон почесал подбородок; он не побрился утром, и лицо его покрылось белой щетиной.– Если соединить мои инициалы JFC, – задумчиво проговорил Кондон, – то получится Джефси, – чем не псевдоним?Я внимательно посмотрел на Брекинриджа, он ответил мне тем же.Два дня назад сестра Сара Сивелла, находясь во власти вождя Желтое Перо, назвала и даже произнесла по буквам это имя: Джефси.– Отлично, – сказал Линдберг Кондону. – Хороший псевдоним, воспользуйтесь им. Так ваша личность останется неизвестной для всех, кроме тех людей, что написали вам... и мне.– Прежде чем я вернусь в Бронкс, – сказал Кондон, – мне хотелось посмотреть на фотографию вашего сына, чтобы я смог навсегда запечатлеть в своей памяти его лицо. У вас найдется фотография сына?– Конечно.Я жестом пригласил Брекинриджа выйти в коридор.– Один из нас должен присмотреть за этим стариком, – сказал я. – Вы слышали, как он выдумал, или сделал вид, что выдумал, этот псевдоним...– Джефси, – кивая, сказал Брекинридж. – Мы уже слышали его раньше, не так ли?– Конечно, слышали. Но Линди, кажется, склонен объяснять это способностью Сары Сивеллы проникать в мир духов, экстрасенсорным восприятием и прочей чепухой.– Это так, – задумчиво произнес Брекинридж. Вдруг его лицо приняло решительное выражение. – Позвольте мне позаботиться об этом.Мы вернулись в кабинет, где Кондон, подобно студенту, повторяющему предмет перед экзаменом, внимательно рассматривал фотографии ребенка.Брекинридж дотронулся до его плеча и ласково сказал:– Профессор, могу ли я побыть гостем в вашем доме, пока не завершатся переговоры с похитителями? Я сочту это за большую честь.– Весь мой дом и все, что в нем находится, – торжественным тоном произнес Кондон, – я отдаю на неограниченный срок в ваше распоряжение.– Вы чрезвычайно любезны, профессор, – сказал Брекинридж, и мужчины пожали друг другу руки. – С вашего позволения я приеду прямо сегодня. Глава 12 Микки Роснер в роскошном черном костюме-тройке в белую полоску и с кокетливо торчащим из нагрудного кармана белым шелковым носовым платком устраивал прием. Его смуглое лицо, среднее во всех отношениях, если не считать большого расплющенного носа, расплывалось в улыбке; этот маленький ублюдок сиял, как счастливый отец новорожденного, раздающий сигары направо и налево. Он сидел за столом на четверых в задней части ресторана «Кадиллак» на Восточной 41-й стрит Манхэттена, где нелегально торговали спиртным. Рядом сидели двое его дружков, Ирвинг Битз и Сальваторе Спитале, владельцы этого заведения, где, как и положено, было темно, накурено и тесно. Большинство из присутствующих были репортерами, в этом не было ничего удивительного, поскольку этот кабак находился непосредственно за зданием нью-йоркской газеты «Дейли Ньюз».Спитале было около сорока; смуглый, темноволосый и темноглазый с пухлым, контрастирующим с его стройной фигурой лицом, он, как и Роснер, был в дорогом костюме. Его партнер, Битз, был маленькой и толстенькой версией Спитале, только в более дешевом костюме, с оттопыренными ушами и глупым взглядом глубоко посаженных глаз.Эти трое мужчин проводили неофициальную пресс-конференцию; репортеры, жонглирующие блокнотами и пивными кружками, подбрасывали этим жуликам вопросы, но не слишком сложные: они напоминали скорее мягкую подачу мяча, чем бросок по воротам.– Микки, – сказал один репортер, – вчера ночью вы в Тумсе Тюрьма.

допрашивали одного узника для полковника Линдберга. Что вы узнали?– Я не имею права ответить на этот вопрос, ребята, – сказал Роснер и откусил кончик толстой гаванской сигары.– А что вы можете сказать о слухах, что вы сейчас проводите секретные переговоры с одним из главарей преступного мира, который в настоящее время сидит в тюрьме?Роснер отрицательно покачал головой, зажег сигару и потушил спичку взмахом руки.Другой репортер сказал:– Да ладно вам. Разве Спитале и Битз несколько дней назад не ездили в Чикаго?– Да, Сальви, – сказал другой, обращаясь к Спитале. – Что вы скажете об этом?– Мне нечего сказать по этому поводу, – сказал Спитале и с улыбкой посмотрел на Роснера и затем на Битза.– Микки, – сказал третий газетчик, – как, черт возьми, вы умудрились стать представителем Линди? С вас же еще не снято обвинение в похищении имущества в крупных размерах за ту аферу с фиктивными векселями, которую вы провернули в октябре прошлого года.Улыбка исчезла с лица Роснера, и он помахал в воздухе сигарой.– Я респектабельный бизнесмен, джентльмены. Вы знаете, что я занимаюсь недвижимостью.Раздалось несколько приглушенных смешков, а кое-кто рассмеялся громко и откровенно.– Микки! – выкрикнул один из репортеров, которого не было видно за вьющимся сигаретным дымом. – Для чего мы сюда пришли? Конечно, мы благодарны вам за дармовое пиво, но вы не сказали еще ничего толкового.Роснер опять заулыбался.Послышались ворчание и стоны, преимущественно снисходительные, поскольку журналистская братия к этому времени была уже в изрядном подпитии.Еще один репортер попытался задать вопрос – на этот раз Спитале:– Эй, Сальви, я слышал, копы вздумали обвинять вас в незаконной торговле спиртными напитками. Линди еще не воспользовался своим влиянием, чтобы снять с вас это обвинение?Спитале засмеялся:– Я не могу дать ответ на такой вопрос.– Ну, тогда расскажите нам о своей роли в деле Линдберга.Спитале прижал ладонь к груди.– Значит так, ребята. Меня попросили использовать свое влияние, чтобы вернуть ребенка родителям. Если его похитили профессионалы, то они смогут связаться со мной в течение пяти минут днем и ночью, в дождь и в хорошую погоду. Правильно я говорю, Ирв?Битз покорно кивнул. Затем Спитале продолжил:– Но я не коп, понимаете? Намотайте себе на ус, и не коп, я не сую нос в чужие дела.– Создается впечатление, что вы сожалеете, что взялись за это дело.Он пожал плечами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69